ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Воспользуюсь тем, что именно здесь вели рассказ Ливка и Лавуга, и при помощи двоеточий сэкономлю на уже набивших оскомину «он сказал», «говорит он», «заявила она». Начну я, правда, как всегда – с двоеточий.
Как я уже сказал, мы домчались до дома за семь минут. Мама поджидала у входа. Она встретила нас словами: «Папу должны доставить с минуты на минуту!»
«То есть как – доставить?» – спросила Мартина.
Мама была совсем-совсем растерянной. Звонили Ливка и Лавуга. Они сказали, что доставят его, и просили нас не волноваться, пояснил Ник.
«И еще ему нужен покой, – всхлипнула мама, – это Ливка и Лавуга тоже сказали. А больше ничего!»
Вскоре перед нашим домом затормозила легковушка. Из нее вылезли Ливка и Лавуга. Они вместе с папой работают. Я их уже сто лет знаю. Ливка веселый, а Лавуга смешной. Вдвоем они вытащили из машины папу. Папа был адски бледен. На лице светились два здоровых фингала. Ливка и Лавуга подхватили его под руки. Они поставили папу посередине, а руки его завели себе за шею. Таким макаром они доволокли его до тахты. Папа рухнул как подкошенный. Мама еле-еле стянула с него пальто, костюм и ботинки. Потом она укрыла его шерстяным одеялом. «Ты не хочешь чего-нибудь проглотить? – спросила она. – Или, может, лучше компресс сделать?» Но папа уже не был в состоянии ответить, хочет он чего-нибудь проглотить или компресс. Он спал без задних ног. Он храпел и время от времени стонал.
Мама упросила Ливку и Лавугу хоть немного посидеть. Мама, дед, Лавуга и Ливка уселись за большим столом.
Мартина и я опустились прямо на ковровую дорожку. А Ник залез на тахту и уселся у спящего папы в ногах. Он сидел возле папы, как пес господина Павлицы, когда господин Павлица загорает у себя в саду.
А еще Ник малость смахивал на ангела-хранителя, которого в католических календарях изображают парящим над детскими кроватками. Мне думается, все мы были просто счастливы, что Ник так рьяно охранял папу. Это лишало его возможности трепать языком, иначе он наверняка поведал бы Ливке и Лавуге массу подробностей, о которых никто, кроме членов семьи, знать не должен.
Мама принялась расспрашивать Ливку и Лавугу, что и как, собственно, произошло. И по рюмочке виски она им тоже не забыла налить. Лавуга сказал, ему сегодня нельзя, потому что он за рулем. Тогда мама принесла ему колу. Но Лавуга все-таки потом виски пил, а к коле не притронулся.
Теперь я изложу по порядку весь рассказ Ливки и Лавуги. Опущу только, как папа стонал на заднем плане и как Ник в таких случаях поправлял папино одеяло. На том, что Лавуга, пока рассказывал, успел опустошить до крошки вазочку с печеньем, я тоже не буду заострять внимания. Как мама через слово охала, ахала и причитала «обожеобожеобоже» – об этом я тоже умолчу.
Рассказ папиных коллег Ливки и Лавуги
(К слову сказать, Ливка – маленький и худой, а Лавуга – высокий и тоже худой.)
Лавуга. Видите ли, милостивая государыня, дело это довольно темное, трудно рассказывать. Сегодня в девять утра я с актами о списании…
Ливка. Уважаемый коллега, мне сдается, начинать-то нужно со вчерашнего вечера!
Лавуга. Да, ваша правда. Может быть, вы тогда сами… Я знаю, вы в таких делах всегда точнее…
Ливка. Вчера к концу рабочего дня коллега Хогельман был еще вполне в настроении.
Лавуга. Как бог свят, как бог свят, сударыня, могу подтвердить. Коллега Хогельман даже рассказал мне внизу, в холле, анекдотец. Уморительнейший. Просто блеск!
Ливка. Еще он говорил, что сразу же поедет домой. Но, видимо, передумал. Полчаса спустя его уже опять видели в конторе.
Лавуга. Но мы этого вчера, разумеется, не знали, нам об этом только сегодня рассказал господин Бокк, наш портье. Что касается меня, то захожу я сегодня утром в кабинет к Хогельману – дело неотложное, сложное, связанное с возмещением убытков, – а коллеги Хогельмана нет как нет! Дама, которая сидит в приемной, некая фрау Каспарек, она мне и говорит: «Господин Хогельман, говорит, еще не появлялся!» А мне для срочного дела о возмещении убытков одна официальная бумажка просто позарез нужна. Я думал, она лежит на столе у коллеги Хогельмана, но ее там, увы, не оказалось.
Ливка. Коллега Лавуга, я вас умоляю! Фрау Хогельман это совсем не интересно. Короче, коллега Лавуга видит, что ни шляпы, ни пальто вашего супруга в комнате нет.
Лавуга. И это мне и Каспарек показалось поразительным. Стоим мы и только руками разводим. Вдруг звонит телефон. Портье Бокк спрашивает, скоро ли господин Хогельман думает вернуть ему ключи от подвала, которые он ему дал вчера вечером. Мы с Каспарек уже не знаем, что и подумать.
Ливка. Каспарек и Лавуга пришли ко мне в кабинет и все рассказали. Потом мы выяснили у Бокка, что вчера после работы, когда все разошлись по домам, Хогельман еще раз побывал в конторе. Сперва он поднялся к себе в кабинет, а потом пришел к Бокку и попросил у него ключ от подвала.
Лавуга. Бокк уверяет, с виду коллега Хогельман был совершенно подавленный и расстроенный, он выглядел просто больным. И вроде бы бормотал что-то такое…
Ливка. «Я должен своими глазами увидеть!»
Лавуга. Бокк спросил его, что именно желает коллега Хогельман увидеть своими глазами; вместо ответа коллега Хогельман посмотрел этак весьма странно…
Ливка. И сказал: «Господин Бокк! У меня такое чувство, что я иду по следам одного чудовищного надувательства!»
Лавуга. После чего коллега Хогельман с ключами направился в подвал, а Бокк пошел поливать цветы. Бокк у нас ярый цветолюб.
Когда Бокк полил все цветы и вернулся, то решил, что Хогельман уже, очевидно, ушел домой и по рассеянности сунул в карман ключи от подвала. Во всяком случае, о подвале он больше не вспоминал. А я, я и говорю Бокку, что мне известна педантичность господина Хогельмана. Никогда в жизни, это я вам говорю, Хогельман не сунет в карман по забывчивости ключи от подвала, и не забудет пальто, да еще чтобы не явиться на следующий день в контору!
Ливка. Тут Каспарек как закричит! А вдруг, предполагает она, его вчера в подвале хватил удар! Мы галопом вниз, в подвал. Лавуга, Каспарек, Бокк и ваш покорный слуга. Дверь подвала была распахнута…
Лавуга. И да будет позволено мне так выразиться, нам открылась картина ужаса и опустошения. Иными словами, все выглядело просто-таки страшно!
Ливка. Высокие штабеля папок раскурочены, все архивные дела свалены с полок и раскиданы по полу, везде искромсанные в клочья листы бумаги, документация!
Лавуга. Кроме того, кругом трещало и шуршало, как во время пожара.
Ливка. Бумага шуршала. Насчет пожара вы хватили.
Лавуга. Дорогой коллега, я уже сорок лет живу среди бумажного хлама. Уж я-то знаю, как может шуршать нормальная бумага. То шуршание нормальным не назовешь! Причем откуда-то снизу исходил звук, такой странный-престранный!
Ливка. Вполне возможно, это посвистывали крысы. В подвалах всегда водятся крысы. Почти все дела были жутко обкусаны!
Лавуга. Ну вот, тогда я буквально побрел вброд по бумажной реке. Каждый шаг давался с трудом, а с гор изгрызенных актов на меня сыпались бумажные хлопья. Тем не менее я выкрикивал: «Коллега Хогельман! Коллега Хогельман! Где вы?» Тут я услышал стон. У меня аж мурашки по спине побежали! Брр!
Ливка. А потом он нашел его и крикнул нам, что он его нашел.
Лавуга. Как бог свят! Я нашел его! Собственно, нашел я одни ноги! Они торчали из-под горы папок. Я позвал: «Коллега Хогельман! Это вы?» Вместо ответа из бумажных недр донесся глухой стон.
Ливка. Одним словом, выгребли мы коллегу Хогельмана. Он, видимо, был еще в сознании, но, судя по взгляду, не понимал, где он и что с ним. И что совершенно необъяснимо, рот его был забит обрывками бумаги. Мы их вытащили.
Лавуга. И вот после этого коллега пробормотал нечто удивительное, совершенно удивительное. Он, должно быть, бредил. Он бормотал: «У них действительно нет кайзеров. Они сумасшедшие. У них действительно нет кайзеров».
Ливка. Он то и дело повторял эти слова и иногда горько всхлипывал: «Надули, надули, надули!»
Лавуга. Когда мы выгребли коллегу Хогельмана, случилось еще нечто чудовищное. Каспарек вдруг как завизжит, ну как, как… Словом, изо всех сил.
Ливка. Ее укусили. Невероятно, но факт. Каспарек выдернула ногу из-под груды актов. Нога и в самом деле кровоточила. Каспарек, продолжая визжать, стала пробиваться к выходу.
Лавуга. Знаете, просто нет никакой возможности передвигаться, когда весь пол завален по пояс бумагами. Ну так вот, потом мы вытащили коллегу Хогельмана из подвала, а он дорогой опять говорил что-то несуразное.
