— Шишки в сосновом лесу, — сказал Жека и засмеялся.
Мы с Васькой тоже улыбнулись.
Про Медного всадника я вспомнила еще, что он стоит на трех точках опоры, третья — хвост, но никто этого не замечает и все думают, что на двух. Про здание двенадцати коллегий — нынешний Университет, что Меншиков вместо двенадцати отдельных домов построил один большой, а на сэкономленные деньги отгрохал себе шикарный дворец.
— Молодец! — восхитился находчивостью Меншикова Васька. — Ловкий мужик!
Для Жеки я рассказала, как разводятся мосты и для чего зажигают факелы на Ростральных колоннах. Больше всего Жеку поразила колонна Александрийская. Он долго ходил вокруг нее и все спрашивал:
— Это андел, да?
Про колонну я уж совсем ничего приличного не помнила, только смешное: будто в одном из старых путеводителей по Петербургу было написано, что ангел на колонне изображен в натуральную величину. Я рассказала это Жеке и Ваське, и они оба совершенно одинаково пожали плечами — не поняли, что тут смешного.
Тогда я наконец вспомнила, что колонну поставили в честь победы русской армии над Наполеоном.
— Слушай, — спросил Васька. — А ты чего, когда вырастешь, этой будешь, которые экскурсии водят?
— Экскурсоводом, что ли?
Васька кивнул.
— Да нет, не собиралась вроде.
— Жаль! — сказал Васька.
— Чего это?
— А так… — Васька смотрел куда-то в сторону. — Я себе так представил: вот приехал я из Сибири. Ну, взрослый уже. Сажусь, на ентом, на пароходике покататься. А там — ты. Тоже, ясно дело, взрослая. «Посмотрите направо, посмотрите налево…» Потом все уже разошлись, а я сижу. Тогда ты мне говоришь: «Гражданин, немедленно покиньте пароход!»
— Ну, а ты? — заинтересовалась я.
— А я и говорю: «Неужто не признала меня, Ольга?»
— А я говорю: «И чего это я вас должна признавать?» — включилась в игру я.
— А я и говорю: «Эх, Ольга, как была дурой, так дурой и осталась… То ж я, Васька!»
— Ну я, конечно, сразу обрадуюсь, расспрашивать начну: «Как ты? Где ты?»
— И мы с тобой опять на ентом пароходе поедем. И ты все опять будешь рассказывать. Мне. Вот как сейчас… А у меня к тому времени в Сибири уже работа дельная будет и от людей уважение… И дом там… И огород…
— И жена, и двое детей, — щедро дорисовала я. — Мальчик и девочка.
Внезапно Васька нахмурился.
— Не будет у меня никакой жены, — мрачно сказал он.
— Почему? — удивилась я.
— Не будет, и все.
— Ну и как хочешь. — Я даже обиделась немного. — А только ничего в этом такого нет. Все женятся, когда вырастают.
Васька зло сощурил глаза и хотел было что-то сказать, но тут в наш разговор вмешался Жека, до сих пор внимательно прислушивавшийся.
— А я где тогда буду? — с каким-то даже испугом спросил он.
— Ну вот мы встретимся с Васькой, покатаемся на пароходе, а потом пойдем вдвоем к тебе в гости, — придумала я. — Твоя мама испечет пирог, а ты напоишь нас чаем…
— И мы пойдем в гости к Родьке! — быстро докончил Жека.
— Ага, — с удовольствием согласилась я, украдкой наблюдая за Васькой — злится он еще или нет.
Но Жека, к моему удивлению, не кончил.
— …В Невскую лавру, — продолжал он. — А Родька к тому времени станет главным попом и будет ходить в золотом плаще, и все другие попы, и кто в церковь приходит будут его слушаться. А тут он увидит нас и как закричит: «А! Вот и вы пришли! Наконец-то и вас Бог принес!»
Рассказать, что будет дальше, Жеке не удалось, потому что мы с Васькой захохотали и повалились на ступеньку у подножия Александрийской колонны.
У эрмитажного крыльца я остановилась и, протянув руку, сказала:
— Вот! Атланты! Те самые.
— Сила! — прошептал Васька, задрав голову.
Жека долго молчал, потом погладил огромный блестящий палец и сказал тихо и задумчиво:
— Какие они… прекрасные…
И я почувствовала, что после Жекиных слов мне говорить ничего не надо.
У Адмиралтейства Жека долго не хотел уходить от фонтана, стоял как зачарованный и смотрел наверх, туда, где переламывалась и рассыпалась в бесчисленные брызги прозрачная холодная струя.
— Он чего, фонтанов никогда не видел? — спросила я у Васьки.
— Откуда ж ему? — Васька пожал плечами.
— Летом в Петергоф съездим, — пообещала я Жеке. — Там фонтанов этих… ну, как поездов на вокзале. И все разные.
На Невском было столько народу, что Жека крепче вцепился в мою руку, а Васька вжал голову в плечи и тревожно оглядывался по сторонам. Прямо на тротуаре сидели художники и рисовали портреты со всех желающих.
— А ну пойдем поглядим, — решительно сказал Васька и, схватив меня за руку, потащил в самую толчею. — В жизни живых художников не видал.
Васька с Жекой долго разглядывали портреты и картины, выставленные для продажи. Я разглядывала людей. Вдруг один из художников, молодой и длинноволосый, дернул другого за полу полосатого пиджака и сказал, указывая пальцем на Ваську:
— Мить, ты глянь, какой типаж! Ты глянь, Мить!
Второй художник рисовал портрет крашеной блондинки с лиловыми губами. Наверное, ему было очень трудно, потому что лично я ни за что бы не разобралась, что у нее на лице свое, а что поверх нарисованное.
— Пошел ты со своим типажом, — равнодушно сказал второй художник первому и нарисовал блондинке три длиннющие черные ресницы.
— Да нет, ты посмотри, Мить, — не унимался первый. — Какое лицо! Какие страсти! Ну, я понимаю, если бы ему было лет девятнадцать, ну, семнадцать, на худой конец. Но ему же и четырнадцати нет! Чистый Вертер!.. Мальчик! Мальчик! — позвал он Ваську. — Поди сюда, я тебя нарисую.
Васька внимательно осмотрел художника с головы до ног и спросил:
— За пятерку, да? Сам себя рисуй!
— Да нет, нет! — Первый художник с досадой махнул рукой. — Я тебя даром нарисую. У тебя, понимаешь, очень интересное лицо…
— Не надо меня рисовать, — отмахнулся Васька и, ткнув в меня пальцем, спросил: — А ее задаром нарисуешь?
— Не, — рассмеялся художник. — Тебя — задаром, а ее — за пятерку. Ты — интересный тип, а она — миленькая, но совершенно обыкновенная девочка.
— Пошли отсюда! — резко сказал Васька и, не глядя больше на художника, начал продираться сквозь толпу.
Мы с Жекой поспешили за ним. Некоторое время шли молча. Потом Васька сжал левой рукой пальцы правой и сказал, глядя в сторону:
— Ты, это, его не слушай. Ты, если хочешь знать, самая необыкновенная… Взять хотя бы и то, что с нами возишься. А я пятерку достану, и твой портрет чтоб нарисовали. Я его себе заберу.
— Зачем тебе мой портрет, Васька? — удивилась я.
— Значит, надо! — отрезал Васька.
— С ума сойти! — улыбнулась я. — Сколько тебя знаю, ничего, кроме ругани, не слыхала. И вдруг что-то хорошее мне сказал. Я прямо балдею…
— Смейся, смейся, — зло прервал меня Васька. — С чего это я буду всякие хорошести говорить, если мне в жизни никто никогда доброго слова не сказал? А? Вот только художник ентот — типаж, говорит. Дак то еще тоже неясно — похвалил или обругал?..
— Вась! — с чувством сказала я. — Хочешь, я тебе много-много слов хороших скажу? Я так сразу не могу, но ты чуть-чуть подожди, и я придумаю. У меня фантазия богатая…
— Пошла ты со своей фантазией! — окончательно обозлился Васька и надолго замолчал.
— Я устал, — сказал Жека и потянул меня за рукав. — Пойдем вон там посидим, на скамеечке.
— Пойдем, — согласилась я, сворачивая к Казанскому собору.
Жека, конечно, вполне мог устать, но, скорее всего, он просто хотел вволю насмотреться на фонтан. Мрачный Васька плелся следом за нами.
Я присела на краешек скамейки и огляделась. Почти все скамейки были заняты. На них сидели разноцветные люди и все что-то ели или пили. Мне тоже захотелось есть. Но денег у нас не было. Я отвернулась от жующих людей и посмотрела вбок и назад. Там два мальчика-грузина фотографировались в игрушечном старинном автомобиле. Они толкали друг друга — наверное, спорили, кто сядет за руль. Поодаль стояла высокая женщина в темном платье, наверное их мать, и с улыбкой смотрела на них. Улыбка у нее была грустная и такая мудрая, как будто она видела насквозь все, что было, и все, что будет. Мне вдруг захотелось подбежать к ней, упасть на колени и просить ее помочь мне, то есть Жеке и Ваське. Это было страшно глупое желание, и я заставила себя не смотреть в сторону грузинской семьи.
Жека сидел на бортике бассейна и, раскрыв рот, смотрел на фонтан. Мимоходом обнюхав мои ноги, бесшумно пробежал коричневый сеттер с янтарными глазами. В сеттере было что-то ненастоящее.
— Смотри, он похож на тень отца Гамлета, — сказал кто-то рядом.
Я подняла глаза и увидела, что рядом с нами сидят Боб и девушка с пушистой косой. Они ели мороженое. Боб грыз его белыми зубами, поднимая губы, а девушка осторожно слизывала розовым язычком. Девушке, кажется, совсем не нравился Боб. Когда он сказал про сеттера, она чуть пожала плечами и отвернулась, показывая, что ей вовсе не смешно. Тогда, чтобы поддержать авторитет Боба, я громко рассмеялась. Девушка и Васька взглянули на меня с удивлением, а Боб с благодарностью.
