Нахмурилась Кадын, помрачнела и спрашивает:
— Как имя твоё, горемычная?
— Ачичук зовут меня, — потупила очи долу девица.
— Не горюй, Ачичук. Помогу я тебе!
— Ты что, хозяйка?! — пятнистый Ворчун зарычал ропотливо. — Недосуг нам сиротам пособлять, поважней есть задание! С Дельбегенем стопудовым сражаться нам предстоит! Да и не по пути подземное царство Эрлика!
— Молчи! — точно молниями, сверкнула глазами девочка. — Ты снаружи подстилка, внутри потроха! Мал ещё мне советовать!
Молвила так Кадын и коня на закат алый — к подземному царству мёртвых — поворотила. Мускул единый на лице её не дрогнул, волос на голове не задрожал.
— Да пребудет с тобой сила гор, земли и воды! — вслед ей алтайцы кричали. Печальными взорами люди в подземный мир Кадын провожали.
Ачичук одна алых уст не раскрыла, слова доброго вдогонку принцессе не молвила.
Долго ли, коротко ли, добралась Кадын до горизонта линии, что на далёком багряном западе. Глядит девочка: там, где небесный свод с землёй соединяется, чёрный тополь семиколенный стоит без коры, с листвою, как зола, серою. Корни его в нижний мир упираются, ветви третьего неба касаются, ствол в десять обхватов. Сердце Кадын будто иголкой прокололось, по коже мороз пробежал.
Подъехала она ближе к тополю, спешилась, щель узкую, словно дождевым червём оставленную, разглядела в коре земной.
— Что за невидаль, хозяйка? — пятнистый Ворчун ощерился.
— В мир загробный вход — врата в царство Эрлика, — Кадын отвечала. — Лишь после смерти люди попадают туда, чтобы прежней жизнью на чёрном Алтае зажить. Скот пасти, кумыс пить, курут есть, на подземных зверей охотиться. Потому-то алтайцы покойников в царство мёртвых, как в дальний поход, снаряжают. Коней и верблюдов забивают, сломанные украшения, оружие и утварь в могилу кладут. Оживают в нижнем мире животные убитые, добро и скарб попранные вновь целыми делаются.
Сказала так принцесса, Очы-Дьерена стреножила, рысёнка дохой[32] медвежьей укрыла и в щель беспросветную прыгнула.
Едва ноги земли коснулись, завыло всё кругом, завизжало, заохало. Огляделась Кадын, ничего не увидела: солнце с луной на чёрном Алтае тускло-серые. Полумрак вокруг непроглядный стоит, а в нём семь пар красных глаз светятся. То семь мёртвых песельниц косматых, нечёсаных за ворот собольего кафтана Кадын ухватили и тянут со стонами нечеловечьими:
— Зачем ты в наш мир провалилась, треклятая? Мы очи твои выцарапаем, печёнку разорвём! Живой тебе здесь не жить, мёртвой не гнить!
Не испугалась принцесса сметливая, а в самую пору о подарке старухи Тырко-Чач вспомнила. Вынула она из рукава халата семь гребней с длинными зубьями и песельницам бросила. Тотчас они на землю холодную кинулись, космы лохматые расчёсывать принялись, а Кадын у них спрашивает:
— Где Диту — жених сироты Ачичук живёт, не знаете?
— Слыхом о таком не слыхивали, видом не видывали, — песельницы ей ответствуют. — Спустись-ка ты на второй слой мира подземного, что за болотами обширными, может, там о Диту ведают.
Перебралась Кадын через болота зловонные, вдруг снова слышит вопли, стоны, визжание! То семь рабынь умерших в одеждах ветхих за Кадын гонятся, подол кафтана собольего схватить пытаются.
— О-о-о! У-у-у! — заунывно воют. — Живую тебя умертвим, мёртвую тебя затопчем! Зачем тревожишь нас, мучаешь своим бестелесным присутствием?
Подняла Кадын воротник, увидали рабыни семь иголок с нитками, что Тырко-Чач подарила, схватили их и наземь опустились тотчас. Смолкли рабыни, прорехи на ветхой одежде зашивать принялись.
— Знаете вы, где Диту с круглым камнем на шее живёт? — принцесса их спрашивает.
— Знать не знаем, ведать не ведаем, уважаемая, — рабыни почтительно молвили. — Опустись ты на третий слой мира низшего, что за солёным озером из человеческих слёз лежит. Может, там Диту знают.
Только переправилась Кадын через солёное озеро, как дорогу ей семь шелудивых верблюдов преградили:
— Наша шерсть лезет, наши бока чешутся. Станем мы об тебя чесаться, станем тереться об тебя, пока старая шерсть не вылезет, пока новая шерсть не вырастет.
Тут вынула Кадын из кос семь шпилек с яшмовыми головками и наземь швырнула. Ударились шпильки о камни чёрные и в столбы из яшмы превратились. Начали верблюды о столбы тереться-чесаться, а Кадын у них спрашивает:
— Слыхали вы о Диту, Караты-каана сына утопшего? С круглым камнем на шее он в реку бросился.
— Не слыхали, уважаемая, — верблюды ей отвечают. — Но коли сам себя Диту жизни лишил, то ищи его в красном озере на слое четвёртом. Из крови убитых, самоубийц и смертельно раненных сотворено то озеро кроваво-красное.
Послушалась Кадын верблюдов, спустилась ниже и к берегу пурпурного озера вышла. Много людей в озере том сидело, алыми слезами истекало безмолвно. Пригляделась Кадын — не видно Диту. Кликнула его — не отозвался Диту.
Приуныла девочка, пригорюнилась. Видит на земле камень пегий с золотыми прожилками. Села она на камень и тут же о мёртвом хане вспомнила. У бездонного озера с мостом из одного конского волоса в вечном полумраке живёт он. Уж кто-кто, а хан подсобит ей, поможет!
Спустилась она на пятый слой мира нижнего. Глядь — и вправду озеро чёрное, необъятное под землёю раскинулось. Тонкий мост из конского волоса над ним коромыслом висит. А на берегу, у костра, мёртвый хан сидит, густую араку из золотой чочойки пьёт.
— Здравствуй, Кадын-спасительница! — хан приветствовал девочку.
— Здравствуй, уважаемый! Как живёшь ты здесь? Как можешь?
— С тех самых пор, как освободила ты меня от гнёта джунгарского золота, вольготно живу в царстве Эрлика, — мёртвый хан молвил неспешно. — Всё тут есть: богатство и счастье, наслаждение и страдание, веселье и слёзы, пение и музыка. Праведника Эрлик-хан всем тем, что ему при жизни нравилось, одаряет, занятие любимое даёт. Но коли нарушал человек законы, клятвы не держал, богов и предков не почитал, старших не уважал, младших не опекал — душу его закуёт Эрлик в цепи железные.
Живут люди усопшие здесь, пока о них живые помнят. Коли вспоминают потомки имена отцов своих, асы — праздники поминальные — в их честь устраивают, то и местные жители яства вкушают, хлебно живут. Но лишь наступит забвение, обитатель подземный в бесплотную тень превращается, а после и вовсе исчезает. Отведай-ка ты араки моей с дороги, — мёртвый хан предложил Кадын.
— Спасибо, — головой вежливо девочка покачала. — Долго ты под землёй живёшь, уважаемый, всё видел, всё знаешь. А не слыхал ли ты о Диту несчастном, женихе сироты Ачичук безутешной?
— Мир наш подземный велик — из девяти слоев составлен. Есть в нём луна и солнце тусклые, есть болота обширные. Есть озёра, людскими слезами и кровью убитых наполненные. Озеро есть бездонное, чёрное, с мостом из одного волоса конского. Перейдёшь тот мост — среди умерших предков окажешься. Но нет среди нас Диту и никогда не было.
— Как же так? — Кадын хану мёртвому не поверила.
— Обманула тебя Ачичук, не сирота она, а ведьма Кучича зловредная. По приказу Кара-кама злобного обернулась она девицей и тебя, сердцем чистую, одурачила. Заманила в царство Эрлика, чтобы под землёй ты навеки сгинула. Нет тебе, живой, пути-дороги обратно! Лишь шаманам с их бубнами кожаными под силу меж мирами путешествовать.
— Неужели и вправду нет выхода? — тихо Кадын спросила.
— Поймёшь всё сама, коли притчу старую выслушаешь, — мёртвый хан сказал. — Давным-давно были все люди бессмертными. Рождались у них новые дети, внуки и правнуки. Скоро заполонили люди весь мир. Старились они, дряхлели, теряли слух и зрение, но жизнь не покидала их, а становилась мучением. Съели они всю траву и зверей, все реки выпили. Стали думать тогда люди, что делать, но не могли найти выхода. Тогда предложил мудрый ворон в средний мир смерть позвать. Согласились с ним люди, и улетел ворон далеко на запад и проник в подземное царство. Попросил он Эрлика людям смерть даровать. Выпустил подземный бог из дворца духа смерти, подхватил его чёрный ворон и принёс в средний мир. Так к людям смерть пришла. А ворон и потомки его получили от Эрлика дар — триста лет жить и умершей плотью питаться.
Справедлива была смерть. Через равные сроки к людям она приходила, знали они теперь, сколько лет им отпущено. И тогда жизнь вновь превратилась в мучение — дня смерти ожидание. В мир пришли злоба и зависть, вражда и насилие. Взмолились люди, и дошла их мольба до самого Ульгеня. И решил он, что сам будет отмерять срок живущим и никто не будет знать, когда прервётся алая нить его жизни.
С тех самых пор стала смерть к людям приходить неожиданно, и закрыть двери перед ней никому недозволительно, — окончил притчу мёртвый хан и смолк.
— Выходит, я саму смерть обманула?
