Виктор встал, подошел к окну.
— Я, мама, больше не могу. Не могу так. В пеленках, до сих пор в пеленках! Все кругом люди, а я. Каждый, как ребенка, водит меня за ручку и учит. Правильно учат, а я не могу.
Мать тихо спросила:
— А что такое произошло там? Ведь ты же сам хотел ехать.
— Ничего страшного, мама. — Он сел на диван. Мать села рядом. — Просто так будет лучше. Я не вернусь больше туда. У меня ничего не получается, а они смеются. У меня внутри все переворачивается.
— А как же тогда, Витя? Как же с музыкой. Надо, наверное, себя побороть, пересилить.
— Я буду дома заниматься гимнастикой. Тут нужен только режим, постоянные упражнения, поверь мне.
— И я тебе помогу, Витенька. Мы вместе будем заниматься. А за режимом я буду следить. — Она уже радовалась, что все так хорошо обернулось, и готова была обещать что угодно, лишь бы ее мальчик был с ней. — Расписание составим, график. Нет, конечно, когда смеются, это обидно. Бесчувственные они какие-то! Правильно ты поступил, Витя, и не расстраивайся. Все к лучшему.
Александра Николаевна пошла на кухню готовить ужин.
Потом они сели за стол. И все время, пока он ел, мать украдкой посматривала на сына. И вдруг подумала, что лучше, если Виктор сейчас чем-нибудь отвлечется. И предложила, чтобы он куда-нибудь пошел — к товарищам, в кино, просто пройтись. Виктор сразу согласился.
Через минуту он вернулся. Вид у него был очень встревоженный.
— Мама, он там. Идет. Я его увидел на лестнице.
— Кто идет?
— Леонид Васильевич.
— Что ты говоришь?! А зачем он?
— Ну как ты не понимаешь. Уговаривать будет. Мама, выдумай что-нибудь, скажи, меня нет. Только я к нему не выйду.
— Успокойся, сынок, я ему скажу, что надо. А ты иди в свою комнату и сиди тихо, чтобы он тебя не услышал.
Александра Николаевна закрыла за сыном дверь его комнаты, а как раз в этот момент в передней раздался звонок.
— Здравствуйте, Александра Николаевна, — сказал в дверях Леонид Васильевич. — Конечно, вас удивил мой приход.
— Да, признаться, не ожидала вас, — произнесла Александра Николаевна, пропуская гостя в комнату.
— Виктор дома?
— Виктор? — растерянно повторила Александра Николаевна. — Нет, его нет дома.
— Где же он? Ведь он еще с утра уехал из лагеря.
С деланным удивлением Александра Николаевна переспросила:
— Уехал? Что вы говорите! — Но тут же поправилась: — Да, я знаю, что уехал. Да, да, знаю. — Она медлила, обдумывая, что сказать. — Он был дома. Мы с ним уже поговорили обо всем. Он пока поживет в городе. Я думаю, это лето уже так пройдет, а на будущий год посмотрим.
— А где он сейчас? — продолжал допрашивать Леонид Васильевич.
— В кино, кажется, ушел. Он так расстроен.
— Я знаю, что он расстроен. Поэтому я здесь. Уехал, никому ничего не сказал, только записку оставил. Я, правда, догадываюсь, в чем дело.
— А если догадываетесь, то должны были принять какие-то меры. Ведь нельзя травмировать мальчика. У него нервы, у него повышенная чувствительность.
— Александра Николаевна, очень больно педагогу сознаться, что он в чем-то допустил ошибку. Я немолодой педагог, и мне тем более это непростительно. Организационные дела, хозяйственные заботы — все это не оправдание для меня. Но вы поймите и другое. Коллектив ведь, много разных ребят. Нельзя так болезненно все воспринимать, как ваш сын.
— Но там все над ним смеются. — Александре Николаевне казалось, что она выдвинула в защиту сына неоспоримый довод.
— Да, иногда и посмеются и подразнят. Ребята ведь. Но обижаться на каждую шутку, на каждый смешок нельзя. Мне надо с Виктором поговорить. Я хочу, чтобы он вернулся в лагерь. Конечно, я не буду ему создавать там какие-то особые условия. Он сам не пойдет на это, да это и не нужно. Но я буду следить за ним, как старший товарищ, помогу ему войти в коллектив.
Леонид Васильевич поднялся.
— Да, вот еще что. Вы передайте ему, пожалуйста, что он немного подвел товарищей, ведь ему поручили провести какую-то беседу по истории музыки. Скажите ему, я обязательно заеду еще раз.
Когда гость ушел, Александра Николаевна вернулась в столовую. Виктор был там.
— Ты все слышал? — спросила мать.
— Все, — ответил он односложно.
— Тебе дома хорошо? Хорошо ведь? Ну, допустим, спортом тебе нужно заниматься, в этом, может быть, они правы. А мы это в Москве сделаем, можем даже преподавателя нанять. Я теперь беру сверхурочные работы, сумеем заплатить.
— Не то, мама…
— Во всяком случае, не возвращаться же тебе в лагерь. Я не очень ловко его обманывала, правда?
— Да, не очень, — все так же коротко проговорил Виктор, думая о чем-то своем. — Мама, сегодня я ехал в поезде. На насыпи стояли ребята из детсада, вместе с воспитательницей, очень молоденькой. И все дружно махали руками нашему поезду. А потом две девушки шли по тропинке, навстречу нам. Остановились, в руках у них были цветы, тоже помахали. А кому? Просто так, ехавшим в поезде людям.
— К чему ты все это говоришь? — спросила мать.
— Знаешь, мама, о чем я думал, пока вы говорили? Как это хорошо, когда люди болеют за чужое горе или радуются чужому счастью. Тем ребятам, что махали цветами вслед поезду, хотелось, чтобы и мне, и проводнику нашему, и всем пассажирам тоже было хорошо, чтобы мы вместе с ними радовались солнцу, воздуху, цветам. И они… Леонид Васильевич, я его всегда считал сухим человеком, какой-то он всегда холодный, официальный… Или Елена Петровна… Ну, о Кольке не говорю, он друг… И вот Леонид Васильевич второй раз приходит ко мне, беспокоится. Что их так волнует? Я, моя судьба. Или там, в лагере… Девочка одна, из соседнего колхоза… Коров мы с ней вместе пасли.
— Коров пасли? — ужаснулась Александра Николаевна.
— А узнала, что я хочу уехать, такое наговорила. Доводы такие привела, откуда только они взялись у нее.
— Ну и что, Витенька?
— Вот у Николая Асеева есть стихи: «Что такое счастье? Соучастье в добрых делах людей». Или вроде этого. Да, мама, жить среди людей, вместе с ними, чего-то добиваться, это большое счастье. А я, дурак, бегу от них, хочу все сам.
— Ты что же, Витя, — перебила его мать, — неужели решил вернуться? Нет, не пущу я тебя. — Она говорила и просительно и в то же время требовательно. — Вот запру дверь на ключ — и все. Обо мне, наконец, можешь тоже подумать. Одна, одна, каждый вечер одна. И о тебе душа теперь будет болеть куда сильней, чем прежде. Прошу тебя, Витенька, не надо ехать.
Виктор слабо улыбнулся.
— Никуда я не поеду, мама. Хотел бы — и не могу. Не могу.
Тонкая синяя жилка вздулась на его лбу. Мать посмотрела на нее — и ей стало жалко и своего слабенького сына и себя.
В воскресенье утром Дмитрий Иванович отправился в спортивный лагерь, где должна была состояться дружеская встреча москвичей с бережковскими школьниками.
Велосипед мягко катился по обочине дороги. Ветер обдувал лицо и грудь доктора, теребил его волосы. Хорошее настроение не покидало его со вчерашнего вечера, когда ему позвонили из лагеря и пригласили его на спортивный праздник. А что это за девушка, которая будет ждать его на развилке дорог, чтобы проводить на место?
У доктора было много знакомых девушек, которые ему когда-либо, в разное время и при разных обстоятельствах, нравились. В школе, потом в институте, на практике, куда он ездил после четвертого курса. И всегда это были нежные худенькие создания, видимо, такой уж у него вкус. В них он поочередно, в течение нескольких минут тихо влюблялся… А может быть, и сейчас он встретит именно такую девушку? Он предложит ей сесть с ним на велосипед и довезет ее до лагеря. Она будет держаться тонкой ручкой за его пояс, где-нибудь на ухабе тихо вскрикнет: «Ой!» — и прильнет к нему…
Чей-то громкий, басовитый голос окликнул его:
— Доктор! Остановитесь! Вам сюда!
Дмитрий Иванович соскочил с велосипеда. К нему подходила крупная ширококостная девушка в красной майке и синих шароварах. Ее обнаженные руки были загорелыми и мускулистыми, волосы заплетены в две косички.
Она протянула руку доктору:
— Лена. Член совета лагеря… Поедемте, доктор, сюда.
Дмитрий Иванович с явным разочарованием посмотрел на свою новую знакомую. Потом перевел тоскливый взгляд на старую истертую покрышку заднего колеса и неохотно предложил:
— Садитесь… Сзади… Доедем как-нибудь вдвоем.
Лена вскочила на багажник, ухватилась руками за пояс доктора. Но никакой радости он от этого не испытал.
Дорога сперва пошла в гору, и бедный доктор с большими усилиями нажимал на педали. Потом велосипед покатился вниз, и Дмитрий Иванович спросил:
— А как здоровье вашего больного?
— Э-э! — присвистнула Лена. — То, что было с Витькой, — полная ерунда! Разве это болезнь.
