Скоро лето, и Зусман хочет мне что-нибудь подарить. К лету...
– Липа Борисович тебя любит! Ты же знаешь! Почему ты так невежлив?
– Молодой человек стесняется! – говорит Зусман. – Ну, так что тебе подарить?
– Ничего...
– В конце концов, это некрасиво! – сердится мама. – Отвечай! Слышишь? Надо быть вежливым!
Я молчу. Мне становится жарко. Они же ничего не знают! Эх! Если бы они знали! Они бы так со мной не разговаривали! И ничего Зусман не хотел бы мне подарить.
– Ничего! – говорю я отчаянно-мрачно.
– Это просто возмутительно! – говорит мама. – Сейчас ты пойдешь и встанешь в угол! Ну?
– Подождите, мама! – говорит Зусман. – Он сейчас скажет! Правда, ты скажешь? Ну, что тебе подарить? Ты ко мне хорошо относишься?
– Хорошо! – говорю я.
– Ну, вот видишь! И я к тебе хорошо! Мы друзья?
– Друзья! – Я смотрю в пол.
– Ну, так что тебе подарить?
– Ничего! – ору я. – Ничего! Ничего! Ничего!
И я начинаю плакать.
Мама встает со стула. Она берет меня за руку и ведет в угол возле окна, к батарее. Я иду твердо, сжав кулаки. Пусть будет так, но сказать я ничего не могу.
– Здрасте пожалуйста! – смущенно произносит Зусман. – Такая неприятность!
– Безобразие, а не неприятность! Постоит в углу и поймет!
– Напрасно, – говорит Зусман. – Не делайте этого! В конце концов, я ему и так что-нибудь подарю!
– Ничего подобного! – говорит мама. – Он не достоин никаких подарков!
Я мрачно стою в углу.
– Ну, извините, – говорит Зусман. – Я пойду... Никак не ожидал... Такая неприятность!
Он закрывает за собой дверь.
– Что это ты такое выдумал? – говорит мама. – Человека обидел! За что ты обидел Липу Борисовича?
Я молчу.
– Может, что-нибудь случилось?
Я молчу. Не могу же я сказать, что случилось! Это секрет! Страшный секрет!
– Не можешь сказать, что случилось?
– Не могу!
– Что-нибудь страшное?
– Страшное!
– Ну, тогда вот что: иди сюда, и поговорим. Когда случается страшное, секретов у нас быть не должно. Именно когда страшное. Ты понимаешь?
Я киваю головой.
Мама обнимает меня, я прячу мокрое лицо у нее на груди, и мне становится тепло. И немножко легче.
– Тебе легче?
– Легче.
– Расскажи-ка все, и тебе станет совсем легко. Рассказывай... Липа Борисович тебя обидел?
– Нет! Это я его обидел! – И я опять плачу.
Мама долго гладит меня по голове.
Наконец я успокаиваюсь и рассказываю. Все, как было. Всю эту страшную историю. От начала до конца. Слушайте и вы.
Дело в том, что у Зусмана много разных кусков материи, из которых он шьет костюмы. У него всегда весь стол завален этими кусками. И пол. И диван. Он мне несколько раз давал ненужные куски. Я у него просил, а потом дарил Гизи. А она шила из них разные вещи для кукол. И вот один раз мы сидели у Зусмана: Гизи, Вовка и я. Зусман строчил на машинке, а мы сидели на диване. Вовка показывал нам новые картинки. Рядом на диване лежал большой кусок материи – отрез. Большой кусок всегда называется отрез, отрез на костюм. Потому что он отрезан от еще большего куска. Гизи все время гладила его рукой. Я ее тихо спросил:
– Тебе нравится эта материя?
Она сказала шепотом:
– Нравится.
Я спросил:
– Ты хочешь иметь такой кусок?
Гизи кивнула. И тогда я сразу все решил! Я решил отрезать ей такой материи! Тайком, чтоб никто не видел. Я подумал – пустяки! У Зусмана много материи. Он и не заметит. Я отрезал большой кусок. На другой день, когда мы были с Зусманом вдвоем и он на минутку вышел из комнаты. Тогда я и отрезал! И спрятал на груди. А потом отдал его Гизи. Она страшно обрадовалась! И стала шить из него пальто для своей куклы... И еще что-то. А в семье Зусмана получился скандал. Потому что Зусман открыл пропажу. У него не хватило на костюм. И он обвинил заказчика, что тот ему недодал материи. А заказчик – Зусмана. Вовку тоже допрашивали. Я все слышал сам, когда приходил заказчик. Все они там страшно кричали. Сильнее всех Жарикова – она кричала басом. Я просто не знал, куда деваться. Да и сейчас я не знаю, куда деваться. Потому что заказчик забрал свой отрезанный кусок назад. А я не мог забрать свой кусок назад, потому что Гизи его совсем изрезала. Да если б она и не изрезала, я все равно не мог бы забрать его назад. Ведь подаренные вещи не забирают. В общем, я окончательно запутался... А тут еще Зусман хочет мне подарок подарить. Не могу же я принять от него подарок! Посудите сами...
– И правильно! – согласилась мама. – Подарка ты принять не можешь, пока ты ему не признаешься и он тебя не простит. Если, конечно, простит! Поступил ты очень и очень плохо! Ты украл! Ты понимаешь, что ты украл?
Я в ужасе кивнул. Мне опять стало плохо. Меня даже стало тошнить. И коленки стали совсем мягкими, так что я сел на стул. У меня стали холодные ноги, как говорит Гизи: «Kalte Beine».
– Никогда нельзя ничего брать без спроса! – сказала мама. – Видишь, какую ты кашу заварил... А Гизи знает?
– Нет, – сказал я.
– Ну, это хорошо. Ты ее любишь?
– Да.
– Никогда нельзя ради своей любви делать необдуманные поступки, – сказала мама. – А сейчас мы с тобой пойдем к Зусману. И ты ему обо всем расскажешь. Он хороший человек и, наверное, тебя простит. Но надо все рассказать...
Мы тотчас пошли к Зусману. И я ему все рассказал. И Вовка там был. И Жарикова. Я им всем рассказал. Это было очень страшно! Лучше не спрашивайте меня, как это было страшно. Я все равно не смогу вам этого передать. Но знаете, что самое главное – что сказал Зусман? Не знаете? Он сказал:
– Здрасте пожалуйста! Я всегда говорил: во всем ищите женщину! – и засмеялся. А потом обнял меня и поцеловал. – Ты настоящий мужчина, – сказал Зусман. – Но никогда больше так не делай! Зачем тебе иметь своих неприятностей?
Вот какая страшная это была история!
А «ищите женщину» – это такая поговорка. Она означает, что если где-нибудь совершено преступление, в этом замешана женщина. Конечно, не всегда. Но чаще всего замешана. Это французская поговорка. Старая. Поэтому она сейчас не всегда оправдывается. Она устарела. Так мне мама объяснила. Но в данном случае она оправдалась.
Только одно я не сказал Зусману: почему я подарил Гизи этот кусок... Но каждому ясно, что этого нельзя было говорить Зусману. И никому нельзя. Только маме...
Сначала я услышал выстрел, хотя не сразу понял, что это выстрел. В общем, что-то грохнуло. Как пугач. Только сильней, хотя и глухо – где-то за стенками.
Я сидел на полу возле двери и складывал кубики. А мама печатала под лампой возле окна. Потому что был вечер. Но Иосифа еще не было.
Потом я услышал крик:
– Усы застрелился! Усы застрелился!
Это кричала сама Ляпкина: от страха она забыла имя и отчество. Она бежала по коридору.
Когда мы с мамой вышли, Ляпкина стояла белая возле стены и плакала. Ее окружили жильцы. Наши и из соседней квартиры.
– Боже мой! Боже мой! – повторяла она и тискала свои щеки пальцами. Вниз по щекам у нее тянулись черные полосы от ресниц.
– Надо в «скорую» позвонить! – крикнул кто-то.
– Зусман уже звонит! – строго сказала Жарикова. Она стояла рядом со мной и курила.
И Вовка стоял рядом. И Гизи.
Все были какие-то потерянные. И я тоже. Я ничего толком не понимал. Как это Усы мог застрелиться? Почему?
Я сразу вспомнил наш разговор во дворе, когда он рассказывал нам про дуэль... Но тут же он сам в себя стрелял... Это что – тоже дуэль?
– «Скорая»! «Скорая»! – кричал в телефон Зусман.
– Кто там у него? – спросили шепотом.
– Немка у него, – опять строго сказала Жарикова. – Вон она идет...
По коридору быстро шла Гизина мама с миской в руках.
– Wie ist er? – спросила моя мама. – Как он?
– Schrecklich! – ответила Гизина мама. – Страшьно! – Глаза у нее были особенно большие и грустные.
– В сердце! – кричал Зусман. – Да, да, в сердце! Запишите адрес!
– Ну, как там? – повторили мамин вопрос.
– О! Ошшень! – сказала Гизина мама. – Ошшень! Нада ма-ленька вода...
Она повернулась и пошла на кухню, и тогда все увидели сзади на ее плече красное от крови полотенце. Все молча смотрели на это полотенце.
И тут вдруг в коридор выскочил Дик. Дик пошел, дрожа, за Гизиной мамой, нюхая воздух, и шерсть у него на загривке стояла дыбом. В первый момент все растерялись и никто не двинулся. Дик зарычал, а потом оскалил клыки и завыл. Гизина мама вскрикнула и выронила миску. Миска покатилась по коридору с оглушительным грохотом. В полной тишине. Заплакала Гизи, кинувшись к маме.
– Безобразие! – басом сказала Жарикова. – Человек застрелился, а тут собака!
– На место!
Дик поджал хвост и побежал в комнату.
– И детей убрать! – сказала Жарикова. – Немедленно!
