— Тяни наверх! — скомандовал дядя Фёдор.
Папаш зацепился ногой за дерево, росшее на самом краю пропасти, и потянул Фёдора наверх, тот потянул за собой мальчишку, упираясь локтем в острые уступы обрыва. Лишь теперь мальчик выпустил корень.
Едва над краем обрыва показалось его искажённое страхом лицо, как ребята закричали:
— Илес!
Илес дикими глазами смотрел на ребят, на взрослых — он ещё не мог прийти в себя.
— Как ты здесь очутился? — спросил Папаш.
Илес, кажется, лишь теперь осознал случившееся.
Он опустился на дорогу и, дрожа всем телом, громко заплакал. Ванюшка и Бексолта присели рядом, стали утешать.
Дядя Фёдор, прихрамывая, снова подошёл к пропасти, глянул вниз и отшатнулся, ухватившись за дерево. Он отошёл назад и сказал с улыбкой:
— Странно создан человек! За пять минут до этого я не думал об опасности, в голове одно было: спасти мальчишку. А посмотрел, и жутко стало…
Илес понемногу пришёл в себя. Ребята повеселели. Арби отдал Илесу своё ружьё, Ванюшка — саблю. Илес рассказал, что он хотел сорвать орех и поскользнулся — счастье, успел за корень ухватиться.
— Да, — задумчиво произнёс Папаш. — Родители его всю жизнь должны тебя, Фёдор, благодарить, от верной гибели спас ты мальчишку…
Весть о спасении сына муллы, Илеса, в тот же день разнеслась по всему аулу на быстрых мальчишеских ногах.
— Ты чего, шайтан, шлялся в лесу? — свирепо допрашивал мулла сына.
Илес плакал и прятал лицо в широкой юбке матери.
— Из-за тебя все ждут теперь, чтобы я шёл спасибо говорить этому безбожнику — из тех, что восстали на бога и царя. Будь ты проклят вместе с ними!
Мать вступилась за сына:
— Ну и что, если в лес пошёл? Не окажись там безбожника, у нас над аулом пели бы сейчас похоронные молитвы. Да продлит аллах его дни!
— Замолчи! — в бешенстве закричал мулла.
Мать увела сына в другую комнату, а мулла Ислам долго сидел, горестно задумавшись. Что, если не пойти? Нет, любой отец пошёл бы на его месте. Не пойдёшь — назовут неблагодарным, бесчестным человеком, уважать перестанут. Ничего не поделаешь, придётся идти, только пусть весь аул про это знает…
Сквозь сумерки, опустившиеся на пустынные улицы и низкие домики аула, слабо пробивались оранжевые лучики света от керосиновых ламп. Мулла в нарядном зелёном одеянии — чапане — медленно брёл по дороге и с затаённой обидой поглядывал вокруг. Как назло, ни одного человека! Кто же поведает людям о его благородном поступке?
Недавно мулла Ислам получил весточку от имама Узун-хаджи, будущего правителя мусульманского государства. Имам сообщал всем муллам, что безбожники гибнут в войнах, что недолго осталось ждать — объединятся Дагестан и Чечня. Тогда восторжествует ислам и «неверные» будут изгнаны; аулы, которые попробуют сопротивляться, будут разорены. Но в сердцах мусульман нужно будить ненависть к безбожникам — таково было главное повеление имама. А делать это следует осторожно, через верных людей. Если не считать нескольких дворов, весь аул в любую минуту готов идти на подмогу рабочим города. Это мулла знал хорошо. Знал он и то, что почётными, дорогими гостями во многих аулах стали русские рабочие и солдаты. Мутят умы правоверных мусульман. Только и разговору в горах, что про безбожников: благородные они, мол, люди, они и «леворюци» сделали для счастья народов…
Мулла, заметив, что из одного двора вышел человек, ускорил шаг, притворно закашлялся. Человек остановился, обождал и поздоровался. Это был Зяуди, отец Лом-Али. Не успел Зяуди и рта раскрыть, как мулла Ислам выложил:
— Вот иду к Хамиду. Всю жизнь буду благодарен его гостю. Ты слышал?
— Да, Лом-Али там был.
— Подумать, вытянул моего сына, как лягушонка! Разве это не геройство? Другой бы и не решился, а он вытащил. Слава аллаху — это он, конечно, придал отваги чужому человеку, который не знает наших мест. Вот иду большое спасибо сказать.
И мулла, приосанившись, зашагал дальше. А Зяуди долго ещё стоял на дороге и смотрел ему вслед. Ну и диковинка! Не иначе завтра вместо одного два солнца засияют в небе!
Обычаи гостеприимства священны
Дядя Фёдор готовился к отъезду и ожидал сигнала от своих.
Город Грозный был уже в руках белогвардейцев, и вести доходили самые страшные: рабочих, большевиков расстреливают, вешают. Близлежащие аулы, которые не покорились им, деникинцы сожгли, сровняли с землёй, в других объявили мобилизацию: от каждых одиннадцати дворов — по одному коннику в полном снаряжении. Кроме того, они потребовали от всех чеченских аулов немедленной выдачи русских.
И вот наступил день, когда жители аула по зову муллы Ислама собрались на площади у мечети. Никто не знал толком, зачем их созвали, каждый пытался узнать у другого.
Появился мулла, и все притихли.
— Как вы знаете, — начал мулла, — у нас в ауле есть русские. Я никакого зла против них не имею; солдат даже спас жизнь моему сыну, а такое вовек не забывается. Но власти, как это ни печально, требуют выдачи всех русских…
— Какие власти? — крикнули из толпы.
— Ну те… что сейчас, — замялся мулла.
— Наша власть — мы сами! — крикнул тот же голос.
Хамид посмотрел поверх мохнатых папах и увидел возбуждённое лицо Ибрагима. «Спасибо, друг», — про себя поблагодарил Хамид.
— Как же можно без власти? — растерялся мулла. — Сами подумайте.
— Наша власть — большевики, — твёрдо сказал Хамид. — Скоро они вернутся, и наши гости сами выйдут им навстречу.
— Быстро бежит река, да не всегда с морем сливается, — ядовито возразил мулла. — А кто будет скрывать русских, навлечёт беду на весь аул.
— Погоди-ка, мулла Ислам. — Вперёд вышел старик с белоснежной по пояс бородой. Он поднял длинный посох и закричал, потрясая им — Кто посмеет нарушить завещанные нам отцами вековые обычаи гостеприимства? Кто посмеет предать гостя? Вы знаете, случалось, горцы погибали, защищая жизнь гостя, если даже сам он не спас в ауле ни одной жизни…
Мулла Ислам понял намёк и пожал плечами. А площадь гудела:
— Среди нас нет предателей!
— Обычаи гостеприимства священны!
Когда шум немного стих, мулла сказал мягко:
— Это не предательство, а наша обязанность. Соседние аулы её уже выполнили. Зачем же нам идти против всего народа? Подумайте хорошенько, прежде чем решать. Наши соседи тоже не глупые люди…
— Верно, мулла! — раздался молодой голос.
Все оглянулись, чтобы видеть, кто поддержал муллу. А тот уже сам протолкался вперёд, в середину. Никто в ауле не знал этого юношу. Обрадованный мулла закивал головой. Незнакомец продолжал:
— Мы, ваши соседи, тоже не глупцы и знаем, что устоит лишь та крепость, защитники которой дружны и едины. Вчера в нашем ауле была сходка, и знаете, что мы сказали?
Люди презрительно молчали. Только лентяй Гома, ещё более жалкий и ободранный, чем всегда, высунулся вперёд:
— Говори!
— Мы ответили: не предадим!
Гул одобрения и радости прокатился над площадью.
Мулла не решился продолжать спор и осторожно ускользнул домой.
«Пусть делают как хотят. Нельзя спорить с народом, когда уже видишь, что своего не достигнешь. Вот Супани этого не понимал и погиб страшной смертью, а люди радуются», — мысленно оправдывался мулла перед своими вчерашними ночными гостями — владельцем отар овец Жабраилом и муллой Хасаном из соседнего аула. Это они передали ему важное поручение — выдать русских.
Долго не спали вчера мулла и его гости. Мулла Хасан говорил:
— Белогвардейцы хотя и русские, но наши друзья. Нам нужны союзники, которые умеют вести хозяйство. А у большевиков ни кола ни двора.
Жабраил перебил его:
— О чём разговор! Мулла Ислам и сам не маленький, понимает, с кем нам по пути.
— И откуда аллах принёс их на наши головы! — скорбно вздыхал мулла Хасан.
— Завтра мы выпроводим русских, — заверял муллу Ислама богач Жабраил, умалчивая, что они едва унесли ноги из своего аула.
Ночные гости надеялись, что смогут потом ставить в пример односельчанам соседей, потому так и уговаривали муллу Ислама. Слышали бы они сейчас, как он шепчет им вслед:
— Моё дело — сторона, пусть решают, как хотят…
А у Хамида и Санет в эту ночь тоже был новый гость. Он растормошил уснувшего Арби, Ванюшку, Бексолту, крепко обнялся с дядей Фёдором и Хамидом, низко поклонился Санет.
— Как ты возмужал, Бека, — порадовалась она.
— Видишь, друг, — невесело пошутил дядя Фёдор, — у тебя больше нет врагов в ауле, зато из-за меня пришлось тебе прятаться от солнца.
— Ничего, — засмеялся Бека. — Я теперь ночная птица.
Он не спешил рассказывать, что пришёл в аул как связной между штабом партизан в горах и подпольной организацией города. Местный житель, которому ведома в горах каждая тропка, он, кроме того, был проводником для тех, кого приходилось срочно переправлять к своим.
