Татьяна Егоровна приоткрыла было рот, желая вставить слово, но Леша и ее прервал:
— Баба Таня, да подожди! — Он снова обратился к ее сестре: — А ты, баба Тоня, если не ошибаюсь, сама видела, как меня один из этой шпаны сигаретой угощал да еще спичкой чиркал: прикурить давал.
— Видела, к большому моему сожалению, — тихо ответила Антонина Егоровна, и Леша чуть не задохнулся от негодования.
— Ах, к большому твоему сожалению?! Еще вчера ты меня уговаривала к бабе Эмме на дачу уехать, еще вчера ты боялась, что меня отколотят во дворе, а теперь, когда я у них какой-то авторитет завоевал, ты говоришь — к большому твоему сожалению! — Леша обратился к двум другим бабушкам: — А вы… А вы видели эту сумасшедшую, которая на глазах у милиционера вино из бутылки пила?
Бабушки лишь плечами пожали: ведь только что они рассказали Антонине Егоровне об этой ужасной сцене. Леша продолжал:
— Так вот! Да будет вам известно, что эта ненормальная с большим уважением на меня поглядывает. Вот именно! С уважением! Не верите? А я вот заметил! И после этого баба Тоня еще говорит, что она жалеет, что меня сигаретой угостили! Ничего себе!
Леша умолк, тяжело дыша. Татьяна Егоровна еще сильней подалась вперед, так что ее острый подбородок лег на пальцы, державшие клюку.
— Леша, голубчик! Мы всему верим, что ты говоришь. Но вот что мне скажи: как ты будущее свое представляешь? Выходит, ты и в дальнейшем будешь сигареты курить да вино распивать? Так я тебя поняла?
— Да, вот и буду! — отчеканил Леша. — И пить и курить, если понадобится.
Бабушки помолчали. Чем больше их внук хорохорился, тем сдержанней и осторожней они себя вели.
— Может, ты. И прав. С волками жить. По-волчьи и выть, — сказала Евдокия Самсоновна.
— Да, вот именно! Баба Дуся это поняла, а ты, баба Тоня, и ты, баба Таня, все никак не поймете.
— Леша, голубчик, ты ошибаешься, — сказала Антонина Егоровна. — Все тебя прекрасно понимают. Но ведь нас вот что беспокоит: ты сегодня выпил и покурил, завтра повторил то же самое, а в конце-то концов ты можешь в это и втянуться.
— Не беспокойтесь, не втянусь! У меня голова на плечах есть!
Теперь заговорила Татьяна Егоровна:
— Леша, послушай меня. Ну, вот сейчас твои новые знакомцы только пьют да курят… Ну а если им вздумается что-нибудь похуже совершить? Какую-нибудь хулиганскую выходку?
— Ну и что? — крикнул Леша, все больше распаляясь. — Вы хотите, чтобы я перед ними маменькиным сынком остался… Ах, извините, бабушкиным внучком? Нет уж, хватит, с меня довольно!
Опять три бабушки помолчали, потом Антонина Егоровна сделала грустный вывод:
— Значит, решил подлаживаться. К этим подонкам.
Леша помолчал, немного озадаченный, но скоро ответил, снисходительно улыбаясь:
— Бабули! Дорогие! Не я решил подлаживаться, а они ко мне подлаживаться будут. Вот увидите!
Татьяна Егоровна по-прежнему сидела опершись ладонями на ручку клюки и положив на них подбородок. Сжатые губы ее слегка растянулись в улыбке, а маленькие глазки весело поглядывали снизу вверх на внука.
— Итак, ты думаешь, что они у тебя перевоспитаются? — спросила она.
— Под твоим благотворным. Влиянием, — добавила Евдокия Самсоновна.
И тут Леша растерялся. Надеяться, что все здешние полубандиты станут под его руководством паиньками, было, конечно, наивно, но сказать бабушкам, что он даже мечтает сделаться главарем этой шайки, было еще глупей. После долгой паузы Леша наконец заявил:
— В общем, дорогие бабули, мне этот разговор надоел. Мы все равно друг друга не поймем. И вообще я есть хочу. Баба Тоня, обедать скоро?
— Щи и котлеты на плите, — сухо ответила Антонина Егоровна. — Еще горячие. Можешь идти и есть.
И Леша ушел, не сильно, но все-таки хлопнув дверью. Потом все услышали, как хлопнула дверь кухни. Антонина Егоровна собралась было что-то сказать, но ее сгорбленная сестра приложила палец к губам, вскочила с присущей ей живостью, хитро улыбаясь, просеменила к двери, приоткрыла ее и, заглянув в переднюю, снова закрыла.
— Я в его возрасте очень любила слушать, что обо мне говорят, — пояснила она и вернулась на свое место.
Совет бабушек начался. То, что Леша поборол в себе размазню и даже приобрел какой-то вес во дворе, их радовало. С другой стороны, они опасались, как бы «житье и вытье с волками» их внука не зашло слишком далеко.
— Ну, хорошо, милейшие мои! — говорила Татьяна Егоровна. — Это весьма приятно, что он какой-то там авторитет у них завоевал. Но ведь Лешка малый впечатлительный, он ведь может почувствовать, что в силу вошел, и может по скользкой дорожке пойти.
— Вот этого я и боюсь, — подтвердила ее сестра. — А потом поди попробуй его с этой дорожки свернуть! Вы заметили, каким развязным тоном он уже с нами говорит? Вы, мол, для меня теперь — нуль без палочки, я, мол, теперь сам себе голова!
— Тут есть. Резон, — согласилась Евдокия Самсоновна. И все трое стали обсуждать, как бы сделать так, чтобы Леша, сохраняя уважение местного хулиганья, все-таки не очень-то подпадал под его влияние.
Говорили долго, но ничего толкового придумать не могли.
Все они понимали, что Леша находится сейчас в таком состоянии, когда никакими уговорами делу не поможешь, что их мягкий, деликатный внук, как говорится, закусил удила. И тут Евдокию Самсоновну вдруг осенило.
— Может быть, Вальку, — сказала она. — На недельку. Пригласить погостить.
Ее не сразу поняли, и Антонина Егоровна спросила:
— Какого Вальку?
— Вальку. Из Ленинграда. На недельку. Хотя бы.
Бабушки-сестры переглянулись между собой и вдруг просияли. Они поняли, что это прекрасная идея.
— Дуся, вы умница! — сказала Антонина Егоровна.
Валя Рыжов займет важное место в этой истории, поэтому для рассказа о нем я отвожу целую главу.
Он был самым лучшим другом Леши, просидевшим с ним за одной партой начиная с первого класса и кончая седьмым. Дома, в которых жили ребята, стояли, что называется, нос к носу по обеим сторонам узкого переулка, и мальчишки по нескольку раз в день бегали друг к другу, даже в мороз не надевая пальто. Благодаря ребятам подружились и семьи Тараскиных и Рыжовых. Родители мальчишек звали друг друга по имени и тоже часто бегали зимой без пальто.
Дружба Тараскина и Рыжова, как видно, держалась на принципе: противоположности сходятся. Про Лешу взрослые говорил: «Какой он не по годам серьезный, положительный!», а по адресу его друга восклицали: «Какой он все-таки еще ребенок для своих лет!»
Леша любил научно-популярные книги, книги по технике и о знаменитых путешественниках. Валя предпочитал фантастику, детективные и приключенческие повести. Леша любил конструировать, что-то мастерить. Уже в четвертом классе он собрал миниатюрный радиоприемник, принимавший только станцию «Маяк». Слушать передачи по нему можно было, засунув в ухо специальный вкладыш, прикрепленный к маленькому телефонному капсюлю. Валя попытался сделать такой же приемник, но терпения у него не хватило. В пятом классе у друзей как-то само собой получилось разделение труда. Леша продолжал конструировать и мастерить, а Валя находил самые неожиданные применения для изготовленной Тараскиным техники.
Уже с помощью отца Леша построил усилитель к своему приемнику, чтобы можно было вести громкоговорящий прием. Валя случайно узнал, что при наличии усилителя телефонный капсюль может служить и микрофоном, и предложил протянуть линию связи через переулок из окна в окно. Леша сказал, что у них в квартирах есть настоящие телефоны, но Рыжов горячо отстаивал свою идею. Во-первых, утверждал он, пользоваться самодельным телефоном куда интересней, чем настоящим; во-вторых, это даст им возможность поддерживать связь между собой, когда обычный телефон будет занят взрослыми, и в-третьих, собственная линия связи позволит им вести, когда нужно, секретные переговоры.
Описывать всю сложность произведенных работ я не буду: не всех читателей заинтересуют технические подробности. Скажу только, что взрослые, смеясь, называли сооружение линии связи «стройкой века». А вот как осуществлялась эта связь, надо объяснить подробней. Если Валя хотел начать переговоры с Лешей, он нажимал на аппарате кнопку, и у Тараскина зажигалась лампочка от карманного фонаря. Если Леши в это время в комнате не было, Валя, потыкав в кнопку безрезультатно, подходил к настоящему телефону, набирал номер, просил Лешу подойти к своему аппарату. После этого он бежал к себя, включал аппарат, передвигал на нем рычажок и подносил телефонный капсюль к губам.
— Лешка, ты слушаешь? Прием!
Так как капсюль служил попеременно и микрофоном и телефоном, то, сказав «прием!», надо было перенести капсюль к уху, передвинуть рычажок на усилителе и слушать, что скажет собеседник. Такая процедура была сложновата, но она мальчишкам нравилась. Как объяснил Лешин отец, она походила на работу радистов геологических партий, разбросанных по тайге. Дальше разговор происходил таким образом:
