Но рыжая облезлая кошка спала около Маки на каменной обгрызенной ступеньке, но пахло также скверно, но Мака по-прежнему дрожала в своем платье, в синем в белую горошинку.
— Кто это? — опять повторил чей-то голос.
Мака подняла голову. Реденькая рыжеватая бородка торчала над самым ее лицом. Шевелились желтые жесткие усы. Блестели стеклышки очков.
— Что ты тут делаешь, девочка? — спросил человек. Кошка встала и, потягиваясь, выгнула свою острую спину. Жалобно мяукнула и ушла под лестницу.
— Мама меня ждала и не дождалась, — сказала Мака. — Я тут заснула. Мне было очень холодно. Тетя взяла мое пальто, взяла Тамару, а дядя унес вещи…
Желтые усы зашевелились. Бородка запрыгала.
— Так-так… — сказал человек. — Так-так… — Он погладил Маку по голове. — Понятно. Понятно. Мама тебя не дождалась… Ах, какие люди, что за люди!
— Нет, — сказала Мака. — Моя мама очень хорошая.
Мака заступилась за свою маму.
— Нет, девочка, — сказал человек. — Это я не про твою маму говорю. Я знаю, что твоя мама очень хорошая… Только… Только я боюсь, что ты свою маму не увидишь.
— Почему? — Мака вскочила. — Почему я не увижу маму?
— Нет, нет, почему же! — человек замахал руками. — Это я так. Увидишь, конечно, увидишь. Ну, пойдем-ка пока ко мне чай пить. Потом пойдем маму искать.
Мака зашагала за ним по ступенькам. Они долго шли по лестнице. Они пришли на самый верх дома. Выше была только крыша. Маленькая дверь приветливо скрипнула и открылась. Маленькая комната дохнула теплом на Маку. Рваный серый половичок лежал у двери. Человек потер о него ноги, снял фуражку, повесил ее на гвоздик, сел на стул и притянул к себе Маку.
— Ну, что же мы будем делать? Ах ты, птаха-бидолаха! Как же тебя зовут?
— Мака.
Человек наморщил кустики волос над глазами.
— Это что же такое?
— Это такое имя, — сказала Мака.
— Ну, а другого имени у тебя нету? — человек рассматривал Маку, и она видела сквозь стеклышки очков его серые добрые глаза. Одно стеклышко было разбито и цеплялось за ухо простой веревочкой.
— Ну, вот меня зовут Сергей Прокофьевич. Понимаешь? Сергей Прокофьевич Куцаков. Почтальон. Вот. Есть у тебя такое имя?
— Есть, — ответила Мака. — Есть.
Она перестала дрожать. В комнате топилась печка, и у Сергея Прокофьевича были теплые руки. Мака минуточку подумала.
— Мария. Меня зовут Мария. А фамилия моя Черкасова. И мама Черкасова.
На печке закипел чайник. Он заволновался и стал подкидывать крышку. Сергей Прокофьевич поставил на стол два стакана, на блюдечко положил мелко наколотого сахару…
— Ну, птаха-бидолаха, садись пить чай.
Какой вкусный был этот чай! Какой сладкий был этот сахар!
Сергей Прокофьевич вдруг пощупал Макины ноги.
— Мокрые — сказал он. — Ну-ка, снимай обувку. Давай посушим. Садись-ка ты на кровать, завернись-ка ты в одеяло да расскажи ты мне все по порядку.
И Мака рассказала все по порядку. Она рассказала и про Петроград, и про дедушку…
— Ну, а как же мы найдем маму? — спросила Мака.
Сергей Прокофьевич пожевал свои желтые усы, потеребил свою рыжую бородку.
— Вот что, птаха-бидолаха. Будем искать твою маму. Провались я тогда совсем, если я не найду твою маму.
— Знаешь ты, птаха, есть такое учреждение на свете — почта? Письма. Куда человек не пройдет — туда письмо проберется. Где человеку проехать недоступно — там письмо пролезет. Вот что, птаха. Будем писать письма, заказные, простые, доплатные, будем посылать с марками и без марок… Почтовое ведомство — оно вещь хитрая. Может самого потерянного человека разыскать. Скажи ты мне, птаха, на какой улице, в каком номере дома, в какой квартире вы жили в Петрограде. И как звали твою маму полным именем и отчеством.
Глава XXIII. В городе белого генерала
Если погода была хорошая, они вставали рано утром и шли на почту. Там Сергей Прокофьевич получал большую сумку, надевал ее через плечо, брал Маку за руку, и они шли разносить письма.
Сергей Прокофьевич укоротил рукава у своего старого пиджака, зашил на спине широкую складку, и Мака ходила в этом пиджаке, туго затягивая на поясе веревочку.
А если погода была плохая, Мака сидела одна в маленькой комнате, закутавшись в одеяло, и ждала, пока придет Сергей Прокофьевич, промокший, продрогший, снимет чавкающие башмаки у дверей, в одних носках подойдет к шкафу, вынет бутылочку, глотнет из нее лекарства, крякнет, кашлянет, посмотрит через бутылочку на свет и, наконец, затопит печку.
Но в эту осень много дней было ясных. Ступая по деревянным мосткам, под ровными круглыми каштанами часто ходили по городским улицам Мака и Сергей Прокофьевич.
В некоторых домах Сергея Прокофьевича встречали, как дорогого гостя. Там он отсылал Маку в другую комнату или просто что-то потихоньку шептал на ухо хозяевам. Он показывал на Маку пальцем и рассказывал о чем-то, громко вздыхая. Потом хозяева качали головами, тоже вздыхали и ахали, гладили Маку по голове. Из этих домов Мака уходила обласканная, согретая, с маленьким вкусным кусочком в кармане.
В других домах на звонок дверь вообще не открывали. Через цепочку Сергей Прокофьевич подавал письма и газеты.
— Ах, паралик тебя расшиби! — шептал он, торопливо уходя от таких дверей. В этих квартирах жили богатые люди. Они даже смотреть не хотели на того, кто приносил им почту.
Много лестниц, много дворов и улиц обходили они за день. Возвращаясь домой на чердак, Мака порой не чувствовала ног. Но оставаться дома она все же не хотела. Она все время надеялась встретить маму на улице. Маму или Тамару. Она заглядывала в лица проходящим женщинам, она иногда вырывала свою руку из руки Сергея Прокофьевича и догоняла девочку, у которой в руках была кукла. Но мама не находилась. И Тамары не было тоже. Письмо уже давно было послано, и Мака ждала ответа.
Получая на почте пачки писем, Сергей Прокофьевич прежде всего смотрел, нет ли письма от мамы. Серые, розовые, голубые конверты, облепленные марками, он любовно держал в руках, о каждом он мог что-нибудь сказать.
— Ишь ты! Откуда взялось? — удивлялся он, держа за уголок тоненький, почти протертый конверт. — Из самой Сибири, из этакой дали.
Дальше Сибири не было ничего. В Сибири кончалась земля. Там, дальше, был снег и жили белые медведи. Они не писали писем, и, наверное, поэтому те края не интересовали Сергея Прокофьевича.
Из Петрограда писем не бывало.
— Другой свет. Другая там страна, — говорил, качая головой, Сергей Прокофьевич. — Там страна советская — тут белогвардейская. Ах, паралик его расшиби, белого генерала! Всю Россию на кусочки покроили. Почтового сообщения не имеется между городами российскими.
Сергей Прокофьевич оглядывался, не слыхал ли кто-нибудь, что он ругает белого генерала.
Белый генерал был страшный. Это он расстреливал рабочих и мучил их за то, что они хранили красные флаги. Это он отнимал у рабочих хлеб и отдавал этот хлеб немцам. Это белый генерал воевал с большевиками. Этот белый генерал дружил с немцами. Так сказал Маке Сергей Прокофьевич, и Мака верила ему, потому что на улицах она видела офицеров, совсем похожих на тех, какие были в Крыму… Мака встречала и немецких солдат. Они ходили по улицам города, они покрикивали на жителей, они на всех нагоняли страх. Они хозяйничали в городе.
Жизнь в городе была неспокойная. Из окошка маленькой комнаты Мака видела только крыши. Где-то под крышами, там, на улицах, где ровно в два ряда росли каштаны, иногда стреляли. Иногда за крышами вставали красные облака и искры взлетали над розовым дымом.
По вечерам Сергей Прокофьевич вынимал разноцветные бумажки, сложенные толстыми пачками, и считал их. Это были деньги. Сергей Прокофьевич копил деньги, чтобы купить себе на зиму валенки. У него болели ноги. Только валенки могли вылечить ноги Сергея Прокофьевича.
Когда уже лужи стали по утрам засахариваться, Сергей Прокофьевич торжественно вынул все пачки денег, намотал Маке на голову свой вязаный шарф, и они пошли на базар. Базар назывался толкучкой. Все люди держали что-нибудь в руках, все люди топтались, ходили, толкались, и вся базарная площадь шевелилась, бурлила, булькала и гудела.
Сергей Прокофьевич искал себе валенки. Ботинки его совсем развалились. Валенки ему нужны были старые, поношенные, очень крепкие, такие, чтобы в них можно было много ходить.
Сергей Прокофьевич, наконец, встретил валенки такие, какие были ему нужны. Большие, черные, подшитые кожей, с двумя кожаными заплатками. Сергей Прокофьевич уже полез за деньгами.
И вдруг Мака увидала Тамару. Тамара в своем красивом розовом платье улыбалась Маке и протягивала к ней руки. Мака бросилась к ней.
— Тамара! — крикнула она и ухватилась за рукав старушки, которая держала Тамару.
