— Смотри-ка, что у меня есть!
Сашка хотела схватить кошку и промахнулась. Её рука пролетела мимо игрушки, а потом ещё и ещё раз. Руки Сашки двигались не как ей надо было, а сами по себе, и Сашка уже со злости начинала хныкать, когда врач сжалилась и вложила ей в ладони кошку.
— Вы с ней дома занимаетесь гимнастикой? — спросила она у мамы.
Мишка-то знал, что мама с Сашкой ещё как занимается. Но мама и ответить не успела, как врач сердито укорила её:
— Вы что, хотели бы, чтобы она у вас, как старший, выросла, без проблем? — и кивнула на Мишку.
С Мишкой-то всё было нормально. И с Танькой — более-менее. И с Владькой тоже. А Сашка — совсем другая. Это давно всем ясно было. И маме тоже. Но тут она совсем сникла. И тогда врач вдруг улыбнулась, погладила маму по руке и сказала:
— Да вы не горюйте, мамочка, выправится. И не такие с возрастом выправляются, видела я…
Дома, пока с Сашки снимали комбинезон, она по обыкновению стала поскрипывать — ей не нравилось одеваться и раздеваться, а когда с неё сняли рейтузы, оказалось, что по пути домой она успела наделать в памперс. Мама подхватила её, чтобы нести в ванную, и тут уж сестра заревела басом — она умела реветь на низких нотах, как бык, а не как маленькая девочка — и начала вырываться и со злостью толкать маму в грудь. Мама не удержалась и уронила её опять на диван — и вдруг принялась тормошить её и катать по дивану, и легко молотить кулачками по попке в памперсе, и по бокам, точно подушки взбивать.
— Выправишься, Сашка, — повторяла при этом мама, — думаешь, не выправишься, хитрюга! И не такие, как ты, выправляются!
Мишка глядел, стоя в дрерях, а мама, склонившаяся над диваном, не то плакала, не то смеялась — по её спине и по голосу было не понять. Но вот она подхватила Сашку на руки — та от неожиданности позабыла реветь и вырываться.
— Выравняешься, понятно тебе! Израстёшься, вот!
Мама уже кружилась с Сашкой по комнате, и Мишка видел теперь — она и не думает плакать. Да и как ему могло показаться… Она смеялась!
— Выправишься, и в школу пойдёшь, ещё и лучше Мишки станешь учиться! — убеждала она Сашку, а потом оглядывалась и подмигивала Мишке.
Сашка то ли понимала, о чём мама ей говорит, то ли нет, но она уже тоже смеялась и издавала раскатистое своё:
— А-га-а-га!
Мишка глядел на них, и внутри у него растекалась печаль оттого, что он вырос и не тянет его прыгать по комнате вместе с ними. Да ещё от того, что он думает — как там в лицее без него? И главное — как там Кирка.
Врач сказала ему — дня два на улицу не выходить.
Кирка писала эсэмэски: «Сейчас история. Катушкин выдернул из-под Котова стул», «Сейчас химия, у Ярдыкова пробирка лопнула», а в перемену звонила и говорила снова о какой-то ерунде — он после и вспомнить не мог, о чём, и спрашивала: «А что ты не звонишь?» — и он не знал, что бы он мог ей сказать. Его к ней тянуло, он хотел видеть её, но не представлял, о чём говорить по телефону. И тогда она снова звонила сама, и он слушал в трубке её смех, и ему казалось, что она долго молчала и собиралась с силами, чтобы потом кааак рассмеяться! Старалась она не зря — смех получался что надо. И Мишка понимал, что и в ответ надо смеяться — чему-нибудь, не важно, чему. И у него даже получилось, и потом ещё раз. Но всё равно её звонки вызывали беспокойство.
Когда в лицее уроки закончились, она позвонила снова и, вспомнив ещё раз, какое лицо было у Ярдыкова на химии, когда пробирка сказала своё «дзиньк», и как замахала руками Мария Андреевна, и как позорно отвечал на геометрии Катушкин, не мог даже на чертеже все треугольники показать — «Вот погляди, отправят его от нас обратно в простую школу!» — вдруг резко сменила тему и заявила:
— Так что? Я сейчас сразу к тебе? Вот только в магазин зайду…
И тут у него даже спина похолодела, как всегда, когда страшно делалось. Прямо на столе перед ним высилась гора постиранных маленьких трусиков и колготок. Их только что сняли с верёвки, но ещё не распихали по полкам. И это считается убрано. Танька вчера мыла пол и лазила на стол с мокрой тряпочкой — не только шкаф, даже люстру протёрла. Но эта чистота не имела никакого значения.
Мишка сглотнул и поспешно ответил:
— Ты что, даже не думай. Я, что ли, совсем больной?
Она сразу же заговорила о чём-то ещё, и у него не получалось её слушать. Ему вдруг пришло в голову, что весь этот ворох новостей, который она собирала для него целый день — всё было ради того, чтобы спрятать где-то в середине, в самой гуще простой вопрос: «Так я приду?» Как будто ей тоже было страшно об этом спросить.
Эля Локтева наблюдала за Киркой, подсчитывала, сколько раз та возьмётся за телефон, и думала: «Это она всё ему эсэмэски шлёт?»
Ей очень хотелось спросить у Кирки: «Когда твой парень болеет, ты сильно скучаешь?».
Кирка теперь сидела одна, и Локтева попыталась на алгебре пересесть к ней, но Галина Николаевна отправила её на старое место.
На перемене, когда все шли в столовую, Локтева догнала Кирку, взяла под руку, спросила:
— Слушай, а если тебе не разрешат больше встречаться с Прокопьевым?
Кирка ответила хмуро:
— Кто это не разрешит?
Локтева пожала плечами:
— Родители.
— Да с какой стати бы… — отмахнулась от неё Кирка.
— А если? — не отставала Эля.
Кирка задумалась. И даже остановилась в коридоре.
— Ну… Я тогда из дома уйду.
— И где жить будешь? — точно подначивала её Эля.
Кирка пожала плечами.
— Ну, к тётке пойду. У меня тётка в Берёзках. И два двоюродных брата.
— Везёт же! — поравнявшись с ними, на ходу влез в разговор Катушкин. Он, видно, только последние фразы слышал. — Ты к тётке можешь… А я, когда мой батя в запое был, пошёл к Ваньке, другу по старой школе. А его мама крик сразу подняла: «Здесь нельзя ночевать, ну-ка иди домой!» А у самих три комнаты и сто кроватей…
Кира ни разу ещё не говорила с Катушкиным. Не приходилось. А тот, открыв им на ходу свою жизнь, вдруг ловко обогнул обеих, — вот он уже и в дверях столовой, и бегом, бегом через весь зал к раздаче! Ноги-то длинные. Вот уже он и впереди них в очереди!
Кирка, с досадой глядела Катушкину в спину, на уровне лопаток. Очередь двигалась быстро, но всё равно было обидно, что её обошли. В очереди она представляла себе тёткин дом, в котором трудно было бы отыскать место для ещё одного человека. С какой стати она пойдёт туда жить? И при чём здесь Катушкин с его запойным папашей? Когда Мишки нет, подходят к тебе все кому не лень, заводят глупые разговоры…
Эля точно прочла Киркины мысли, кивнула в спину Катушкину и прошептала:
— Как только такого в лицей приняли?
Кирка пожала плечами. Ответила тоже шёпотом:
— Да, говорят, он способный. Хотя и ленится.
Эля сказала в сторону, как будто непонятно про кого:
— Мама у меня удивляется, почему способными родятся и кому надо, и кому не надо? Каждый раз вернётся с родительского собрания и какое-то время в себя приходит. Набрали, говорит, детей без разбора. На некоторых родителей смотреть страшно… Мама-то думала, что я хотя бы в лицее буду от них, от таких, подальше… А Ленки Сурковой мама и вообще, знаешь, что говорит? Мы же, это, все праздники проводим с Сурковыми, так вот…
Тут Эля почувствовала, что Кирка её не слушает. Ей не интересно. Эля замолчала на полуслове. Хотелось скорее придумать, о чём можно поговорить ещё, чтобы Кирка стала отвечать ей, может, спорить. Но ничего сходу не придумывалось. «А ведь я могу рассказать ей секрет, — вдруг решила Эля. — Сейчас возьму и скажу, что знаю один секрет».
Но тут их очередь подошла брать обед.
Кирка за столом спрашивала у Эли, какие котлеты она больше любит, говяжьи или куриные. И Эля не знала, как тему перевести. Так до её секрета и не дошло…
На следующий день Кирка уже не спрашивала Мишку, можно ли навестить его. Так только, передавала школьные новости. И он говорил себе, что, может быть, всё обойдётся. Но в три часа, когда мама с Танькой убирали со стола после обеда, в дверь позвонили. В подъезде стояла Кирка — в каждой руке тяжёлый пакет, а за спиной ещё и рюкзак.
Мишка не сообразил, что надо помочь. Он же не просил её ничего приносить.
Кирка одним круговым взглядом оглядела прихожую. В лице её как будто мелькнуло узнавание. Может, её двоюродные жили в похожем доме. Безошибочно она потащила пакеты в кухню, мимо него.
Малышня шмыгнула в кухню за ней. И Мишке не верилось, что всё происходит по-настоящему. Танька поздоровалась с Киркой и быстро оглядела её, а потом подхватила с пола серого котёнка и ушла в комнату, не домыв посуду. А рыжего котёнка Кирка подняла и прижала к своей форменной жилетке с такой силой, что казалось, из него вот-вот и дух вон. Бедняга извернулся и куснул Кирку за руку, она взвигнула и бросила его на пол. А Сашка повторила Киркин визг на той же ноте — он вообще здорово подражать умела, и поди объясни ей, когда надо голос подавать, когда нет. Вышло так похоже на Киркин визг, что мама прыснула, да и сам Мишка чуть не прыснул от неожиданности. И тут же со злостью глянул на сестрёнку. Подумал: «Когда ещё она выравняется? Позорище перед гостями, да и только…»
