Мальчики поднялись по лестнице и пошли в обход второго карьера к площади Труда. На душе у Пани было худо и с каждой минутой становилось все хуже. Особенно неприятно было то, что разговор с Федей произошел в присутствии Гены. Недаром он так выразительно посвистывает сквозь зубы.
— Что же ты не начинаешь? — придирчиво спросил Паня.
— Можно… — согласился Гена.
Переложив тяжелый мешочек с одного плеча на другое, Паня притворился, что следит за Вадиком, который петлял по пустырю, преследуя ящериц.
В раннем детстве и в младших классах Паня и Гена дружили. Это была дружба, прерываемая частыми ссорами, за которыми следовали непрочные перемирия. Оба самолюбивые и неуступчивые, Гена и Паня находили бесчисленные поводы для споров, но два из них оказались решающими. Когда мальчики были в четвертом классе, разгорелось соревнование между Григорием Васильевичем Пестовым и отличным машинистом экскаватора Львом Фелистеевым, дядей Гены. Весь Железногорск следил за этим соревнованием. Большую пользу принесло оно Горе Железной, так как экскаваторщики обоих карьеров потянулись за Пестовым и Фелистеевым, и выработка на руднике сильно поднялась. Но мальчики увидели в соревновании главным образом борьбу за первое место на руднике, и однажды в классе, при всех ребятах, Паня заявил, что он «побил» Гену.
В пятом классе Паня снова «побил» своего соперника.
Когда ребята, по совету Николая Павловича, организовали краеведческий кружок, они выбрали старостой кружка Паню Пестова, признанного знатока самоцветных угодий. А ведь как хотелось Гене быть старостой! И снова Паня не раз и не два уколол Гену при всех ребятах… Словом, немало горьких минут пережил обидчивый Гена по милости Пестова-младшего, и непрочную дружбу заменила устойчивая неприязнь. «Нашла коса на камень», как выразился об отношениях этих мальчиков старший пионервожатый школы Роман.
Неприязнь — плохие очки. В эти очки видишь только отрицательные черты нелюбимого человека. Паня видел лишь то, что Гена всегда добивается верха, и не хотел заметить, что Гена учится все лучше, крепко держит слово, охотно помогает ребятам в ученье и в спорте. Гена ни разу не упустил случая заявить, что Паня хвастун, жадюга, и не замечал, что Паня становится скромнее, сдержаннее, отдает много времени краеведческому кружку, даже учится лучше.
В пятом классе сталкивались, вздорили мальчики реже, чем раньше, но зато и не обменялись ни одним добрым словом, ни одного общего дела не смог найти для них председатель отрядного совета Егорша. Там, где был Гена, не было Пани, и наоборот.
И сейчас идут они через пыльный пустырь почти плечом к плечу, но между ними будто стена стоит, и ничего хорошего не ждут и не хотят они один от другого.
— Скажи, Пестов, когда ты получил с Октябрьского рудника письмо о малахите? — спросил Гена.
У Пани ёкнуло сердце: это началось следствие по поводу ножичка, выигранного Вадиком.
Он ответил:
— Я в прошлую субботу письмо получил…
— А когда Вадька Колмогоров узнал, что ты получил письмо?
— Ну когда… Ясно, что я ему сразу позвонил…
— А мне Вадик о письме ничего не сказал, чтобы спорить наверняка. В среду мы заспорили, а в четверг вы к Дружину поехали… Ты знал, что Вадик хочет со мной спорить о малахите? Признайся, если духа хватит: знал?
— И ничего подобного, вовсе не знал!.. Он у меня не спросился, он сам… Я его еще ругал за это сегодня… — Паня увидел на лице Гены едкую улыбку и вспылил: — Когда я врал? Врал я тебе когда-нибудь, скажи?
— А почему ты так покраснел? Правда глаза колет, да? Не крутись, Пестов, не вывертывайся. Ловко вы с Вадиком меня подловили! Конечно, я не имел права ставить в заклад ножичек, потому что это дядин подарок, но и вы не имели права так спорить. Слышишь? — Гена разволновался, голос его зазвенел от возмущения, но он сразу сдержал себя и закончил четко и сухо, будто объявил приговор: — До сих пор я думал, что ты только задавака и жадюга, а теперь вижу, что ты еще и ничтожный мошенник… Не желаю с тобой даже по одной дороге ходить!
Свернув с тропинки, он зашагал через пустырь напрямик.
— Врешь ты, выдумываешь! — крикнул ему вслед Паня. — Досадно тебе, что я тебя малахитой побил. Ага!
Гена не обернулся.
— Девчонка ты после этого! Слышишь, девчонка, косички заведи с бантиками! — надрывался Паня, надеясь, что Гена разозлится, услышав кличку, данную ему в школе за миловидность, и можно будет продолжить объяснение.
Но Гена пренебрежительно, через плечо ответил:
— Девчонкой меня уже никто не дразнит. Я на футбольном поле показал, какая я девчонка. И на малахит мне плевать. А самозванца ты еще от всех услышишь, потому что ты не Пестов, а Гришка Отрепьев.
К Пане подбежал Вадик и по выражению его лица понял, что разговор с Геной был весьма неприятный.
— Ну что? — спросил он.
— «Что, что»! Генка говорит, что я о вашем споре знал, что мы с тобой заодно его подловили. Теперь он со зла прославит нас жуликами… И самозванца будет мне лепить по всей Горе Железной!
— А ты испугался? Ты не обращай внимания, — беспечно ответил Вадик, подбрасывая нож на ладони. — Эх, штучка, красота! Генке просто жаль ножика… Носи ножичек сегодня и завтра, Пань. Не хочешь — как хочешь!
Он возобновил погоню за ящерицами, а Паня побрел через пустырь, переживая только что разыгравшуюся историю: попал в жулики, получил дурацкую кличку… Кто самозванец? Сын Пестова — самозванец? Что за ерундовая чепуха! Но кличка крепко засела в памяти — не отделаться.
«Самозванец, самозванец!» — ехидно цокали рудники в мешочке.
Сняв мешочек с плеча, он завязал его туже.
— Эй, самозванец, смотри, какую ящерицу я поймал! — крикнул Вадик.
Разъяренный Паня погрозил ему кулаком.
— Тесто что-то не распушилось, должно быть дрожжи ленивые попались. Уж и не знаю, станете ли кушать? — сказала мать и сняла полотенце с пышного, румяного пирога.
Проголодавшийся Паня на время забыл о своих неприятностях.
— Попробуем и строго оценим! — пробасил он, грозно глядя на пирог.
— Твоей критики я не боюсь, тебе только бы тесто погорячей было, — улыбнулась мать и положила на его тарелку богатырский кусок.
Хорошо, что мать привезла детский сад с дачи. Только теперь, когда Мария Петровна снова взяла домашние дела в свои руки, все по-настоящему поняли, как им ее недоставало. Необыкновенно вкусным показался Пане пирог, он ел и вздыхал от удовольствия.
— Вопрос о критике отпадает, — решил отец, покончив со вторым куском. — Принимай, Маша, хозяйственный отчет. Ребята обуты-одеты, все, что требуется для ученья, имеется, а чего еще нет, то мы завтра на школьном базаре прикупим. Подпол я обкурил серой, хоть сейчас картошку закладывай, крышу на дровянике починил… Во Дворец культуры приезжает драматическая труппа. Я на три абонемента записался и в детский театр один абонемент заказал… Кажется, все.
— Все будет, когда ты путевку в дом отдыха на сентябрь возьмешь, — поправила его Мария Петровна.
— Батя, из дома отдыха вернешься — и сразу машину купим, — напомнил Паня. — В автомобильном магазине сейчас машины вишневого цвета есть. Ох, и красивые!
Отец закурил и позвенел ложечкой в стакане, гоняя чаинку.
— Нет, Маша, я отпуск на декабрь перенес, — сказал он. — В сентябре, не позже, за проходку выходной траншей возьмемся. Работы прибавится, трудно всем будет. Душа не позволяет при таком положении карьер бросить… Сегодня я опять в Мешок наведался. Присматриваюсь, как молодые кадры справляются, наши военные герои… Хорошие ребята, орденов на них не счесть, на медалях вся география обозначена. И грамотность есть, и желание имеется, а должной хватки еще нет. Ну как не помочь таким, как мой новый знакомец Степан Полукрюков! Пришел он ко мне в карьер подучиться. Что ж, подучим!
— Как это будет хорошо, папа! — воскликнула Наталья и осеклась, замолчала.
— Батя уже Степану Полукрюкову помогает, — сказал Паня. — Сегодня затвор ковша за одну минуту наладил.
— Видишь, Панёк, что получается, — продолжал Григорий Васильевич. — Машину к празднику покупать — значит, сейчас надо гараж строить, а работа никак не позволяет. Подождем до весны, я так думаю.
У Пани даже дыхание перехватило… Не въедет во двор Пестовых к празднику машина, сверкающая лаком и никелем, та заветная машина, в которой Паня мысленно совершил столько путешествий по Уралу… Полно, не ослышался ли он?..
— Да-а, «подождем до весны».. — сквозь слезы забубнил Паня. — Вся Гора Железная машины покупает — и Колмогоровы, и Самохины, только мы не… не покупаем. Даже мотоцикла с кареткой нет.
— Помолчи, — строго остановила его мать. — Отец свой отдых ради дела отложил, а тебе все равно машину подай. Бессовестным за лето стал!
