— Прошу садиться, молодой человек, объясните, кто вы, почему удостоили меня своим посещением?
Копытов немножко бравировал. Перед мальчишками он этого делать не стеснялся. Посетитель переступил с ноги на ногу и замотал головой:
— Не хочу садиться… Я Павлик… Звягинцев моя фамилия.
Копытов понимающе кивнул. Паша Наоборот виновато улыбнулся и сказал:
— Конечно, я знаю, что глупо. Но своими ушами слышал. И он кричал о помощи… Я подумал и побежал к вам…
— Говорите понятнее, Звягинцев, — попросил старшина. — И что за манера объяснять… По телефону звонит… — Старшина осекся. Встал из-за стола и улыбнулся:
— Звонит, говорю, один знакомый… Ну, да это неинтересно. Рассказывай, Павлик Звягинцев.
За эти секунды у Паши Наоборот сердце то замирало, то принималось колотиться так бешено, что казалось, того и гляди вырвется наружу. Он потупился и робко продолжал:
— Глупо, конечно. Но в доме номер десять, в тридцатой квартире что-то творится. Будто корова мычит, коза и две собаки. Одна-то породистая, вроде бульдога. Ну, кошку я не считаю.
Старшина видел, что мальчик и в самом деле взволнован. Он вспомнил, что Самсонов говорил, что с их председателем совета отряда часто случается все наоборот. Хочет сделать хорошо, а получается хуже надо, да некуда. Копытов подумал, что, наверное, и сейчас происходит что-то в этом роде. Может быть, Павлика разыгрывают приятели?..
Старшина решил вступить в эту ребячью игру, делая вид, что все принимает за чистую монету.
— Итак, сколько в квартире коз?
— По голосу различил одну, — робко ответил Звягинцев. — Зато собак две, может, больше. А одна породистая.
— Так, так, — раздумывал старшина Копытов. — И ко всему прочему корова?
— Да, одна корова, — подтвердил Павлик.
Старшина одернул китель, нащупал кобуру.
— А вот сейчас мы посмотрим твоих коров и верблюдов, — многозначительно сказал он. — Может, в квартире магнитофон включен? Или ребята озоруют?
— Нет. Профессор не держит магнитофона.
— Профессор? — удивился старшина.
— Ну да, — подтвердил Звягинцев. — Конечно, не настоящий, а Профессор Кислых Щей.
— Все понятно, — сказал инспектор. — Человек связан с уголовным элементом. Видимо, матерый преступник.
— Да нет. Слава Добычин хороший. И зовет на помощь…
— Нет-нет, брат, — сказал Копытов. — Это тебе только кажется, что хороший. Раз у него есть кличка, это уже того… — И старшина для большей убедительности кому-то погрозил. — Ваш Профессор Кислых Щей, любопытно, какой номер обуви носит?
— А зачем? — насторожился Звягинцев.
Старшина указал ему на стоявшие у тумбочки ботинки и доверительно сообщил:
— Тут, брат, преступника ищу. Хозяина вон тех скороходов. Да, да. Этих самых старых дырявых ботинок с совершенно новыми шнурками…
Паша Наоборот, готовый вот-вот разрыдаться, пролепетал:
— Славка никакой не преступник. Он позавчера на реку не ходил.
— Причем здесь позавчера? Причем на реку? — и старшина испытывающе взглянул на Звягинцева. Паша Наоборот готов был признаться, и он бы признался, но Звягинцев не хотел выдавать Самсонова, участвовавшего в подмене злополучных ботинок. Он потупился и молчал.
Копытов поднял ботинки и протянул Павлику. Тот отдернул руки.
— Бери, не бойся, не кусаются, — успокоил Пашу Наоборот участковый. Потом спросил:
— Приметы вашего Профессора какие?
Звягинцев еле успевал за старшиной, и поэтому ему приходилось забегать вперед и задирать голову.
— Носит очки, — торопливо сообщал он. — Длинный, худой… Увлекается книгами о режиссерах.
— Может, случайно приходилось видеть у него передатчик?
— Нет, — замотал головой Звягинцев. — Карманный приемник на полупроводниках делает.
— Так, так. А, может, на каком-нибудь языке говорит?
— По-английски. У него разговорная речь неплохая. Он с детсада учит язык.
— Еще бы. Хоть и кислых щей, а Профессор, — улыбнулся старшина.
Копытов попросил показать окна квартиры Профессора.
— Так, так… Выходят во двор. Местечко удобное. Прошу, товарищ Звягинцев, оставаться здесь, следить за окнами, а я пошел!
И старшина направился в подъезд. У квартиры номер тридцать он остановился и приложился ухом к замочной скважине. В коридоре стояла тишина. Старшина легонько нажал на кнопку звонка. С той стороны забренчали ключами.
— Вам кого? — спросил мальчишка.
— Профессора Кислых Щей, — потребовал старшина, перешагивая через порог.
— Профессор заболел. Сейчас он спит, — сказал Ромка.
Старшина вошел в комнату. На диване лежал мальчишка. Его лоб был покрыт испариной.
— Что с ним? — шепотом спросил старшина. И приложил ладонь ко лбу мальчика. Потом Копытов на цыпочках направился в коридор и тихо сказал:
— Я сейчас в скорую позвоню.
Старшина вышел на улицу. Звягинцев все еще стоял во дворе и заглядывал на окна.
Переживает, бедняга, подумал Копытов и только тут вспомнил, что так и не спросил о загадочном концерте в квартире. «Корова в комнате мычала», — усмехнулся про себя старшина. Он погрозил Звягинцеву пальцем и весело сказал:
— Ну, попадешься мне в лапы, пермяк соленые уши…
Звягинцев непонимающе посмотрел на милиционера, скинул с плеч дырявые ботинки, оглянулся по сторонам и побежал.
— Павлик, остановись! — крикнул Копытов, ругая себя за то, что переиграл. Звягинцев не остановился. «Надо будет по-человечески поговорить с пацаном, — решил Копытов. — А то он начнет от меня бегать, как черт от ладана».
Он посмотрел на валявшиеся в травке ботинки и, вышучивая себя, подумал о том, что наконец-то избавился от «улик», на которые по неопытности своей недавно возлагал надежды.
Не успел старшина скрыться за углом, как услышал тревожный девчоночий голосок.
— Дяденька милиционер! Дяденька!..
Копытов оглянулся и увидел бежавшую к нему девочку лет шести. Она несла брошенные Павликом ботинки.
— Какой-то мальчик как возьмет да как бросит…
Копытов, будто его застали за каким-то дурным делом, смутился.
— Да, да. Я разберусь, — неопределенно сказал он, беря у девочки ботинки.
Хотя это и было немного дальше, но Копытов пошел через скверик. В аллейке он оглянулся и опустил ботинки в урну для мусора. И теперь инспектор не был твердо уверен, что «улики» снова не окажутся у него.
Вернувшись в кабинет, он сразу же взялся за телефон. Старшина набрал номер дежурного скорой помощи. На другом конце провода назвали себя, и Копытов торопливо сказал:
— В доме номер десять в тридцатой квартире по улице Коммунаров мальчишка тяжело заболел.
— Что у него болит, возраст, температура?
— Да не знаю я ничего этого.
— Тогда не беспокойте нас и не отвлекайте от дела.
Старшина вспылил:
— Я не отвлекаю. Мне тоже не до шуток.
— Кто вы? Родственник?
— Никакой я не родственник. Я милиционер.
В трубке кашлянуло.
— Хорошо. Сейчас у мальчика будет врач.
Сколько лет себя помнит Звягинцев, его всегда пугали милиционером. В детсадовском возрасте, если он капризничал или не хотел есть манную кашу, мама говорила: «А вот мы сейчас позовем дядю милиционера. Пусть он заберет нашего Павлушу». И Павлуша затихал или через силу совал ложку в рот, выбирая своим детским разумом из двух зол меньшее. Дядя милиционер был в его представлении самым злым человеком: он должен больно нашлепать за любой мало-мальский проступок, отобрать любимую игрушку. Если мальчишки случайно выбили окно, играя в футбол, или что-то не поделили между собой и расквасили друг другу носы, в школе тоже нет-нет да стращали:
— В милицию хотите попасть… Допрыгаетесь.
Павлик связывал милицию с мрачными камерами, с железными решетками.
Немного повзрослев, Павлик понял, что, пугая его милиционерами, взрослые обманывали. Но несмотря на это, где-то внутри Павлика затаилась боязнь милиционера, он ненавидел эту боязнь, а она все-таки жила в нем и время от времени показывала коготки.
Вот и сейчас он убежал от Копытова. А зачем? Звягинцев остановился. Перебарывая этот глупый безотчетный страх, он пошел обратно. Павлик увидел, как девчонка протягивала милиционеру ботинки. Потом участковый скрылся из вида. Что же все-таки со Славкой? И он решился снова позвонить в квартиру Профессора.
— Мне Славу, — сказал он, когда услышал, что к двери кто-то подошел.
— Какого Славу? — нерешительно спросил мальчишеский голос.
— Добычина…
Там, у двери, стоял Ромка. Он узнал Звягинцева. И теперь мучительно соображал, под каким бы предлогом отправить Павлика восвояси? Ромка решил не открывать дверь.
— Добычиных в этой квартире нет, — уже решительнее сказал Ромка. — Здесь живет…
