— То есть, как это — все? — удивился он. — Погоди-погоди, давай, друг, разберемся!..
Парторг протянул руку, чтобы обнять Ваняту. Но Ванята отступил на шаг в сторону, освободил дорогу.
— До свиданья! — сказал он. — Вам, кажется, некогда…
Смущенный тем, что произошло, Ванята миновал несколько домов и оглянулся. В эту самую минуту парторг тоже повернул голову.
Ванята тряхнул головой и еще быстрее зашагал к дому.
В избе никого не было. На столе возле окна лежала тетрадка и книжка с длинным скучным названьем — «Кормовые рационы для крупного рогатого скота». Ванята постоял, вспомнил что-то, полез в чемодан и вынул из него фотографию в простой деревянной рамке.
Ванята нашел гвоздь, вбил его посреди стены и повесил рамку за тонкое проволочное ушко.
У него есть отец. Пускай об этом знают все!
Всю неделю лил дождь. Умолкли в поле тракторы, опустели дороги. Промокли, потемнели плетни и черепичные крыши; сникли в палисадниках цветы.
Сегодня воскресенье. Ванята сидит возле окна, разбирает коробку с крючками и грузилами. Мать закутала плечи платком, читает книжку о кормовых рационах.
Она то и дело подымает голову, придерживая пальцем строчку, слушает шорохи за окном.
— Никак идет кто? — спрашивает она.
Ванята гремит крючками и грузилами, молчит. Неужели она не справится сама с этими глупыми рационами?
Вкрадчиво тикают часы. Остановятся, послушают вместе с матерью — не идет ли кто — и снова стучат.
«А может, мать и Платон Сергеевич в самом деле нравятся друг другу?» — думает Ванята. Конечно, это не его дело, а все-таки обидно…
Шестой час, а в избе уже по-вечернему сумрачно. Тускло поблескивает на стене фотография отца. Лица его не видно.
Нежданно-негаданно появилась в кирзовых сапогах и сером брезентовом плаще тетка Василиса.
— Ой, боже ж ты мий! — запричитала она. — Та що ж там на вулици робыться! Лье и лье, дощ отой проклятый! Та там же хлиб увесь погние! Та що ж це за напасть на нашу голову!
Тетка Василиса принесла из сеней охапку дров. С грохотом открыла дверцу печки, начала растапливать. Затрещали поленья, в избе запахло теплой смолой и лесом.
— Как там ваши хлопчики? — спросила мать, когда тетка Василиса перестала ворчать и хлопать дверцей.
— Ты вже краще не пытай! Поза мерзлы, як цуцики. А з поля — ни шагу. Погоды, сердешны, ждуть. И Ванька Сотник там мерзне. Аж дывытысь больно. Та включи ты оте радио! Що воны там про погоду брешуть? Та шо ж ты сидишь, я тоби кажу!
Мать включила репродуктор. Кто-то далекий тихо и задумчиво играл на скрипке.
Музыка неожиданно смолкла. В репродукторе что-то щелкнуло, зашипело и вдруг знакомым хрипловатым голосом сказало:
— Внимание! Говорит козюркинский радиоузел. Товарищи колхозники, завтра ожидается хорошая погода. Партийная организация и правление колхоза просят всех бригадиров и звеньевых немедленно явиться в контору. До свиданья, товарищи. Включаем Москву.
Тетка Василиса и мать оделись, вместе вышли из дома. Тетка отправилась к трактористам, а мать — в контору.
Ванята недолго оставался один. Прошло минут двадцать или тридцать, и за окошком послышались хлюпающие по грязи шаги. Пришла Марфенька. Она была в стеганой телогрейке и мокром коричневом берете.
— Собирайся, Пузырев! — сказала она. — Пойдем ребят предупреждать. Чего расселся!
— Тоже выдумала! — поморщился Ванята. — Видишь, льет…
— Я тебе сказала или не сказала? На зерно нас завтра бросают. Весь колхоз пойдет.
Ванята спрятал коробку, начал неохотно одеваться.
Они вышли на улицу. Пригнув шеи, побрели вдоль плетней.
Вокруг текли серые мутные потоки. Все притаилось, примолкло. Лишь изредка закричит сдуру в темном сарае петух и тут же смущенно умолкнет.
Долго бродили по селу от одной избы к другой Марфенька и Ванята. Всех нашли, всем рассказали, что надо, что будут делать завтра. И видно, не зря месили они сапогами грязь. Дождь начал утихать, а где-то там, у далекого горизонта, выжелтилась между туч узкая чистая полоска заката. Померцала и скрылась из глаз, обещая сухой жаркий день.
Ванята проводил Марфеньку до калитки и тоже пошел домой. Неподалеку от колхозной конторы он увидел почтальона Наташу.
— Эй, Пузырев! Тебе письмо. Получай!
Ванята схватил письмо и помчался домой. Комья грязи летели во все стороны, будто от грузовика.
Матери дома еще не было. Ванята включил свет, вытащил из кармана письмо. На этот раз не было на нем ни сургучной печати, ни суровых, продернутых сквозь бумагу ниток. Ну и чудак же этот Гриша Самохин! Даже конверта и то не заклеил как следует!
Ванята ковырнул ногтем треугольный клапан, вынул письмо. И тут он очень удивился. Письмо было совсем не от Гриши Самохина. Гриша писал крупными и круглыми буквами, а тут были какие-то острые торопливые крючки и юркие завитушки.
Что за чепуха!
Ванята начал читать странное письмо. Прочел и даже подпрыгнул от радости. Да это же письмо от его собственного отца! Отец написал письмо матери, а Ванята по ошибке прочел. Он думал, что это — от Гриши. Дурак этот Гриша Самохин, сто раз дурак! Никуда отец не убегал и не прятался! Он скоро приедет к матери и Ваняте в Козюркино.
Все верно и точно, как в аптеке! Он приедет в следующее воскресенье, в двенадцать ноль-ноль. Просит, чтобы мать не сердилась и встретила его на вокзале.
Ванята встал на руки, поболтал в воздухе ногами.
— Ур-р-ра!
Счастье распирало Ваняту. Скорее бы уже приходила мать. Вот будет радость!
Ванята снова взял письмо, провел языком по липкому сладкому краешку конверта и положил на стол. Он ничего не видел, не читал и не знает.
Ванята накрылся с головой одеялом, оставил в уголочке узенькую щелочку для глаз и стал ждать. Ему было видно все, что надо: дверь из сеней, письмо на столе и часы с черными острыми стрелками. Часы никого не ждали, равнодушно передвигали стрелки. Куда торопиться? Всего еще насмотрятся за свою долгую жизнь.
«Ладно тебе уже, — говорили они Ваняте. — Спи давай!»
Ванята долго сопротивлялся, но все же не выдержал и уснул.
Они шли по обочине широкой полевой дороги. Навстречу то и дело мчались машины, наполненные до краев зерном. На центральном току уже давно кипела работа.
Ребята обогнули густую полосу степного леска и увидели ток. На высокой арке — яркий кумачовый лозунг. Белыми крупными буквами на нем было написано: «Уберем хлеб до последнего зернышка!»
На току, не затихая ни на минуту, гудели зерноочистки; возле хлебных курганов стояли на своих трех колесах погрузчики с длинными, поднятыми ввысь хоботами, жужжали на холостых оборотах автомашины. Наполненные хлебом бортовые машины бережно въезжали на огромные дощатые весы и, постояв несколько минут, мчались одна за другой на станцию, к хлебному элеватору. На каждой машине трепыхал красный флажок.
На току с деревянными лопатами в руках суетились люди. Иван Григорьевич был уже тут. Он увидел ребят, замахал рукой.
— Эй, народ, сюда!
Ребята припустили к току. Тут им сразу нашлось дело. Кто взял метелку, кто стал с лопатой возле торопливого прожорливого погрузчика, а кто — возле навесов, под которыми лежали сыпучие золотые взгорья пшеницы.
Ваняте и Пыхову Киму досталось работать на машине. Ребята вместе с Иваном Григорьевичем подгребали к лапам погрузчика пшеницу, а Ванята с Кимом хозяйничали в кузове. Будто горная река, лилось с верхотуры зерно. Упустишь минуту — и перед тобой уже высокий хлебный холм. Попробуй потом разбросай его по всему кузову!
Из кузова было видно все поле. Слева, за леском, тянулась желтовато-зеленая полоска кукурузы, справа, среди пшеничного клина, мерцали лопастями комбайны, вспыхивали и таяли на глазах легкие синие клубочки дыма.
— Не зева-ай! — покрикивали шоферы. — Шевелись!
В полдень на попутной машине приехал Платон Сергеевич. Поговорил о чем-то с колхозниками, которые работали возле навесов, потом взял лопату и прошел к погрузчику. Ребята с радостью приняли его в компанию. Работа закипела вовсю.
Платон Сергеевич подгребал зерно вместе с учителем. Бросят несколько лопат, смахнут со лба капельки пота и снова за дело. Вокруг суетились ребята, гребли зерно к погрузчику, подметали ток свежими березовыми метелками.
Пыхов Ким с завистью поглядывал на ребят — вон каких помощников себе нашли!
Разве теперь за ними угонишься! Ким не терпел конкуренции. Он растопырил руки и закричал:
— Давайте к нам! На верхотуру! Платон Серге-ич!
Ким зазевался. Поток зерна ударил его сверху, повалил навзничь. Ванята бросился спасать друга. Вокруг стоял хохот и визг. Смеялись вместе со всеми Платон Сергеевич и учитель. Похоже, им тоже хотелось забраться на машину, поработать и подурачиться вместе с Пыховым и Ванятой.
