— Слушаю. Прием, — отвечал Леша.
— Ты задачу двести семьдесят решил? Прием.
— Решил. Прием.
— Какой у тебя ответ? Прием.
— Икс равен нулю, игрек — двести один. Прием.
— Спасибо. Вопросов нет? Прием.
— Нет. Прием.
— Тогда — до связи! Прием.
— До связи! — отвечал Леша, и тут уже надо было не говорить «прием», а просто выключить усилитель.
Надо сказать, что друзья не учли одного: для их линии требовался экранированный провод, а они пользовались обыкновенным. В результате усилитель, сделанный Лешей, превратился в приемник, принимавший все без разбора.
Разговаривая между собой, ребята должны были перекричать сразу несколько радиопередач, которые врывались в их наушники, да еще какой-то треск, жужжание и прочие помехи.
Через неделю Рыжов явился к Тараскину и сказал:
— Слушай! Ну что мы с тобой, как маленькие, мучаемся с этой мурой, когда в доме настоящие телефоны есть!
Леша не напомнил ему, что он такую мысль уже давно высказывал, а Валя продолжал:
— Мы эту штуку гораздо лучше можем использовать. В практических целях.
— А как именно?
— Ну, например, для подсказки…
— А точнее?
— А точнее, значит, так: предположим, я не выучил, что задано по какому-нибудь предмету, а меня вызывают к доске. А у тебя капсюль в ладони и провод в рукав проходит, и ты мне…
— А у тебя телефон из уха торчит и учитель этого не замечает?
— Лешка, не считай меня круглым дураком. Я каждую мелочь обдумал. Я телефон вставляю заранее и обматываю свою голову бинтом, будто у меня ухо болит. Проволоку пропускаю под воротник, под куртку, под брюки.
— А конец проволоки, длиной, наверно, метров в пять… он за тобой волочиться будет из-под брюк?
— Нет, Лешка, ты какой-то тупой сегодня. Проволоку я, конечно, держу смотанной на животе, и только конец ее висит в штанине. Когда садимся за парту, я расстегиваю пояс и проталкиваю ее в брюки всю, а ты подключаешь ее к усилителю.
— Думаешь, учитель не заметит проволоку, когда будет тебя спрашивать?
— Не заметит. Я специально сегодня наблюдения вел: когда учитель спрашивает кого-нибудь у доски, он смотрит не на пол, а на ученика.
Леша вздохнул:
— Не знаю, Валька, зачем тебе это нужно! Ты не только двойки, но даже тройки редко получаешь.
— Лешка! Ну ведь интересно же! — почти со слезами закричал Валя и стал объяснять, как пригодится изобретенная им система в будущем: вдруг кто-нибудь из них станет отставать по тому или иному предмету! Кроме того, он надеялся, что в старших классах они научатся делать не только приемники, но и миниатюрные радиопередатчики, и такая совершенная аппаратура облегчит им сдачу выпускных экзаменов и даже экзаменов при поступлении в вуз. Предположим, Леша сдает устный экзамен, а передатчик в его кармане посылает вопросы экзаменаторов Вале, который знает данный предмет лучше, и находится даже не в том здании, где идет экзамен, а метров за сто от него.
И, как часто бывало, Леша увлекся глупой Валькиной идеей (он почти все Валькины идеи сначала называл глупыми). Подготовка проводилась, конечно, в отсутствие взрослых. Двойной провод в общей пластмассовой оболочке гибкостью не отличался, и при первом резком движении Вали телефон выскочил у него из уха. Пришлось пришить этот провод в нескольких местах изнутри к школьной куртке. С повязкой, маскирующей наушник, все получилось проще. У Леши в свое время был нарыв в ухе, и он запомнил, как накладывается компресс и как надо делать повязку, чтобы бинт не сползал с головы. Два дня, пока шла подготовка, Валя ничего не учил ни в школе, ни дома. Для чистоты эксперимента, как он объяснял.
Начало эксперимента назначили на понедельник. Обматывать бинтом Валину голову вместе с прилаженным к уху капсюлем Леше, конечно, пришлось не дома, а в чужом подъезде по дороге в школу. В школе на Валю набросились с вопросами: что с ним случилось. Он сказал, что у него нарыв в ухе.
В первый же день он изрядно намучился со своим изобретением, да и Леше досталось. Перед каждым уроком друзья стремились как можно раньше попасть в кабинет, занять свои места, и тут начиналась молчаливая возня с расстегиванием пояса на брюках, с проталкиванием жесткого провода с живота в штанину и с вытягиванием его из последней и подключением к усилителю в кармане у Леши. Минут за пять до конца урока снова приходилось расстегивать пояс и проводить всю операцию в обратном порядке. В повязке Вале было жарко, бинт давил на телефонный капсюль, а тот — Вале на ухо, и уже к концу первого урока это ухо начало побаливать, а потом стало болеть все сильней и сильней. Но Валя выдержал эту пытку на протяжении всех шести уроков, и за весь день никто из педагогов не решился потревожить его каким-нибудь вопросом: глядя на грустное лицо Рыжова, они проникались уважением к этому мальчику, который так стойко переносит мучительную боль от нарыва в ухе.
На следующее утро Леша сделал своему другу повязку послабей, но и в ней Вале было несладко. В тот день к нему обратилась учительница английского языка, но отвечать надо было не у доски, а с места, и Леша побоялся подсказывать: ведь он сидел рядом с Валей и учительница могла заметить, как он бормочет в ладонь. И Валя схватил двойку без всякой пользы для эксперимента. Зато на предпоследнем уроке — это была история — наступила великая минута. Седенькая, пухленькая, улыбчивая учительница истории весело провозгласила:
— Ну, а теперь мы попросим к доске уважаемого товарища Рыжова!
Валя вышел из-за столика и пошел по проходу, волоча за собой жесткий провод, в то время как Леша торопливо выпрямлял это провод и спускал его из-под парты на пол. Кто-то из ребят, сидевших рядом с проходом, заметил провод, обратил на него внимание других, и скоро добрая четверть класса оживленно вертела головами и шепталась, поглядывая то на провод, то на Валю, то на перепуганного Лешу. Каждый понимал, что предстоит интересный спектакль.
Лидия Сергеевна (так звали учительницу) сначала не заметила этого оживления в классе.
— Ну-с, товарищ Рыжов, расскажи нам, пожалуйста, о Древнем Египте, о его географическом местоположении и как это положение обусловило его хозяйственное развитие.
Усилитель был включен, и Валя понял, что неэкранированный провод и тут работает как антенна. В его наушнике приятный тенор пел:
«В крови горит огонь желанья, душа тобой уязвлена…»
Все же Вале удалось разобрать, как Леша прохрипел:
— Расположен в долине Нила.
— Египет расположен в долине Нила, — сказал Валя и покосился на Лешу, который одобрительно кивнул.
«Лобзай меня: твои лобзанья мне слаще мирра и вина», — пел наушник.
— Отчасти правильно. Только Нил — он большой. Вдоль какого его участка расположен Египет?
«Мне слаще мирра и вина», — повторил тенор.
— В низовьях — прохрипел Леша.
— В низовьях, — быстро сказал Валя.
— Правильно! Теперь возьми вот указку и покажи нам Египет.
За спиной учительницы висела большая карта Древнего Востока. Валя взял из рук Лидии Сергеевны тонкую черную палочку, но повернулся лицом не к карте, а к Леше, ожидая от него указаний.
Все это время Леша замечал, что провод, который он придерживал в левой руке, то и дело дергается и скользит у него из ладони, хотя Валька не ходит, а лишь вертится на одном месте. Теперь, когда Рыжов повернулся к нему, провод снова дернулся и уполз сантиметров на тридцать, и в ту же секунду Леша заметил, что мальчишки и девчонки, сидящие впереди, изогнулись и смотрят вдоль прохода на Валины ноги. Леша тоже изогнулся, посмотрел и все понял: его друг хоть и топтался на одном месте, но все время вертелся, поворачиваясь то к учительнице, то к Леше, то к карте, то снова к Леше. При этом он поворачивался почему-то лишь в одном направлении: против часовой стрелки. Если бы он вертелся то в одну сторону, то в другую, ничего бы худого не случилось, но сейчас обе его ноги оказались обмотанными проводом, и Леше было ясно: стоит Вальке сделать хотя бы шаг, и он шлепнется.
Валя смотрел на друга, ожидая подсказки. Голос в наушнике пел:
«Склонись ко мне главою нежной, и да почию безмятежный…»
— Размотайся, дурак! — перекрыл это пение довольно громкий голос Тараскина.
Валя не понял, что значит «размотайся», а Лидия Сергеевна предложила ему смотреть не на ребят, а на карту и показать, где находится Египет.
— Внизу. Под Средиземным морем, — услышал, наконец, Рыжов долгожданный ответ. — Размотайся, говорю!
«Пока дохнет веселый день и двигнется ночная тень…» Тенор повторил эту фразу дважды, и на этом Валин эксперимент закончился. Учительница обратила внимание на взбудораженные лица ребят, вылезших в проход, увидела провод, увидела спутанные Валины ноги. Пришлось Вале размотать повязку и вынуть из уха вкладыш с телефоном, в то время как класс помирал со смеху.
