– Да это же французский! – удивился Васечкин.
– Я слышу, что-то знакомое! – обрадовался Петров.
– Тс-с-с-с!.. – на этот раз прошептал Васечкин. – Дай послушать!
– Са сэра ун гран сюрпри![3] – сказал один голос совсем близко от палатки.
– Тю э сюр ке ле рюс эм ле сюрпри?[4] – спросил другой.
– Абсолюман![5] – отвечал первый.
– «Ле рюс» – это что-то знакомое! – прошептал Петров.
– «Ле рюс» – это «русские», – сказал Васечкин.
– А, – опять обрадовался Петров, – я чувствую, что-то родное…
– А что ж такое «сюрпри»? – размышлял Васечкин. – Тоже что-то очень знакомое… А, вспомнил! «Сюрпри» – это «захватить врасплох». Точно! Нам Инна Андреевна ещё рассказ переводила! Как это я сразу не сообразил!
Французская речь и шуршание тем временем стали удаляться от палатки.
– Погоди, погоди! – продолжал раздумья Васечкин. – Французы ночью хотят русских захватить врасплох? Это что ж получается?! Мало им Бородина!!! Шпионы проклятые! Чего задумали?! Ночью!!! Русских!!! Врасплох!!!
Васечкин мигом выскочил из мешка и стал шарить вокруг в поисках оружия.
– Вот оно, Петров! – возбуждённо говорил он. – Вот оно!!! Теперь все узнают, чего мы стоим! Наконец-то! Я не зря верил! – Васечкин нащупал свой зонт и взял его наизготовку. – Мы им все планы сорвём! Вперёд, Петров! За мной! Во имя!..
И прежде чем Петров успел что-то сказать, Васечкин выскочил из палатки. Петрову ничего не оставалось, как только последовать за ним.
Восходящее солнце осветило спящий лагерь. Петров вслед за Васечкиным крался между палатками. Неожиданно тот остановился.
– Вот они! – прошептал он. – Тихо!
И действительно, около самой большой палатки стояли двое молодых мужчин самого что ни на есть заграничного вида, если судить по их яркой, красочной одежде.
– Под скалолазов оделись! – неодобрительно заметил Васечкин. – Ишь, шпионы! Всё равно сразу видно, что не наши! Плохо их там готовят, на Западе!
Французы тем временем, видимо, решили перей ти к действиям. Один из них стал пробираться к входу в палатку.
– Ну вот что, – прошептал Васечкин, – обходи их сзади, с тыла, а как я начну нападать, так ты выскакивай! И шуми там побольше! Пусть думают, что нас много! Мы их окружим! Давай попрощаемся! Если что, скажешь Маше… впрочем, ты сам всё знаешь!
И Васечкин крепко обнял ошеломлённого Петрова.
– А может, разбудим кого? – с тоской спросил Петров.
Но Васечкина уже не было. Петров вздохнул и направился обходить французов с тыла.
И, надо заметить, вовремя. Обнаглевший француз уже просовывал голову в палатку. Второй, ухмыляясь, стоял рядом.
– Руки вверх! – раздался вдруг за его спиной мужественный мальчишеский голос. – Вит! Ле мэн![6]
Французы вздрогнули и оглянулись.
В двух метрах от них стоял Васечкин, потрясая над головой зонтиком как копьём.
– Бонжур! – зловеще сказал он и внезапно заорал что было мочи: – Эй, ребята, заходи слева! Эскадрон, шашки наголо! Петров, наступай! Я прикрою! Огня не открывать!!! Это приказ!
– Ура-а-а!!! – Выскочил откуда-то Петров, заставив ошеломлённых французов ещё раз вздрогнуть от неожиданности.
– Чао, бамбино, сори!!![7] – сказал Петров, сжимавший в руках сучковатую палку и угрожающе размахивая ею.
– Мэ, пардон, месье, – начал было один из французов, – ну сом…
Но Васечкин не дал ему договорить.
– Ничего, месье, – сказал он, – всё расскажете! Се ля ви! Тьфу, это кажется, не то… – Васечкин выкладывал весь свой словарный запас. – Шерше ля фам! Опять не то… Мерси боку!..
– Аривидерчи, Рома![8] – почему-то опять по-итальянски сказал Петров.
Надо сказать, что изо всех палаток тем временем выскакивали на этот поднятый нашими героями шум скалолазы и скалолазки. Плотным кольцом окружили они участников этих драматических событий.
– Всё! – торжествующе сказал Васечкин. – Ля же э фет! Игра окончена! Если что не комильфо, – он любезно улыбнулся пойманным врагам, – то прошу пардону!
– А ля гер, как а ля гер! – развёл руками Петров. – Наполеон – капут!
– Мишель! – раздался вдруг восторженный голос за их спинами. – Анри!!! – И скалолаз Слава, а вслед за ним Гена, раздвинув толпу, бросились в объятия французам.
– Гена! – сказал один француз.
– Слава! – сказал другой.
Чувства, переполнявшие всех четверых, были, очевидно, настолько велики, что, не в силах выразить их прозой, французы, а вслед за ними скалолазы… запели.
МИШЕЛЬ. Геннадий!
АНРИ. Вячеслав!
МИШЕЛЬ. Салю!
АНРИ. Бонжур!
ГЕНА. Мишель!
СЛАВА. Анри!
ГЕНА И СЛАВА. Когда вы появились?
ФРАНЦУЗЫ. Ну сом контант де ву вуар тужур![9]
ГЕНА. Мы тоже рады!
СЛАВА (Петрову и Васечкину).
Что вы в них вцепились?
ГЕНА. В чём дело?
СЛАВА. Что случилось тут, Анри?
АНРИ. Са нэ фэ рьен![10] МИШЕЛЬ. Тут недоразуменье!
ВАСЕЧКИН (включаясь в песню).
Ах так, а ночью кто шептал «сюрпри!»?
Скажи, Петров!
ПЕТРОВ. Они, тут нет сомненья!
ВАСЕЧКИН. А ведь «сюрпри» перевести,
Значит, «всех застать врасплох»!
Мы решили свой приём оказать шпиону!
МИШЕЛЬ. О-ля-ля, шарман, мерси…
АНРИ. Ваш приём была неплох!
ПЕТРОВ. Если что не комильфо,
То прошу пардону!
МИШЕЛЬ. Мы так скучать за нашим шерз ами[11].
АНРИ. Решили вас шерше[12] мы до рассвета.
МИШЕЛЬ. Хотели утром сделать вам сюрпри.
АНРИ. А получиль в ответ сюрпри за это!
СЛАВА. Ну, не беда!
ГЕНА. Ведь, что ни говори,
Ребята проявили героизм!
ВАСЕЧКИН. Но как же это так?
МИШЕЛЬ. Эксплик[13], Анри!
АНРИ. «Сюрпри» по-русски называется сюрпризом,
ГЕНА. И второе лишь значенье у «сюрпри» —
застать врасплох»!
СЛАВА. Во французском языке есть
свои законы!
МИШЕЛЬ. Оля-ля! Шарман!
АНРИ. Мерси!
Ваш сюрпри была неплох!
ПЕТРОВ. Если что не комильфо,
То прошу пардона!
Неизвестно, как бы дальше развивались события, но тут вдруг раздались автомобильные гудки, и в лагерь, раздвигая толпу, въехал хорошо знакомый нам старенький «виллис».
– Инна Андреевна! – испуганно прошептал Васечкин.
– Маша! – радостно прошептал Петров.
– Ну, что я говорил?! – заорал с заднего сиденья Гусь. – Вот они, голубчики! Что, разбудить не могли? – возмутился он, вылезая из машины. – Гусь свинье не товарищ?
– Это кто это свинья?! – поинтересовался Васечкин.
– Это я в переносном смысле… – начал оправдываться Гусь.
– Ну, как подвиги?! – деловито спросил Филипп. – Продвигаются? Сколько уже?
– Эх, Васечкин, Васечкин… – вздохнула Инна Андреевна.
– Бонжур… – по привычке сказал Васечкин.
– Бонжур… – машинально ответила Инна Андреевна. – Ну, зачем же вы, Васечкин, убежали? Ведь в лагере всегда есть место для подвига! Не правда ли, Петров! Нёс па?
– Пуркуа па, Инна Андреевна… – не отрывая глаз от Маши, отреагировал Петров. – Почему бы и нет?
– О, мадемуазель, парль франсэ?[14] – обрадовались французы, подходя ближе.
– Сэ манифик![15]
– О, ву зет франсэ?![16] – в свою очередь обрадовалась Инна Андреевна. – Кэль сюрпри![17]
Услышав знакомое слово, Петров выразительно посмотрел на Васечкина. Тот потупился. Петрову стало жаль друга…
Поколебавшись какое-то мгновение, он бросился в палатку. Выскочив оттуда, он подбежал к Васечкину и незаметно сунул ему в руку эдельвейс.
– На… – сказал он. – Отдай ей!
Васечкин поднял глаза на Петрова и сразу всё понял.
– Нет! – сказал он. – Сам сорвал, сам и дари!
И он вернул эдельвейс Петрову.
– Да ладно тебе… ты у нас рыцарь, ты и дари! – Петров вновь сунул цветок Васечкину.
– Какой я рыцарь! – вздохнул Васечкин, отведя руку Петрова.
Тут к ним подошла Маша.
– Что это у вас? – спросила она.
– Вот… – сказал Петров. – Эдельвейс… Мы тут с Васечкиным для тебя сорвали… Есть древний обычай… самой красивой…
И он смущённо сунул Маше эдельвейс.
Польщённая Маша взяла цветок.
– В человеке главное не внешность, – сказал откуда-то возникший Филипп, – а внутренности…
Все рассмеялись.
– А чего… – вступился за Филиппа Васечкин, – он прав!
Больше ему, однако, сказать было нечего.
Все замолчали. Наступила несколько неловкая пауза, которую бесцеремонно прервал подошедший Гусь.
– Слышь, Васечкин, – сказал он. – Отойдёмка в сторонку.
– Чего тебе? – без энтузиазма поинтересовался Васечкин.
– Дело есть.
Они отошли.
– Вот что, Васечкин, – сказал Гусь, понизив голос, – вы, когда в следующий раз побежите, возьмите меня с собой, ясно? Я тоже буду… это… в общем, подвиги совершать, ну, в честь этой вашей… Машки, понятно? – И Гусь кивнул в сторону, где всё ещё стояли Маша, Петров и Филипп. – Ну так что, замётано?
