Камера выперла из-под шкафа. Я ее зло пнул, но, спружинив, она вылезла еще больше. Мешковина сползла. И пусть! Пусть она бросается в глаза! Где там обыск? Идите, ищите, шарьте, выворачивайте, хватайте, судите, бросайте меня в тюрьму на солому, львам на съедение! И вообще пропади земля и небо — мне все равно! Мне хотелось только упасть в кровать, закрыть глаза и уплыть куда-нибудь в бесчувственность и невесомость.
Я поплелся в спальню, но в кухне на сковородке увидел котлеты, схватил одну и, дрожа всем телом, съел. Внезапная сытость опьянила меня и как-то оболванила. Мне вдруг стало хорошо-хорошо. И Томкин объезд не казался уже таким страшным. Конечно, вернется, конечно, откроет секрет, и, конечно, теперь моя очередь целовать, и я, конечно, поцелую.
Мелькнув перед окном, забежал Славка, на редкость возбужденный и быстрый.
— Ну, Вовк, надуем!
— Кого?
— Как, кого?.. Камеру.
— А-а! — вскрикнул я и вскочил. — У тебя кто дома?
— Никого.
— Хватай скорей камеру и прячь в подпол немедленно!
— А что? — сбился на шепот Славка.
— Немедленно! Потом объясню… У нас сейчас обыск будет, понял? Потом объясню… За стенкой жуликов поймали, понял? Объясню потом… Ну и нас заодно обыщут, — может, мы подкоп сделали, понял?
Выпаливая все это, я действовал: сорвал с вешалки синий прорезиненный отцовский плащ, расстелил его в сенях и выдрал из-под шкафа камеру. Только я сложил ее вдвое, как дверь яро распахнулась. Я обмер — милиция! Но это был всего-навсего Юрка… Уф, у меня от облегчения радужные кольца поплыли в глазах. Юрка хотел сказать нам что-то срочное и горячее, прямо кипящее на губах, но, увидев камеру, прилип к порогу и так стянул свой кисетный рот, что, будь он и вправду кисетом, лопнул бы шнурок.
— Что? — спросил я.
— Откуда она у вас?
— Не догадываешься?.. Юр-рок!
— А-а! — почти обрадованно протянул Юрка. — Значит, это вы?.. А у меня мозги набекрень: ну кто же, кто мог?.. А это вы! И бутылку запустили, и это…
Рулетом закручивая камеру, я отчеканил:
— А ты что думал, предатель: хап, тяп и ферзь?.. Нет, Блинчик, обожжешься!.. Дуй давай, докладывай своему Блину, что ваша операция «Гараж» провалилась. Раз и навсегда.
Бобкин отступил на крыльцо и оттуда посыпал:
— Доложу, не бойся!.. А знаете, что вам будет, а?.. Харакири! Блин давно спрашивает, не начистить ли кому из вас рожу, а я все неткаю, мол, хорошие ребята, но теперь-то, гуси-лебеди, вы у меня покурлыкаете! Теперь не жить вам! Блин вас так уработает, что ни одна больница не примет.
Славка не выдержал:
— Я тебя сейчас сам так уработаю, что ты ни до Блина, ни до его сковородки не доползешь. — Он поднялся и шагнул к Юрке.
Того словно сдуло с крыльца.
— Встретимся, химики-мумики! — крикнул он, убегая.
Я не очень вслушивался в Юркины угрозы — свои тревоги грызли и подхлестывали меня. Скорей, скорей! Чуть камеру отпустишь, она — фр-р! — и раскрутилась. Кое-как, наконец, я замотал ее в плащ, Славка вскинул узел на плечо и затрусил к себе.
Ну все, гора с плеч! Но я не сразу успокоился. Я обошел всю квартиру, заглянул во все закутки, выискивая неизвестно что, как будто всю жизнь воровал и краденое распихивал по щелям. Вскарабкался даже на пыльную, как луна, дезкамеру, где и застал меня Борька. Я сидел на четвереньках на самом краю и, обхватив колени, о чем-то думал.
— О! — воскликнул он. — Зырят свысока злые вороны!
— Кар-р-р!
Взмахнув голыми руками, как облезлыми крыльями, хищно изогнув шею и распялив рот я качнулся вперед, на лету повернулся, поймался за выступ и, живо спустившись по толстым болтам, торчавшим из дверных косяков, накинулся на Борьку.
Отбиваясь, он заверещал:
— Стой, Вовк, стой! Слышь, погоди… Скажи лучше, что это вы со Славкой вчера вечером в гараже натворили.
— А ты откуда знаешь? — удивился я, сразу сбившись с веселого настроения.
— Юрка сейчас налетел. Такой-сякой, кричит, пасть порву, клоуном сделаю, чтоб не шлялся ночью по огородам. Я ему — пошел, говорю, к черту, я спал, говорю, как убитый. А-а, шипит, твое счастье, а этим, говорит, то есть вам со Славкой, можешь, говорит, копать могилу. В чем дело?.. И в гараже какая-то стукотня.
— Но?.. Ура, Боб!.. Все, значит, идет как по маслу! Ха-ха!.. А про Юрку забудь! Не друг он нам больше! Предатель он и… вор! — Последнее слово я хотел удержать за зубами, вспомнив про нашу несчастную камеру, но оно выпорхнуло, и мне осталось только подтвердить его. — Да, он предатель и вор!.. Ты все узнаешь, но сперва глянем, что делается в гараже.
Я на ходу натянул рубашку, запер дверь, и мы заскочили к Славке. Он отряхивался над открытым подполом, его тесные штаны, ковбойка были выпачканы землей, а на свой упругий белый чуб он собрал все подпольные тенета.
— Порядок! — щелкнул Славка. — Не найдут, даже если и к нам с обыском придут!
— С каким обыском? — спросил Борька.
— Потом узнаешь.
— Да вы что! — возмутился Борька.
— Потом, Боб. Славк, живо. Говорят, в гараже гром и молния. Быстрее айда на крышу!
Палисадниками мы пронеслись к нашему тополю и, перебравшись по ветке, залегли у конька.
За высоким складским забором невидимо стучало и трещало. Мы слушали этот веселый грохот, словно концерт по заявке, — еще бы, рабочий класс действовал по нашему плану.
— А вдруг забьют и лаз в гараж? — обеспокоился Славка.
— Другой прошибем, — сказал я. — Забор тоже хилый.
Борька насел:
— Хватит резину тянуть!.. Давай, Гусь, выкладывай! А то гляди-ка, умники, все понимают! Давай!
Я не спеша, с наслаждением рассказал о нашем ночном приключении, начав фронтовым случаем с дядей Федей и заключив пораженной Юркиной физиономией, когда он увидел камеру в наших руках. Борька завистливо покрякивал и коротко бросал: ну, барбосы, ну, шалопаи, — не позвали!.. А под конец он совсем расстроился и, трахнув по железу кулаком, воскликнул:
— Может, всего раз такое событие во дворе, а вы!.. Тоже мне, друзья!
— Уже не раз, а два, — задумчиво уточнил Славка. — Анечкин-то огород забыли?
— Сравнил огород с камерами, — буркнул Борька.
— Вот именно — сравнил. И вижу один почерк, — неожиданно заявил Славка.
Мы так и уставились на него.
— У Юрки же алиби — рыбалка, — растерянно напомнил я.
— Для одного бы — алиби, а для четверых — пшик, — рассудил Славка. — Двое могли рыбачить, а двое огородничать… Шепнул Юрка, мол, надо отомстить, а те и рады.
В моем уме стремительно пересеивалось все, что Юрка говорил об огороде сразу после рыбалки, за ухой и после ухи, и все больше и больше подозрительности улавливал я в его словах и жестах. В самом деле, если уж Блины решились обчистить склад, значит, руки их набиты, и выпластать какой-то огородишко им ничего не стоило… Теперь мне Блины не казались такими простачками и невольно припомнились Юркины угрозы, которые, выходит, исполняются теперь…
— Мда-а, — протянул я многозначительно. — Складненько.
А Борька хмуро молчал.
Из-за тополей, с той стороны улицы, донесся заполошный девчачий окрик:
— Пальма!.. Пальма, назад…
Опять, наверно, та псина удрала от своих. Ну точно, вон она прыганула в огород из-под крыши, как будто прямо из окна, и торопливо зарыскала в подсолнухах. Тут же появилась девчонка и засновала вдоль забора, зовя и высматривая беглянку. У девчонки торчал над левым ухом тот же голубой бант, и двигалась она красиво — вертко и решительно. Томкиного в ней не было ни капельки, но я вдруг так остро вспомнил ее, что даже испугался за эту девчонку, как за Томку, — не вынес бы черт какую-нибудь бабку из дома и не вспыхнул бы скандал.
Привстав, я крикнул:
— Эй, в калитку и — направо!
Даже не оглянувшись, девчонка заскочила в огород и метнулась было направо, но Борька сбил ее, гаркнув:
— Налево!
— Да направо же! — громче повторил я.
Девчонка резко повернулась, сразу поймала нас взглядом и крикнула:
— Вы что, косые?
— Сама ты косая, а Пальма твоя дура! — сердито поддал Борька, нашедший, на ком выместить, наконец, досаду.
— Сами вы дураки! — пальнула незнакомка.
— Э-э, киска, поосторожней! — предостерег Борька. — Двор-то наш, живо ноги выдернем!
Пальма, будто почуяв неладное, сама подбежала к ней, виновато повиливая хвостом. Девчонка прицепила поводок, выскользнула из калитки и нет, чтобы тотчас улепетнуть, так еще и пригрозила:
— А вы к нам, в наш двор, загляните!
— И что? — спросил Борька.
— Да мы вас отвалтузим как миленьких! — с азартной злостью, сопротивляясь рывкам Пальмы, крикнула она и исчезла под крышей.
Мы со Славкой прыснули. Хоть угрозы относились к нам ко всем, но заработал их, конечно, один Борька. У ног гулко бухнулся земляной комок и рассыпался кляксой, а снизу долетел тот же накаленный голос:
