— Что крокодилы! — ответил Лёнька. — Скалят зубы!
— Один тип во Франции приручил крокодила, — сказал Митяй, — и ездит с ним в автомобиле купаться. Я читал.
— Реклама, — пожал плечами Лёнька. — Не научный подход.
Митяй замолчал.
Лёнька взглянул на часы, которые висели над клеткой оцелота. Надо было торопиться: скоро его очередь заступать на дежурство в лектории.
Когда Олежка и Митяй увидели кинкажу, то Олежка сказал:
— Медведь с хвостом.
Митяй возразил:
— Нет, обезьяна.
Тогда вмешался Лёнька:
— Кинкажу относится к семейству енотов.
Кинкажу спал в гнезде из мятой бумаги и пакли. Его разбудили, и он пронзительно зашипел, завизжал. Он тоже оказался ночным животным и не любил, чтобы беспокоили днём.
Митяй пришёл в восторг, когда узнал, что кинкажу ест бутерброды с вареньем и повидлом, пьёт крепкий чай и сладкий компот.
— Этот не дурак! Этот знает, что почём!
Олежкина научная работа была закончена. В блокноте значилось двадцать три фауны.
Лёнька быстренько распрощался и побежал в лекторий, где прыгала в колесе тема его доклада.
Олежка и Митяй выбрались от хищников и остановились у пруда.
— А как быть с тигром?
— Подумаешь! — сказал Митяй. — Давай я за него.
— Что — за него?
— Нарычу на плёнку. В кино, брат, знаешь, показывают — ручей звенит, а это вовсе и не ручей звенит: воду из чашки в чашку переливают.
— Ну да?
— Спрашиваешь! Или ветер завывает. А это вентилятор крутится. Техника!
— Нельзя. Наши юннаты изучать будут.
— Изучат и не заметят. Ну, хочешь, нарычу? Р-р-р!
— А потом чавк-чавк — и съел кого-то! — улыбнулся Олежка.
Возле старого пони по-прежнему толкались и ссорились желающие сидеть верхом. На пруду плавали казарки и чёрные лебеди. Окунали глубоко головы. Их красные клювы под водой напоминали поплавки.
Олежка и Митяй вышли за ворота Зоопарка и тоже распрощались.
Олежка проводил взглядом Митяя, зелёная вязаная шапка которого долго ещё мелькала среди прохожих, подхватил магнитофон и зашагал домой.
И вдруг посредине улицы Олежка рассмеялся: представил себе, что будет в квартире, когда он заведёт плёнку!
1
Зазвонил звонок.
Кот Мурмыш побежал к дверям. За ним побежал Пашка. Пашке нравится открывать двери. Для этого в коридоре спрятаны два кирпича. Он подставляет их, чтобы удобнее управляться с замком.
Звонил кто-то неизвестный — долго и настойчиво.
Пашка наконец установил кирпичи и открыл дверь.
На пороге стоял большой, высокий человек в мохнатом полушубке и мохнатом капелюхе. На курчавых усах белел иней. В руках — чемодан.
— Кто ты? Чей ты? — спросил незнакомец Пашку. Голос у него был раскатистый, басовитый. — Ну, здравствуй!
— Не хочу! — обиделся Пашка. — Сами вы кто такой?
— Я Тарас Михайлович Антонов, доктор. Слыхал о таком?
— Слыхал. От папы.
— Ну, хоп, и не сердись. Здравствуй.
— Здравствуйте. А я Пашка Демидов. Слыхали о таком?
— Нет, Пашка, не слыхал. Погоди-ка, а сколько тебе лет?
— Вите семь с половиной, и мне тоже скоро будет.
— А сейчас-то сколько?
— Сейчас? Ну… пя-ать… Через два календаря в школу пойду.
— Когда пойдёшь?
— Через два календаря. Я заведующий.
— Какой такой заведующий?
— А что? Я календарём в доме заведующий. Листки отрываю.
— Ага, теперь понятно. Ну, а где старший Демидов?
— Кто, Витя?
— Нет, батька.
— Дом строит на Смоленской площади. Двадцать семь этажей, во!
— Павлуша, ты с кем разговариваешь? — окликнула Пашку мама.
— Да тут к нам доктор один, папу спрашивает.
Мама поспешила в переднюю.
— Галина Владимировна, прошу прощения, — сказал доктор и по-военному козырнул. — Честь имею представиться: нагрянул под Новый год.
— Тарас Михайлович, вы! — радостно воскликнула мама. — Проходите, чего в дверях стоите… Павлуша, да убери с дороги кирпичи!.. Витя! Витя! Иди скорее, посмотри, кто приехал!
Доктор вошёл в коридор и опустил на пол чемодан. Кот Мурмыш взвыл и отбежал на трёх лапах: он давно принюхивался к чемодану.
Доктор снял свой капелюх и нахлобучил на Пашку. Капелюх покрыл Пашку до самых плеч.
— Я в Москве проездом. Ну и решил — надо к старым друзьям понаведаться, узнать, как живут-поживают.
— Давно пора! — засмеялась мама. — Всё где-то путешествуете. А у нас второй сын подрастает, Павлушка.
— Да-а, время… Вот вы, Галина Владимировна, о путешествиях. Что делать, такой характер!
— Знаю, — улыбнулась мама. — Сейчас скажете — дорожный.
— Да, именно дорожный, — улыбнулся и доктор. — Люблю ездить, от старости удирать. Последние два года проработал в Туркмении.
— Ну, а теперь куда направляетесь?
— В Заполярье. Соскучился по Северу, по снегам, по оленьим упряжкам. Как-никак, а Север — родное моё становище.
Подошёл Витя, засопел и подал доктору руку.
— А-а, с тобой-то я знаком, — сказал доктор, оглядывая Витю, — Скажи на милость, в длинных брюках, куртка с карманами, в плечах вершка два… Скоро в студенты выйдешь.
Мурмыш уже на четырёх лапах вернулся донюхивать чемодан. От любопытства и нетерпения дёргался кончик хвоста.
Доктор был в бурках, в кителе и при орденах. Витя внимательно рассмотрел ордена, сказал:
— Ничего!
Перетащить чемодан в столовую вызвались Витя и Пашка. По пятам за ними шёл Мурмыш. Он, как и братья, имел кое-какие виды на содержимое чемодана.
И в самом деле, доктор раскрыл чемодан и вывалил на стол груду соблазнительных вещей: сладкую сушёную дыню, сахаристую курагу, земляные орехи, изюм, урюк, вязкие мучные ягоды, которые назывались джюда. Ну, а главное — выложил стопку тюбетеек. Хватило всем: и Пашке, и Вите, и маме, и папе.
Пашка выбрал остроконечную, ковровую, с кисточкой. Витя — из чёрного бархата, четырёхугольную, с серебряными полумесяцами. Он сложил свою тюбетейку — она оказалась у него складной — и убрал в карман. Пашка тюбетейку надел и выпросился пойти в гости к приятелю Жене, который жил в соседней квартире. Мама насыпала в кулёк кураги и урюка, чтобы Пашка угостил Женю.
Пашка вытащил кирпичи на лестницу и, сложив у соседских дверей, дотянулся до звонка.
Дверь открыла бабушка.
— Тебе Женю? — Голос у неё был сердитый. — Сядь обожди.
Пашка сел. Ждал он долго, потому что успел наесться урюка из кулька. Косточки закидывал в чью-то большую галошу.
Наконец появился Женя. Лицо было заплаканное и грязное, как оконное стекло.
— Ты чего? — спросил Пашка.
— В угол поставили. У сестры с киселя пенку съел, а другая не натянулась.
— А много ещё стоять?
— Много. Сейчас у меня перерыв.
— А потом опять в угол?
— Да. В другой.
— А чего в другой?
— В одном стоять скучно.
Пашка протянул кулёк:
— Вот тебе от меня.
Женя повеселел, сунул свой вздёрнутый нос в кулёк и набил полный рот курагой.
Пашка показал Жене тюбетейку и сказал:
— Ты приходи, как из угла выпустят.
Женя вздохнул, кивнул и положил в рот ещё горсть кураги.
Пашка вернулся домой.
Витя сидел, чинил цветные карандаши. Рядом сидел Мурмыш.
Кот Мурмыш был настоящим городским котом — не пугался, когда гудел пылесос, знал, что, когда включают радиоприёмник, на нём будет тепло сидеть. Живот и лапы у Мурмыша были жёлтыми от мастики.
После обеда украшали ёлку. Доктор вешал игрушки. Мама обвязывала нитками конфеты, вафли, яблоки и подавала Пашке и Жене, которого уже выпустили из угла. Женя что повкуснее вешал так, чтобы сам мог достать, когда предложат угощаться. Витя натягивал мишуру, золотой дождь, мастерил из ваты снег.
— А дед-мороз — красный нос? — вспомнил Пашка. — Деда-мороза нету!
— Да, — подумав, ответила мама, — деда-мороза у нас нет.
— Я принесу, — сказал Женя, — у нас есть. Только не дед-мороз, а этот… как его… пингвин.
— Пингвин? — удивился доктор.
— Да. Мы его вместо деда-мороза под ёлку ставим. Он большой. У него и нос красный, и лапы красные.
— Сойдёт, — сказал доктор. — Неси пингвина.
Женя сбегал и принёс. Пингвина поставили под ёлкой.
— Э-э, а это что за оборвыш? — Доктор вертел в руках картонную куклу — мальчугана в заплатанных брюках и больших башмаках.
— Мальчик с пальчик, — объяснил Пашка.
— Какой это мальчик с пальчик! — возмутился доктор. — Разве это он? Я с ним в отряде Ковпака в сорок третьем году встречался. Разведчиком он был.
— Неправда всё это, — усомнился Женя.
— Какая там неправда! — Доктор сердито пыхнул дымом.
— А доктор Айболит? — поинтересовался Пашка. — Тоже хорошо воевал?
