— Думаешь, собака? А на нос внимательно посмотри.
Нос был чёрный поросячий.
— И вообще научись как следует присматриваться к общему облику. Какая же это собака?
«На дворняжку похожа», — хотел сказать Максим, и хорошо, что не сказал.
— Гиена! — с гордостью произнёс Валерий Павлович. — Настоящий дикий зверь! Тебе поручается уход за гиеной. Справишься?
— Что я, гиен не видел? — пробурчал Максим.
Валерий Павлович почему-то засмеялся и дал Максиму книжку про гиен.
— Почитай всё-таки. Договорились?
— Ладно, — согласился Максим.
Гиена продолжала бегать по клетке, совала в углы свой поросячий нос.
— И помни: если сунешь палец в клетку — откусит под самый корень. Ты уже взрослый, соображай.
Максим соображал.
Подошёл взрослый парень, класса из седьмого. Поглядел на Максима, на гиену, опять на Максима и сказал лениво:
— Новеньким всегда гиену дают. Её зовут Генриетта. Я за ней тоже ухаживал, когда новеньким был. В этой книжке всё сказано подробно — как кормить и вообще. А у меня теперь филин. Знаешь, какой умный.
Максим спросил:
— А она разве глупая?
— Она — не знаю. Бегает, ищет чего-то. Ты ей мяса дай, вон там возьми, в холодильнике.
Максим кормил Генриетту. Она ела, пила воду из миски, бегала по клетке и не посмотрела на Максима ни разу за все дни.
Сторожиха Таисия Степановна как-то сказала:
— Клетка любому не нравится. Свободы просит зверь.
С того дня Максим стал обдумывать свой план.
Сегодня он пришёл на станцию юннатов, как всегда. Но это только со стороны казалось, что — как всегда. В кармане у Максима собачий ошейник и поводок.
Вечер. Притихли в парке воробьи, а вороны каркают, скандалят, устраиваются на ночь на голых верхушках берёз. Снег вокруг лежит голубоватый, нетронутый, только беличьи следы остались на тропинке.
Сторожиха Таисия Степановна ворчит:
— Все юннаты как юннаты — давно уж дома. А ты всё здесь. Ступай, ступай.
Он ничего не отвечает, смотрит на свою гиену. И сторожиха наконец отходит. Наблюдает Максим за зверем — пускай себе.
— Цыпа, цыпа, цыпонька! — умильно зовёт Таисия Степановна. — Кушайте, кушайте, цыпоньки. Прибежал малохольный парень на ночь глядя. А чего прибежал? Чего ты прибежал? — Она высовывает голову из сарайчика, где живут куры.
— Ещё только восемь. Мне надо гиену проведать.
— Нашёл тоже радость. Проведать её. Злая, хуже тигры. Я вообще этих всех зверей терпеть не могу.
Она захлопнула дверь сарая, куры забеспокоились, затрепыхались, закудахтали.
— А если вы животных не любите, зачем вы сюда пошли работать? — Максим ведёт с Таисией Степановной спокойный умный разговор. Ему надо, чтобы она ничего не заподозрила. Генриетта мечется по клетке. — Можно и в другом месте работать, не обязательно здесь.
— В другом! Больно ты умный. А курей держать где? Я из-за курей здесь третий год терплю! У меня раньше здесь недалеко свой домик был, участочек, редисочка, петрушка. Куры. А потом всё кувырком пошло. Дом снесли, квартиру дали. С ванной. Ванна — это хорошо. А курей где мне держать? В ванной? На пятом этаже?.. Цыпа, цыпонька, цыпа.
Петух в сарае вдруг истошно заорал. Забеспокоились в клетках кролики, белые мыши, морские свинки. Ещё тревожнее заметалась Генриетта. Павлин выдернул маленькую голову из-под крыла и взвизгнул противным голосом.
Максим тихо позвал:
— Гена, Гена, Генриетта. Это я пришёл, узнала меня? Не бойся.
Она всегда смотрит вниз. А тут подняла голову, маленькие неприветливые глазки взглянули на Максима. Что они выражали?
Он тихо, бесшумно отпер дверцу клетки, на цыпочках подошёл к гиене, накинул ей на шею ошейник, прицепил карабинчик поводка. Будет рваться Генриетта? Не понравится ей на привязи? Нет, терпеливо стоит, не рвётся. Значит, понимает. А шерсть у неё жёсткая, пыльная. Полосатая гиена, только полосы при неярком свете лампочки почти незаметны.
Максим медленно вывел гиену из клетки. Она шла за ним, не упиралась, не лаяла. Конечно, она догадывалась, что он ведёт её на свободу. А свободы хочет всякий.
Когда они отошли от станции юннатов, Максим опять услышал голос Таисии Степановны:
— Ушёл и не попрощался. Воспитание.
Значит, она не заметила, что Генриетты в клетке уже нет.
Максим и гиена быстро уходили по дорожке.
Парк показался Максиму в темноте очень большим, деревья — очень высокими, и шумели они высоко, под самым чёрным небом. Дорожка, по которой он ходил много раз, теперь почему-то была узкой, ноги проваливались в снег.
А рядом семенила Генриетта, задние ноги у неё короткие, а передние — длинные.
Максим для храбрости сказал:
— Да здравствует свобода!
Игорь Павликов идёт по коридору и заглядывает в лица девочек. Девочки на этом этаже все высокие, Игорю приходится на цыпочки подниматься, чтобы отыскать нужного человека.
— Павликов! Иди на свой этаж! — кричит ему дежурная учительница. — Зачем ты сюда забрёл?
— Я одного человека ищу, — серьёзно отвечает Игорь, — мы договорились.
Коротко остриженные волосы немного отросли и теперь торчат на его голове, как колючки у ежа. Держится он независимо, но сегодня это даётся ему не так просто: неприятности опять свалились на его колючую голову.
Таня как будто почувствовала — сама вышла ему навстречу, когда он поравнялся с дверью её класса.
— Игорь, хорошо, что ты пришёл.
— Ничего хорошего. — Они отошли к окну в коридоре. — Одна несправедливость. Он говорит — телевизор не будешь смотреть целую неделю. Я говорю — без телевизора неделю только дикарь может прожить. Он говорит — я из тебя сделаю человека. Я говорю — я и так человек. А он перестал со мной разговаривать, отец называется.
Игорь тяжело вздыхает и смотрит в окно. Таня знает, когда человеку тяжело и на душе у него скребут кошки, ему почему-то хочется смотреть в окно, хотя все эти заснеженные скамейки и девочка, уткнувшая нос в пушистый воротник шубы и чёрный пудель с ярко-жёлтым ошейником в этот момент совершенно человеку не интересны. Но он их разглядывает внимательно-внимательно. Это значит, что настроение у человека совсем плохое.
Но он пришёл к ней, значит, верит, что именно она, Таня, сможет ему помочь. Она, взрослая девочка, высокая, смелая, сумеет найти выход. Игорь смотрит снизу вверх очень ясными, немного печальными рыжими глазами, смотрит с доверием и просьбой. И Таня начинает чувствовать себя сильной и смелой, способной на решительные поступки.
— Ты можешь рассказать, что ты натворил? За что тебя все ругают?
— Вот именно, что ни за что! — У Игоря очень честное и справедливое лицо. — Я ничего не сделал. Ко мне придираются все, я же тебе и говорю.
Да, это не так просто, договориться с Игорем Павликовым. Такие люди не выкладывают всё подряд.
Мимо идёт Максим. Он останавливается, прищуривается на Павликова и вдруг говорит:
— Павликов! Я тебя знаю.
— Меня все знают, — отвечает Игорь. — Делов-то.
— Послушай, это ты вчера на школьную крышу залез и там дурака валял? Ну ты даёшь!
— Не дурака валял, а снег сбрасывал! — возмущённо выкрикивает Игорь. — Не знаешь, а выступаешь.
— А по шее? — деловито спросил Максим.
— Максим, Максим! — Таня встаёт между ними. — Ты что?
— Ничего, — ворчит Максим. — Полезно было бы.
— Ещё чего! — Из-за Таниной спины кричит Павликов. — Не имеешь права!
В это время звенит звонок, Игорь кидается по коридору.
Таня догоняет его, кладёт руку на его колючую голову, ёжик оказывается совсем мягким. Некоторое время Таня идёт с ним рядом, и Павликов успокаивается.
— Ты и так человек, Игорь. Мы что-нибудь придумаем. Ты не расстраивайся, ладно?
— Я и не думаю расстраиваться. — Он мотнул головой упрямо и вместе с тем беспомощно.
— Ну вот и хорошо. У меня к тебе просьба, Игорь.
— Какая? — загораются жёлтые глаза. — Какая просьба-то?
— Трудная, наверное. Но ты постарайся. Хорошо?
— Ну, постараюсь.
— Знаешь, Игорь, не лазь ты больше на крышу. Ну его, этот снег, без тебя его сбросят.
Почему он смеётся? Хохочет и убегает. Вот и пойми его, маленького взъерошенного мальчика, Игоря Павликова.
В темноте Серёжа брел почти на ощупь. От железных гаражей тянуло холодом. И тут Серёжа услышал знакомый голос:
— Стой! Кто идёт?
Он застыл на месте и от неожиданности ответил домашним голосом:
— Серёжа.
— Это Серёжка, — сказали в темноте. — Следит за нами, шпион подосланный. Мальчишки, наверное, подговорили.
А другой голос, тоже знакомый Серёже, добавил:
— Сейчас узнает, как выслеживать!
Откуда-то сверху протянулась рука и больно дёрнула Серёжку за ухо. Тут же кто-то сунул ему за шиворот ледышку. И шапку надвинул на глаза. А потом Серёже дали пинка, и он вылетел из тёмного угла на освещённую часть двора.
