— Ничего, — засмеялся Бека. — Я теперь ночная птица.
Он не спешил рассказывать, что пришёл в аул как связной между штабом партизан в горах и подпольной организацией города. Местный житель, которому ведома в горах каждая тропка, он, кроме того, был проводником для тех, кого приходилось срочно переправлять к своим.
Мальчики не сразу сообразили, что уходить с Бекой собирается один только дядя Фёдор. Арби, услышав строжайшее повеление оставаться в ауле, вздохнул, но Ванюшка взбунтовался:
— Важные дела. Кон-спи-ра-тивные. Мы же маленькие, — говорил он, задыхаясь от горькой обиды.
— Если ты в самом деле наш помощник, ты останешься, — настаивал дядя Фёдор. — Думаешь, это смелость? Нет, малодушие. По-твоему, я к своим не рвался? А ведь ждал. И вы дождётесь. Но пока не позовём, чтоб духу вашего в городе не было. Это я тебе, Ванюшка.
Ванюшка глянул исподлобья: прямо мысли читает этот дядя Фёдор. Ведь он-то думал сейчас, что Арби — проводник не хуже Беки, и можно, не откладывая в долгий ящик…
— Ладно, — сказал он мрачно. — Есть оставаться, пока не позовут!
Дядя Фёдор и Бека начали прощаться, но Хамид решительно сказал:
— Я с вами, товарищи. Большевики говорят, что власть принадлежит рабочим и крестьянам. Значит, мы, крестьяне, в трудную минуту должны быть защитниками своей власти…
Дорогой к Беке и дяде Фёдору присоединились Маммид, Папаш, Ибрагим и ещё несколько вооружённых горцев. Один за другим они бесшумно возникали из темноты, чтобы спешить на помощь тем, кто в крови и огне бился с врагом.
Зато мальчики с этого дня начали всерьёз ссориться.
— Нужно было идти следом, и всё, — говорил Ванюшка и косился на Арби. — Самим нам, ясное дело, дорогу не найти, и показать некому.
Арби пропускал обидный намёк мимо ушей.
— А ты забыл своё обещание?
— Мне тут делать нечего.
— Если и нечего, надо ждать. Думаешь, это смелость?
— Знаю. Малодушие, — пренебрежительно перебивал Ванюшка. — А чужие слова повторять — это…
— Похоже, у нас скоро и дружба врозь, — печально говорил Арби.
Тогда Ванюшка умолкал.
Такие ссоры повторялись изо дня в день, лишь с небольшими изменениями. Бексолта в них обычно не вмешивался. Он внимательно слушал одного и другого и всякий раз склонялся на сторону Арби — очень ему не хотелось, чтобы друзья ушли. А кроме того, разве можно ослушаться такого человека, как дядя Фёдор!
Однажды Ванюшка заявил:
— Я своё слово сдержу. Буду ждать ровно неделю.
Не прошло и трёх дней — в аул вернулись двое раненых. Ребята вслед за взрослыми помчались узнавать новости. Стараясь выглянуть из-за спины пожилого горца, Ванюшка слушал сбивчивый рассказ.
— Косят вовсю. Белым достаётся. Крепко. Наших с каждым днём всё больше. Дерутся — просто львы. Мы даже не ожидали, что рабочие так умеют. Но и горцы врагу спину не показывают…
В те минуты, когда затихали расспросы или один из раненых не сразу находил ответ, издалека доносились глухие раскаты — это грохотали пушки, а мальчикам казалось, что они зовут их в город, на подмогу своим, на геройские подвиги. Не только Ванюшка, но и Арби приуныл, не вступал в споры с другом. Ребята из аула почти не навещали их, у каждого хватало своих забот.
Прошла неделя. Как уговорились ещё накануне вечером, мальчики, даже не попрощавшись с Бексолтой и Санет, вышли на дорогу, ведущую в город. Арби утешал себя тем, что Бексолта всё поймёт и объяснит матери, а у Санет Арби сам попросит прощения — ведь очень скоро они с Бекой вернутся сюда уже надолго…
Громче, грознее звучали выстрелы, стрекотали пулемёты. С горки ребята увидели, что дорога круто сворачивает в сторону и делает большой крюк. Решили идти напрямик, через поросшее травой поле.
Вскоре они добрались до окраины города и остановились около железнодорожного полотна.
— Кажется, поезд шумит… — пробормотал Арби.
И в самом деле на рельсах показался бронепоезд.
Ванюшка разобрал яркую надпись на паровозе:
— «Бо-рец за власть и сво-бо-ду тру-до-во-го…» Ура! Наши!
— Наши! Наши! — закричал Арби, как только разглядел красный флажок.
Ванюшка снял фуражку и, размахивая ею, завопил:
— Эй, на бронепоезде! Э-эй!
Их заметили. Бронепоезд, тяжело отдуваясь, замедлил ход и остановился. Отворилась дверца, на землю спрыгнул солдат с красной лентой на рукаве.
— Дядя Коля, машинист! — узнал Ванюшка. — Ой, бежим!
И оба кинулись бежать обратно, в сторону поля.
— Ванюшка! — догнал их властный голос. — Назад!
Ребята нехотя двинулись навстречу дяде Коле.
— Что это значит? — сурово спросил машинист.
Ванюшка отвернулся. Арби решил выручить друга, а заодно и себя.
— Мы ждали наших в ауле. Целую неделю. А после подумали, что про нас, наверно, забыли… Хлопот ведь много. А мы, может, и пригодимся…
— «Пригодимся»! — передразнил дядя Коля и улыбнулся.
В эту секунду Ванюшка взглянул направо и вдруг заметил отряд всадников, что летел во весь опор прямо на бронепоезд.
— Ой, кто это?
Дядя Коля вздрогнул и тут же помахал рукой в сторону бронепоезда:
— Товарищи! Казачий отряд! — И скомандовал ребятам: —Ложись!
С бронепоезда застрекотали пулемёты. Сквозь траву было видно, как растерянно остановились, заметались всадники, беспорядочно повернули назад.
— Ишь какие, — сказал дядя Коля. — Решили внезапной атакой захватить бронепоезд. Губа не дура! Ну, сорванцы, некогда тут с вами возиться…
Ребята взобрались на подножку паровоза, и крепость на колёсах двинулась к городу. Но у моста дядя Коля высадил непрошеных пассажиров.
— Бегите к Варваре, ясно? И никуда больше. Морока мне с вами.
Отсюда уже отчётливо можно было расслышать каждый выстрел. Бой в городе не прекращался.
Варвара, Ванюшкина тётка, жила за слободкой. Пробираясь к её дому по опустевшим улицам, ребята издали видели марширующие по городу вооружённые отряды рабочих. Иногда, размахивая саблей, отстреливаясь, пролетал всадник на коне.
Ванюшка сперва всё оглядывался, потом остановился.
— Слушай, а ведь тётка Варя нас сразу под замок. А вдруг нашим помощь понадобится?
И оба, не сговариваясь, свернули в ближайшую подворотню.
Отсюда можно было разглядеть, что линия фронта протянулась от моста до самого парка. Со всех сторон доносилось отчётливое «та-та-та» пулемётов, гремело временами грозное могучее «ура-а-а», звучали победные выкрики и лихой посвист горцев.
— Надо через мост перебраться на ту сторону, — сказал Арби, и они, пригибаясь к земле, двинулись вдоль стены дома.
Впереди санитарка тащила раненого. Мальчики хотели было помочь, но тут Ванюшка узнал свою мать и скользнул в другую подворотню. Точно вдогонку ребятам, просвистело несколько пуль. Это отстреливался один из белых офицеров. Он бежал без фуражки — видно, потерял в атаке. Миновав подворотню, где притаились ребята, офицер остановился и прицелился из нагана в горца-всадника. Ванюшка и Арби одновременно метнули два камня. Офицер схватился за голову, выронил наган. Подоспевший всадник соскочил с коня.
— Папаш! — крикнул Арби.
Папаш тоже узнал их.
— А ну, прочь отсюда! Вон туда бегите.
Но для чего было бежать, если атаку врага, судя по всему, уже отбили?
Ванюшка подобрал наган офицера, и мальчики стали совещаться, с какой позиции для них удобнее всего ожидать следующую атаку. К ним подошли ещё несколько горцев. Тут были Хамид, Бека, остальных ребята не знали.
— Они мне жизнь спасли, — сказал Папаш, увидев рассерженное лицо Беки.
Но Бека ничего и слышать не хотел. Отругал мальчишек и строго потребовал, чтобы они немедленно убирались отсюда. Ванюшка спрятал наган под рубаху.
— Хорошо, — сказал он миролюбиво. — Мы уходим.
— Живо убирайтесь!
— Мы к тёте Варе! — заискивающе крикнул Ванюшка вслед уходящим бойцам.
Но ушли ребята недалеко. Спрятались в той же самой подворотне. Бой возобновился. Когда ребята решили, что прошло достаточно времени и на своих они уже не наскочат, Ванюшка предложил:
— Два патрона твои, два — мои. Согласен?
— Хорошо. Ты стреляй первым.
И они уверенно вышли на самую середину улицы.
Ванюшка шёл впереди и с восхищением разглядывал наган. Тут и угодила в него шальная пуля.
Арби склонился над другом, закричал испуганно:
— Ванюшка!
Тот попытался встать, но не смог и застонал жалобно.
Арби крикнул громче:
— Ой, Ванюшка! — а потом опустился прямо на камни мостовой и закрыл лицо руками.
Арби и сам не помнил, сколько просидел он возле своего раненого друга. Если бы не наткнулся на него незнакомый всадник, он, наверно, до темноты оставался бы там в оцепенении.
