— Понимаешь, стамеску дома забыл, — сокрушенно сказал он. — Чего теперь без стамески буду делать?
— В лагере есть в мастерской.
— Что ты! В мастерской гвоздя не найдешь, не то что стамески! Не первый раз я езжу, знаю. Прошлый год попросил дрель, а на меня засмеялись: завод, что ли, тут! А чего смеялись?.. Вот скоро поступлю на завод, там все есть.
Василий уже твердо решил, что, как только закончит школу, поступит работать. Брат обещал выучить, его на слесаря.
Валерка немного завидовал Василию. Ему тоже хотелось поступить куда-нибудь на завод. Но он перешел только еще в пятый класс. Жалко, не берут маленьких.
— Посмотри за чемоданом, — попросил Василий.
— Домой бежать хочешь? — испуганно спросил Валерка.
— Не! Пойду погуляю. Здесь жарко.
Он ушел, и Валерка опять заскучал. Вынул из кармана красивый карандаш, который весной подарила ему Маруся Борисова, и стал разглядывать. Карандаш еще не заточенный — никак не решался Валерка на это.
Карандаш напомнил ему Марусю. Валерка и Маруся перешли в пятый класс с хорошими оценками. Перешел бы с четверками и Ромка, но разволновался на контрольной по арифметике и нагородил такую чушь, что Елене Григорьевне, по ее словам, было стыдно смотреть. То-то радовался Федька, что Ромка тоже, как и он, остался троечником. Он прыгал на одной ноге и дразнился, но Ромка был так расстроен, что даже не замечал Федьки.
Валерка погладил карандаш, потом посмотрел на него на свету, опять погладил и убрал в карман. Настроение приподнялось. Он пожалел, что согласился посмотреть за чемоданом Василия, — сейчас можно, было бы убежать на перрон, купить мороженого…
В это время в вагоне появился вожатый Яша Осокин. На нем была белая майка, спортивные брюки и легкие сандалеты. Лето только началось, а вожатый уже умудрился здорово загореть. Голова у него была чисто выбрита и лоснилась.
— Где Белосельцев? — спросил вожатый, оглядывая ребят. В вагоне сразу закричали: «Белосельцев! Вожатый зовет!»
Ромка прибежал с другого конца вагона.
— Ну, что кричите? Белосельцев! Белосельцев! — И ни с того ни с сего стал хвастаться: — Мне мама рассказывала: я только родился и так заголосил… Матушки мои! Доктор уши зажал, все остальные из палаты вон, одна мама стоит и радуется. Генералом, говорит, будет. А доктор сказал: «Не знаю, генерал или еще кто из него выйдет, но голосовые связки у него изумительные».
Вожатый рассмеялся и сказал:
— Генеральский чин я тебе дать не могу, а вот старостой на дорогу можно. Действуй!
Он велел Ромке не пускать никого из вагона, а сам ушел на перрон, где еще толпились провожающие.
Довольный поручением, Ромка важно ходил по вагону, заложив руки за спину. В крайнем купе его зоркий глаз заметил форменное безобразие, мимо которого пройти было нельзя.
— Семечки щелкаете? — вежливо справился он.
Маленький парнишка в клетчатой рубашке не уловил ехидства в Ромкиных словах, радушно протянул горсть семечек.
— Тебя как звать? — спросил Ромка, забирая семечки.
— Сега.
— Вот что, Сега! Возьми у проводника швабру и подмети пол. Понял?
И не успокоился, пока мальчик не выполнил приказания.
Поезд тронулся. Поплыли назад станционные постройки, остался позади паровозоремонтный завод. По краям насыпи пошел густой и низкий кустарник. Вдалеке шел на посадку пассажирский самолет: там был аэропорт.
В вагон вошел Яша. Он одобрительно кивнул Ромке бритой головой. Подмигнув ребятам, Ромка смирно спросил:
— Яша, что такое зыбь?
— Зыбь? Это… — вожатый пошевелил в воздухе пальцами. Звонкий смех оглушил его.
— Что смешного? — растерялся вожатый. — Зыбь — это мелкие волны.
И опять на потеху ребятам показал рукой, какая бывает зыбь.
Ромка пояснил:
— Все показывают руками. А просто так чтобы сказать — никто не говорит.
Вожатый тоже рассмеялся, а потом похлопал себя по голове и сказал:
— Ну, это еще не загадка. Вот я вам предложу загадку. Надумаетесь. Почему у меня на голове волос нет?..
— Обрился, — выпалил Диамат. Он сидел у окна и изредка ощупывал узелок с едой, словно проверял — на месте ли.
— Не отгадала. — Яша поудобнее сел на лавку и, видимо, приготовился начать длинный рассказ. — В лес однажды я пошел, в деревне жил тогда, — сказал он. — В лесу белку увидел, прыгает с дерева на дерево, а потом — скок… и в дупло. Я на дерево, а оно толстое, огромное. Залез. Засунул в дупло руку — дна не достаю. Залез я тогда в дупло с ногами, и опять нет дна. Спускаюсь понемногу, а руки возьми и соскользни. И упал.
— С дерева?
— Какое! В дупло упал. Смотрю, вверху голубое пятнышко, небо, значит. И вылезть никак не могу — не за что ухватиться. Хоть пропадай. Но просто так умирать, ни за грош, не хотелось. Стал карабкаться. Срывался и снова лез. А потом выдохся.
Вспомнил родных, знакомых. Даже Ваську Трепова вспомнил. Из нашей деревни этот Васька. Мы с ним все время дрались, когда скучно было… «Прощай, думаю, мой бесценный друг Васька, не видать мне тебя больше».
Только подумал так, вдруг слышу голоса. Шли двое мальчиков. Хотел я от радости закричать, да хорошо, что сдержался — убежали бы: где слыхано, чтобы дерево человеческим голосом говорило. Тогда приложил ладони к губам и загудел.
«Ленька, пчелиный рой!» — почти сразу же сказал один из них. «И верно, Павлик, — сказал тогда Ленька. — Может, улетел у кого. У тетки Дарьи на прошлой неделе рой улетел».
И решили они спилить дерево и поймать пчел, меня то есть. Минут через пятнадцать возвращаются. Совет стали держать. «Как подпилим, — говорит Ленька, — брызгай сразу веником, они и не разлетятся».
И стали пилить. По звукам я определил, что пила как раз пройдет над глазами. Стал я приседать, да только удавалось это плохо — дупло было узкое. Вдруг посыпались опилки, пила за волосы стала цепляться. Но я терпел. Дерево затрещало и стало падать. Только упало, как на меня, словно из душа, полилась холодная вода. Заорал я что было сил. Ребятишки со страха разбежались и пилу забыли. С тех пор и не растут у меня волосы, — с хитрой улыбкой закончил вожатый.
— А белка? — спросил Диамат. Узелок с едой у него заметно похудел. Диамат делал сразу два дела: слушал и ел.
— Белка? — вожатый с искренним удивлением посмотрел на него. — Ах да, белка! Белка убежала. Разве я не говорил? Забыл, значит. Убежала белка, когда лез на дерево.
— Неправда все это, — заметил Ромка, который умел врать, не замечая того сам, но, когда другие врали, быстро соображал, где ложь, где правда.
— Спроси у тех ребят, что убежали, — посоветовал вожатый.
— Это у трусишек-то?
— Не знаю, трусишки они или нет, но только не хвастунишки, как некоторые.
Ромка покраснел, но ничего не сказал.
— Давайте споем песню, — предложил Яша. — Какую-нибудь веселую. — И, не дожидаясь, запел:
Мы едем, едем, едем
В далекие края…
Но в это время в вагоне закричали:
— Приехали! Приехали!
Поезд подходил к маленькой станции. С обеих сторон железнодорожного полотна стоял плотный лес. Вошел проводник и объявил:
— Ольшанская. Кто в лагерь, выходи!
Все поспешили к дверям.
8. МедведьЛагерь готовился к празднику — дню открытия первой смены. Девочки декламировали стихи, хор разучивал песни. Елена Григорьевна, старшая пионервожатая, дала ребятам пьесу.
Ромке предложили играть в пьесе роль Василька, но он наотрез отказался.
— Не подходит, — убежденно заявил он. — Не в моем характере бегать от каких-то там медведей.
По ходу пьесы Василек встречает в лесу медведя и удирает, бросив корзинку с грибами. Вот это и не нравилось Ромке, потому что он любил рассказывать, как однажды убил в лесу сразу двух гадюк, а в другой раз спас от разъяренного быка девочку. И после этого ему предлагают такую роль? Да Ромка лучше умрет, а играть не будет.
Валерке досталась роль медведя. Роль ему очень понравилась, потому он решительно возразил:
— Убежишь. Не только ты, а любой убежит.
— Конечно, ты убежишь, — снисходительно сказал Ромка. — А я не таких медведей видывал. И даже злющего быка не побоялся, А у него рога — во! Силища!.. У десяти медведей столько не будет… Я шел, смотрю — девчонка…
И Ромка в десятый раз со всеми подробностями стал рассказывать о своем подвиге.
— Не хвастай, — остановил его Валерка.
— Что, неправда, думаешь?
— А то правда?
— А то неправда?
Вперед высунулся Сега.
— А пусть он посидит у кирпичного завода, — вставил он и даже подпрыгнул от удовольствия: разрушенный кирпичный завод находился в лесной чаще, и ходить туда многие боялись.
— Докажи, что ты храбрый.
— Ладно, не сдавался Ромка. — Докажу…
