парень, — сказал я ей. — Передай ему эту закладку. Мы с Яцеком собираемся на озеро… И переставь мне, пожалуйста, еще немного пуговицу на штанах, а то опять давит.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Страшный день. Драка с Ковалем. Яцек предает меня. Учитель Шульц. Новая встреча с Маем. Пожар на газовом заводе
— Гляньте, какая глыба сала!
Я замер на месте. Передо мной была тесно сбитая куча мальчишек и девчонок с насмешливыми гримасничающими лицами. Они рассматривали меня со всех сторон, ничуть не смущаясь, как на приеме у врача. Особое веселье вызывали мои ноги, плотно обтянутые штанами.
— Вот это ножищи, а?
— Как у слона!
— А талия какая — как у торговки с базара!
— Да это целая гора Костюшки!
Я заставил себя сделать еще несколько шагов вперед, толпа расступилась, пропуская меня в класс. Я старался держать себя невозмутимо, как будто все происходящее ничуть меня не трогает.
Я сел на первую парту, спрятал ранец под крышку, оставив наверху только тетрадь и ручку с пером.
— Не тесно? — любезно осведомился кудрявый блондин с круглым веснушчатым лицом.
— Отстань, — процедил я сквозь зубы, — а то и заработать можешь.
— Вы слышали? — кудрявый обратился к остальным. — Толстый еще и угрожает…
Кто-то сзади щелкнул меня в ухо. Я обернулся и тут же получил такой же щелчок по шее. Я снова оглянулся, но руки у всех были в карманах, а глаза смотрели в потолок.
— Да отстаньте вы, — повторил я. — Чего вам от меня нужно?
К счастью, в этот момент прозвучал звонок, заполняя пронзительным дребезжанием классы и коридоры. А когда он затих, в здании еще долго перекатывалось эхо.
В здании нашей школы когда-то размещался монастырь. Это была типично готическая постройка со стрельчатыми, устремленными в небо арками. Создавая эти своды, зодчие думали о небе и стремились приблизиться к нему. Даже окна вверху имели форму закругленных треугольников.
Монастырь здесь был давно, а потом гитлеровцы разместили в нем какие-то свои учреждения. Народная власть отдала здание под школу. Седьмой «Б» расположился в большом высоком зале, стены которого были украшены черными и зелеными изразцами. Кафедра — дубовая и массивная — стояла на возвышении так, чтобы учитель мог держать в поле зрения весь класс.
Сейчас он как раз входил в дверь — высокий, сутулый, с тронутыми сединой висками и пышными казацкими усами. Это был учитель польского языка Рыльский по прозвищу «Ус».
— А у нас новенький, пан учитель! — крикнул кудрявый.
— Садитесь! — скомандовал Ус, как бы не слыша его.
Он положил на кафедру раскрытый школьный журнал и начал перекличку:
— Арский, Бубалло, Барциковская, Грозд…
— Здесь! — вскочил с места кудрявый.
— Флюковская, Коваль…
— Здесь, — отозвался тощий с огромным носом мальчишка, который первым окрестил меня толстяком.
— Осецкая.
У меня даже в горле запершило от восхищения: золотые волосы, маленький вздернутый нос, ярко-красные губы и синие глаза невероятной величины.
— Здесь, пан учитель, но я…
— Что там у тебя? — Ус оторвал взгляд от журнала.
— Я сегодня не готова.
— А почему? — после короткой паузы спросил полонист.
— Эля Майзнер не дала мне учебника. Она должна была принести его, но не принесла.
— Могла бы и сама сходить к ней.
— Она живет на другом конце города. Я хотела пойти к ней, но было уже поздно и родители не пустили меня.
Ус сделал какую-то пометку в журнале.
— Хорошо, — сказал он. — Садись, Бася. Но чтобы это было в последний раз.
— Хорошо, пан учитель…
Он закончил перекличку и только после этого поглядел на меня.
— Ты новенький? Как твоя фамилия?
Я встал. Получилось это у меня неловко — я зацепил локтем крышку парты и что-то затрещало. Сзади раздалось насмешливое хихиканье.
— Мацей Лазанек, — назвал я себя.
— Откуда ты?
— Из Коми.
— Коми?
Здесь даже учитель не слышал о республике Коми. На лицах моих новых одноклассников я увидел явную растерянность, и это дало мне некоторое удовлетворение.
— Республика Коми расположена на севере Советского Союза, — пояснил я.
— Ты там и родился? — спросил полонист. — Ты русский?
— Нет, я поляк, — ответил я. — И родился в Варшаве. А в Коми мы были во время войны.
Учитель сделал какую-то пометку в своем блокноте, а потом внес мою фамилию в классный журнал.
— Наверное, много они там ели, в этой Коми, пан учитель, — с усмешкой произнес Грозд.
— В Коми был голод! — Я не выдержал и вскочил. — Во время войны… там… и поэтому потом…
— Садись, — сказал мне Ус. — А тебя, — он обратился к Грозду, — я, как мне кажется, пока что ни о чем не спрашивал. Впрочем, почему бы и не спросить. Иди-ка к доске.
Грозд сначала скорчил жалобную мину, а потом с глуповатой усмешкой направился к доске.
— Расскажи-ка нам биографию Адама Мицкевича.
— Адам Мицкевич, — бодро начал кудрявый, — Адам Мицкевич был великим поэтом… он был народным поэтом… и родился… Родился он… родился…
— Мы уже знаем, что он родился, — сказал полонист. — Теперь ты нам скажи, где и когда это произошло.
— В Коми… — подсказал кто-то громким шепотом за моей спиной.
— В Ко… — машинально начал Грозд, но тут же осекся и молча уставился на носки своих ботинок.
— Садись, — коротко скомандовал Ус. — Двойка.
Звонок. Конец урока. Учитель вышел, и в классе сразу же поднялся шум, застучали крышки парт. Не дожидаясь новых насмешек, я выбежал в коридор, намереваясь разыскать Яцека. Он учился в соседнем седьмом «А».
— Яцек! — позвал я, как только разглядел его в толпе. Он подошел, но как-то нерешительно.
— Ну, как у тебя? — спросил он.
Я как раз хотел ему сказать, что седьмой «Б» мне не очень понравился, что я не прочь бы перейти в его класс и собираюсь поговорить с отцом, чтобы
