— Ты хочешь сказать, что мой кузен сам постарался избавиться от этого Ошоа?
— Вот именно. Но Ошоа не умер. Он возвращается, чтобы отомстить. Тут он узнаёт, что твой кузен никогда более не появлялся в этих местах и умер в Мехико. Тогда он ищет вокруг амбара. Может быть, он позабыл место, где хранится клад?
— Согласен. Но почему, скажи мне, он пишет завещание?
— Да, верно. Почему?
— Ему нечего опасаться.
— Действительно… Нашел! — закричал вдруг Феликс. — Нашел решение этой загадки! И как мы раньше не догадались?!
— Объясни же!
— Так вот, слушай. Ошоа избавился от твоего кузена. Потом его начало терзать раскаяние…
— Это твой первый вывод.
— Погоди! Итак, я говорю: его терзает раскаяние. Он приезжает в Фабиак. Быть может, он не совсем уверен в том, что твой кузен умер. Хочет вернуть ему часть этого сказочного богатства или отдать его наследникам… Ты меня слушаешь?
— Еще бы!
— И тут вдруг появляется Вальдивиа. Вальдивиа тоже остался в живых. Он спасся, и ему известна тайна храма. Он знает, что наш Ошоа обладатель миллионов… Или, может быть, совсем другое. Вальдивиа узнал, что где-то в самой глубине джунглей спрятан клад. Он преследует Ошоа, чтобы заставить его открыть место. Ошоа понимает, что ему грозит опасность. Тогда он пишет завещание, чтобы все знали правду.
— Значит, сеньор Вальдивиа где-то неподалеку от нас и выслеживает нашего постояльца?
— Не знаю. Ошоа приехал сюда, чтобы скрыться. Он вспомнил об этой заброшенной деревушке, о которой ему рассказывал Жан-француз, твой злосчастный кузен. Во всяком случае, сейчас нам следует быть начеку больше чем когда-либо. Я же тебе говорил, что здесь кроется опасность!
— Да, возможно…
— «Возможно»!.. Точно, а не возможно. Вообрази… Однажды вечером в одной из таверн Веракруса, или Тампико, или какого-нибудь другого города, ну, скажем, Кампеша… Ошоа вышел из джунглей со слитком золота…
— На плече?
— Не знаю. Это его дело… И вот он богач. Он заходит в таверну. Пьет ром или пульку. Пьянеет. Пускается в разговоры. Рассказывает всю свою историю, не соображая, что говорит. Сеньор Вальдивиа находится где-то поблизости. Он слышит эту историю или ему кто-то ее пересказывает. Тогда он понимает, что это не просто пьяная болтовня. Ему известно, что фантастический клад покоится где-то под сводами храма майя. Логично, не так ли?
— Да. Логично… Но от всех твоих выводов у меня голова начала болеть!
— Однако одна вещь меня смущает.
— А именно?
— Этот Ошоа, если бы он был по-настоящему честным человеком, должен был бы пойти к твоему отцу и все ему объяснить. А раз нет — значит, совесть у него не совсем спокойна. Он наверняка совершил дурной поступок.
Феликс вдруг обернулся — глухой шум раздался где-то поблизости от нас. Но это был всего только ком снега, сорвавшийся с ветки высокого дерева.
— Давай догоним ребят, — сказал я. — Ты знаешь, астек… или, вернее, Ошоа сказал мне, что он придет поглядеть, как мы будем кататься.
— Ладно. Пошли. Если он заметит, что нас с тобою нет, как бы он чего не заподозрил.
Когда мы пришли на луг моего отца, мы были встречены насмешливыми возгласами.
Робер Тужас, катившийся с горы с невероятной быстротой, как вкопанный остановился перед нами, на краю дороги, продемонстрировав безупречную ловкость.
— Что это вы делали? Мы уже давно ждем вас. Снег отличный!
Разноцветные свитера, шапки с помпонами яркими пятнами расцветили крутой спуск, по которому скользили три пары санок.
Мария Лестрад в светло-желтом свитере вынырнула откуда-то из-за амбара и стремительно понеслась к нам. Не доезжая нескольких метров, она насмешливо закричала:
— Феликс, Феликс, на помощь! Я ведь как ты: совсем не умею тормозить.
Но тотчас же, ловко развернувшись, она оказалась на склоне над нами.
Феликс пожал плечами с видом человека, у которого есть заботы поважнее, чем игры на снегу и плоские шуточки, кажущиеся кое-кому очень остроумными.
Я собрался было подняться к амбару, но он остановил меня.
— Скажи, — прошептал он, — а карта?
— Карта? Какая карта?
— Ну, карта Мексики. На ней должно быть обозначено место расположения клада.
— В таком случае, она не слишком точна.
— Давай на спор: он обронил ее нарочно, чтобы сбить Вальдивиа с толку!
Мария Лестрад подкатила к нам:
— Что у вас за заговор? Ждете, чтобы снег растаял?
Оставив Ошоа наедине со своими переживаниями, я надел лыжи и заскользил вниз. В ту пору я был еще далеко не виртуозом лыжного спорта, как Робер Тужас, но, честное слово, катался я недурно.
Тужас посмотрел, как я спускаюсь, и благосклонно кивнул головой. Он признавал мои успехи.
— Неплохо! — крикнул он мне. — Ты еще немного скован, но это уже вполне прилично.
Какие-то санки катились вниз, и возгласы удивления, летевшие им вслед, заставили меня повернуть голову. Санки плавно раскачивались с боку на бок, осторожно обходя снежные бугорки. Жозеф Кантье сидел впереди. Из-за его спины выглядывал, согнувшись в три погибели, мой друг Феликс. Он все же решился на этот «подвиг».
Мария Лестрад, спускавшаяся с горы размашистыми изящными кривыми, заметила обоих «спортсменов» и направилась к ним.
— Мария, осторожней! — закричал Феликс. — Эти санки неустойчивые!
Не отвечая, Мария продолжала разворот, приближаясь все стремительнее. Я видел, что Феликс совершенно обезумел, не сомневаясь, что столкновение неминуемо.
И в этот самый момент произошло другое, не менее важное событие. На опушке леса показался астек, вынырнувший из-за кустов. Я понял, что Феликс тоже его заметил. Бедного малого раздирало надвое: нужно было наблюдать за таинственным Ошоа и в то же время пытаться хоть как-нибудь сохранить равновесие санок.
Мария Лестрад приближалась. Санки набирали скорость. Сколько Феликс ни старался притормозить каблуками, разгон становился все более неудержимым.
Вдруг наш постоялец чихнул, вытащил платок и поднес его к лицу. Шум, раздавшийся при чиханье, заставил Феликса подскочить. Он весь подался в сторону опушки — к нашему путешественнику.
В этот самый момент Мария Лестрад ураганом подлетела к обоим мальчикам, и катастрофа произошла. Нет, не столкновение — Мария остановилась вовремя. Просто санки опрокинулись, и оба «спортсмена» покатились в сугроб. Жозеф Кантье тотчас же поднялся. А что до Феликса, то он продолжал катиться кубарем и остановился лишь у самых ног господина Ошоа.
Мария кинулась на помощь Феликсу и вместе с нашим постояльцем помогла подняться моему товарищу.
— Премного благодарен, — огрызнулся Феликс. — Ты поднимаешь меня после того, как свалила. Ценю.
— Феликс, миленький, миленький мой Феликс, это же просто шутка…
— Бывают опасные шутки, — сухо отрезал Феликс.
Я тоже подошел, и все вместе мы отряхнули снег с незадачливого «чемпиона».
— Ба! Главное — никаких переломов, — сказал Ошоа. — Снег очень хороший.
— Гм! Снег хороший! — пробормотал Феликс. — Снег хороший, но холодный.
Он стоял перед нами со сжатыми кулаками.
— Прощу прощения, Феликс! — воскликнула Мария, прыснув со смеху. — Больше не буду.
— Ладно, не извиняйся… Но на сегодня с меня достаточно. Я возвращаюсь. Ты идешь, Бертран?
Я колебался. Нет, в самом деле, Феликс преувеличивает. Расстраивается из-за пустячного ушиба.
Я только начинал входить во вкус сегодняшней прогулки, и вот пожалуйста, он собирается меня увести и посадить у горящего камина!
Мария Лестрад снова взлетела на гору. Чуть поодаль Робер Тужас демонстрировал «среднему курсу» первоклассный слалом.
Астек, заложив руки в карманы, с трубкой в зубах поднимался вдоль опушки и, казалось, с удовольствием наблюдал за этим зрелищем. Жозеф Кантье, волоча за собой злополучные санки, возвращался к амбару.
— Ты не останешься? — спросил я Феликса.
— Посмотрим. Мне интересно знать, что делает этот Ошоа.
— Ты, по крайней мере, ничего себе не сломал?
Феликс бросил на меня страдальческий взгляд:
— Ты тоже думаешь, что я свалился случайно? Так вот, дружище, можешь не сомневаться — я свалился потому, что так хотел.
— Ясно.
— Почему ты говоришь «ясно»? Ты же не знаешь, почему я катился до самых ног Ошоа…
— ????
— Я катился до самых его ног, чтобы подобрать одну вещицу.
— Еще один план Мексики?
— Нет. Клочок бумаги, который он потерял, вытаскивая платок.
— Вечно этот человек таскает в карманах какие-то бумажонки!
— Гляди!
Феликс раскрыл ладонь. Я увидел кусок мятой бумаги, обрывок страницы. На нем можно было разобрать несколько слов, написанных тем же торопливым и беспорядочным почерком:
