— Что у нас там следующим номером программы? — Судья-информатор посмотрел список. — Так, Пономарев, конь ему по жребию выпал Нерон… Ну что ж, посмотрим, какую нам этот пономарь обедню отслужит. У Панамы тряслись руки, кисти были холодными и прыгали, как лягушки. Нерон тоже волновался, всхрапывал и копал копытом.
— Смотри ты, — сказал Бычун, — Нерон-то горячится, вроде как порядочный конь. — Миша пытался шутить, но и у него от волнения были до синяков искусаны губы.
— Вызывается шестнадцатый номер!
— Меня! — сказал Панама и почувствовал, как сердце горячим комком оборвалось в груди. «Нет, — подумал он, — так ехать нельзя, нужно успокоиться. Нужно о чем-нибудь спокойном и хорошем подумать». Он вспомнил кинотеатр, куда они пошли все вчетвером, и как они ели мороженое в фойе, а Столбов строил такие рожи, что их чуть не вывели из зала. И Юлька тоже смеялась. А когда они проводили ее домой, она вдруг повернулась и сказала: «Ребята! Я вас очень люблю! Я бы без вас совсем пропала!» А теперь все трое: и Маша, и Юлька, и Столбов — сидят где-то на трибунах и переживают за него.
— Давай, давай садись! — торопил Бычун. — Ну-ка, я стремя подержу. Сел. Ну, все нормально! Картинка! Повод не затягивай, и все будет как надо. Ну, пошел! Панама выехал на залитое солнцем поле. Волнами доносился шум с трибун. Хлопали праздничные флаги, пестрели свежевыкрашенные барьеры. Панама резко взял повод, и конь веселым галопом пошел на середину. Поворот. Поклон судьям. Ну, это-то Панама умеет делать красиво. Недаром их Денис Платонович целое занятие учил. Шапку нужно снимать четко, в два приема. Раз-два — и резко подбородок к груди.
— Это твой? — спросил старичок в судейской ложе.
— Мой! — отвечал старый тренер.
— Ну, кланяться ты их научил, посмотрим, научил ли ездить… Донна-донннн! — звякнул судейский колокол. И Панама повел Нерона на первый барьер. Конь шел очень резво, но мальчику казалось, что все движется медленно и плавно, как во сне. Исчез шум трибун, не слепило солнце, остался только он и горячо дышащая лошадь. Посыл! Ему показалось, что прыжок длится бесконечно долго.
— Ух ты, — сказал журналист в судейской ложе, — с каким запасом прыгнул!
— Сдаюсь, — сказал ехидный старичок, — это дитя не производит впечатление собаки на заборе.
— Очень, очень красиво и свободно сидит! — сказал газетчик.
— Сажали крепко, вот и сидит… его теперь хоть вверх ногами переверни, он из седла не выпадет! — повеселел председатель.
— Посмотрим, как он пройдет «гвоздь программы», — опять встрял старичок во фраке. «Гвоздем» был забор и широкая канава за ним. Пока еще ни один всадник не сумел послать коня на это препятствие. Панама вел коня коротким галопом, чуть подаваясь вперед при скачке. Впереди торчали планки забора. Панама на секунду дрогнул и сейчас же почувствовал, как Нерон приготовился перейти на рысь. Панама начал «качать» поводом.
— Нерон, голубчик! — просил он. — Давай, давай! Но конь, словно нарочно, замедлял бег: он помнил, что сегодня уже двое всадников на нем доходили до этого препятствия и останавливались.
— Да пойдешь ты или нет! — крикнул Панама и дал шпоры. Нерон дернулся вперед. «Эх! — тоскливо подумал мальчишка. — Темп потерял! Теперь не смогу правильно посыл дать!» — Ну давай! Давай! Славный конек! А теперь прыгай! И он ударил лошадь хлыстом. Конь понял сигнал и взвился над препятствием. Денис Платонович тугим накрахмаленным платком промокнул лоб.
Глава заключительная. САМЫЙ КРАСИВЫЙ КОНЬ
— Школа, равняйсь! Смирно! Замирают шеренги всадников, замирают тренеры, конюхи, ветеринары. Слышно только, как позвякивают удилами кони да хлопают на веселом весеннем ветру флаги.
— Сегодня мы присваиваем очередной спортивный разряд нашим воспитанникам! За время обучения ребята прошли не только большую специальную подготовку, они научились любить коней, научились сострадать им, научились преодолевать себя. Ибо без этого конный спорт невозможен… Пономарев ловит каждое слово. Смотрит в торжественные лица старых конников, что стоят на трибуне. Вот Денис Платонович, рядом с ним старичок во фраке.
— В соответствии с правилами нашей школы молодые конники получают коней, которые будут закреплены за ними. Желаю вам, чтобы вы не только нашли контакт с лошадьми, но и чтобы между собой вы всегда шли стремя в стремя, как ваши наставники и старшие спортсмены.
— Коней! Со стороны конюшен торжественно выходит группа коневодов. Они ведут оседланных коней. «Что это? — думает Панама. — Это же Конус! Конус! Это же конь Бориса Степановича». Он не видит коневода. Но вот шеренга разворачивается.
— Это же Борис Степанович! — чуть не вскрикивает Пономарев. Тяжело припадая на больную ногу, учитель ведет коня.
— К столу квалификационной комиссии вызывается Пономарев Игорь Владимирович. Он не сразу соображает, что это его.
— Вот здесь и здесь распишись, — говорит секретарь. Панама ставит подпись в каких-то бумагах.
— Передать коня его новому владельцу! Борис Степанович подводит Панаме Конуса.
— Ну, — говорит он, — получай.
— Что? — растерялся Панама.
— Не что, а кого. Конуса получай!
— Нет! — чуть не кричит Панама. — Это ваш конь. Я не могу его принять! Не надо…
— Это твой конь, — говорит учитель. — Я еще нездоров, а коню нужна работа. Так что это теперь твой конь. Ты его заслужил.
— Чем?
— Добротой, вероятно, — говорит подошедший Денис Платонович. — Помнишь, как ты к нему ночью прибежал?.. Так владей!
— Прощай, дорогой! — говорит Борис Степанович и прижимается лицом к голове коня. И они оба замирают. Панама готов заплакать. Борис Степанович целует коня в замшевые ноздри. Он бледен, и у него дрожат губы.
— Бери. — Учитель вкладывает в руку Панамы повод. — Все хорошо. Все хорошо. Я рад, что этот конь — тебе, а не кому-нибудь другому. В тот ранний утренний час, когда дворники в белых фартуках поливают улицы и маленькие радуги пляшут над шлангами, по городу едут три всадника. Услышав цокот копыт, от которого давно отвыкли городские улицы, прохожие останавливаются, оглядываются, и на их лицах появляется необычное выражение. Три всадника седой красивый старик и два мальчика — ловко сидят на стройных конях. Их алые сюртуки, белые брюки и сияющие лаком сапоги отражаются в мокром голубом асфальте. Машины уступают им дорогу, весело подмигивают светофоры, и кажется, что все кони с крыш домов и постаментов памятников радостно приветствуют их.
Засечка — рана на ноге лошади. Некоторые кони во время езды, особенно быстрой, бьют сами себя копытами по ногам. Про такого коня говорят, что он «засекается». Конь с большой засечкой в состязаниях выступать не может.
