Все ответы были у мальчишки с Планеты Счастья. И в тот день, когда он появился в маленьком тихом дворике за Ленинским проспектом, Тося поняла – ждать осталось совсем чуть-чуть. Она взяла к себе в постель Кристофера, залезла с головой под одеяло, так как в комнате все еще гулял зимний ветер с улицы, и тут же заснула крепко-крепко. Чтобы видеть только цветные сны.
С самого утра в доме было неспокойно. Тося еще не высовывала правое ухо из-под одеяла, а левым продолжала прижиматься к теплой подушке, но крики матери все равно были отчетливо различимы.
– Делать тебе, что ли, нечего? – сокрушалась она. – Ну какая сейчас дача? Когда у нас холодильник пустой, гора белья в стиральной машинке и полы не мыты…
– Не сгущай краски, – басил папа. – Тут дел на пару часов, а у нас целые выходные из-за этого пропадают!
– Это я сгущаю краски? – В голосе мамы уже слышались слезы. – В красках у нас ты знаток, вольный художник! И хорошо же ты часы чужой работы считаешь…
– Сама же знаешь, я всю ночь «бомбил» как проклятый. Предлагаешь мне еще и с тряпкой по полу поползать?
– Не знаю я, чем ты ночью занимался! – пульнула мама.
– Ах, она не знает. – Папа уже несся по коридору. – Ну, она еще узнает…
Мама громко всхлипывала и кашляла от слез где-то на кухне. Папа же решительно хлопал дверьми. В семье Дубковых начинались обычные выходные. Тося вздохнула, вылезла из-под одеяла и, будто ища защиты, прижалась всем худеньким телом к пушистому Кристоферу, который мирно лежал рядом.
– Скоро это кончится, – уверенно сказала она.
И сама еще не знала, насколько была права.
– Тося, собирайся! – крикнул папа, распахивая дверь в ее комнату. – Мы едем на дачу.
– Сейчас? – удивилась Тося. – Посреди зимы?
Папа уже мерил широкими шагами ворсистый ковер и почему-то потирал ладони. Глаза его горели, на щеках выступили бордовые пятна. Так он выглядел, когда заражался какой-нибудь новой идеей. Что-то поселялось у него в голове, и казалось, что вокруг он видит уже не привычный мир, а совсем иные картины. Взгляд его буравил родные стены, чтобы выбраться за пределы обыденности. Тося и любила, и боялась этого папиного настроения. Трудно было предугадать, к чему оно приведет. Иногда такие вспышки заканчивались веселыми играми, шутками и смехом. А иногда папа надолго замыкался в себе, молчал, и будто шла в нем серьезная внутренняя работа, к которой он не допускал никого. Даже Тосю.
– Собираемся немедленно! – скомандовал папа. – Ты же хочешь подготовить наш летний домик к встрече Нового года?
– Новый год на даче? – От радости Тося даже выпустила из рук Кристофера. – Ты это серьезно?
– Конечно! – ответил папа и улыбнулся.
Тогда Тося совсем успокоилась и подумала, что сегодняшнее его настроение приведет только к хорошему. Она вскочила с кровати и поскорее, пока папа не передумал, начала собираться. Никогда в жизни она не была на даче зимой. И даже долгое время думала, будто зимы в Подмосковье не бывает вовсе. Часто просила родителей в морозные дни отвезти ее за город, где, по ее представлениям, всегда стоят зеленые березы и ветер перестукивает колосьями на поле.
– Мама, а мы возьмем с собой Кристофера? – спросила Тося за завтраком.
– Берите кого хотите, – глухо ответила мама.
И Тося поняла, что та до сих пор обижается на папу.
– А ты поедешь с нами? – спросила осторожно. – Будет весело.
– Не до смеху мне, – отвернулась мама.
Кажется, именно в тот миг Тося впервые почуяла перемены: совсем слабый дух старых обид смешивался с еще молодой неокрепшей злостью.
– Хочешь, я останусь? И пол помою…
Мама задумчиво посмотрела на Тосю, но взгляд ее в этот миг чем-то напоминал папин. Будто она видела не родную дочь, а что-то совсем чужое. Но мама тряхнула головой, и взгляд ее стал прежним: немного грустным, но твердым и решительным.
– Езжай с отцом, – она растерянно коснулась Тосиных волос. – А я тут без вас хоть уберусь спокойно.
И она положила в Тосину тарелку горячий и ароматный омлет. Его запах тут же заглушил все другие, что витали тем утром в кухне Дубковых. И Тося совсем позабыла тревоги.
– Я пойду машину разогрею, – сказал папа из коридора. – Точно не едешь с нами?
Мама покачала головой. Папа в прихожей, конечно, не видел этого, но понял ее безмолвный ответ.
– Тося, я жду тебя внизу, – сказал он и хлопнул входной дверью громче обычного.
Мама быстро собрала дочери теплую одежду. И взяла с Тоси слово позвонить, как только они доберутся до места. Мама делала вид, что не может дождаться, когда же наконец квартира останется пустой. Словно ей не терпелось начать уборку. Но Тося видела, что глаза у мамы по-прежнему грустные и уголки губ смотрят вниз.
– Мамочка, не скучай, я тебе Кристофера оставлю! – сказала она и заулыбалась.
– Иди, добрая душа, – мама подтолкнула ее к двери. – И когда же наконец повзрослеешь?
Но не сдержалась и тоже улыбнулась дочери в ответ, лишь слегка, но они тут же стали очень похожи друг на друга. Улыбки у них были теплые, лучистые…
На свой участок Тося с папой вошли как завоеватели. Раскрасневшиеся, усталые и радостные. Больше часа им пришлось прокладывать себе путь соседскими лопатами. Хорошо еще, что соседи ездили в свой загородный дом каждые выходные и основная дорога была расчищена. Но весь участок был занесен снегом так, что деревянный забор стал вполовину ниже, и казалось, его запросто можно перешагнуть. Папа так и сделал, при этом провалившись до подмышек в снег. Пришлось откапывать сначала папу, а потом заезд для машины и узенькую дорожку к дому. Небо в тот день было прозрачно-голубым, совсем без облаков. А снег всюду лежал такой чистый, какого в Москве и не бывает вовсе. Пушистый, жемчужно-белый. Его даже хотелось есть. И тогда Тося вспомнила, как мальчишка с другой планеты ловил на язык снежинки. Она сняла варежки, горячими ладонями скатала упругий снежок, а затем с хрустом откусила от него порядочный кусок. Снег попал ей за щеки, обжег холодом зубы, так что из глаз сами собой хлынули слезы. Тося подумала, как же глупо сейчас выглядит со стороны, и рассмеялась. И смех ее полетел по заснеженному участку, звонкий и высокий, как осколок лета, когда она целыми днями хихикала, плескаясь в бассейне или отстукивая с мамой в бадминтон. Тут Тося увидела, как папа, раскинув руки в стороны, отклонился назад и упал спиной прямо в сугроб.
– Какая красотища! – Он смотрел в высокое небо. – Падай, дочь!
И Тося упала рядом с папой, подминая нерасчищенный снег, проваливаясь в него, как в пушистые перины. Как две звезды, лежали отец и дочь посреди двора, вслушиваясь в тишину. Будто оторванные от всего мира. Наедине с собой, когда каждое чувство, каждая мысль становятся выпуклыми, настоящими, живыми…
В доме нужно было сразу же растопить печь, а то после валяния в снегу зуб на зуб не попадал. Отсыревшие дровишки нехотя занимались огнем, они кряхтели, потрескивали, отогревая сначала свои бока, а потом уже печные стены. Папа с Тосей сидели возле огня, протягивая к нему ладони и перестукивая озябшими ногами.
– Ничего, сейчас согреемся, – улыбался папа. – Чайку вскипятим.
– А мне и не холодно, – храбрилась Тося, потирая красный нос.
Она ходила по дому и будто узнавала его заново. Все сейчас было иным. Заиндевелые стекла окон, которые летом распахивали настежь, чтобы впустить в комнаты освежающий ветерок и настойчивый стрекот кузнечиков. Покрытые пылью тумбочки: на них летом мама выкладывала кружевные салфетки и ставила вазочки с фруктами. Холодные кровати, застеленные так аккуратно и туго, словно на них никто и не лежал никогда. Нигде не валялись раскрытые книги, газеты или журналы. Не стояла возле плиты грязная посуда, даже стулья вокруг стола выстроились чинно, прильнув один к другому и будто ощетинившись от холода рейками спинок. Укрывшись снегом, весь дом спал, словно забравшийся в берлогу медведь. Лишь доски пола скрипели так же, как и летом. И Тося специально наступала на них ногами, чтобы убедиться – это ее дом. Он все тот же, родной. Вскоре и правда дом начал отогреваться, оттаивать, и в нем появились знакомые черты. Ранний вечер уже крался по двору, а в печи занимались пламенем все новые и новые дровишки. В комнате включили свет и зажгли свечи. На столе стоял горячий чай. Уже закипала поставленная вариться картошка, и пар от кастрюли поднимался под самый потолок. Тося давно скинула шубку и теперь вглядывалась в папины картины, что висели на стенах. Она с интересом наблюдала, как меняет их колышущийся свет от свечей. Лица на портретах улыбались или, наоборот, печалились: они были совсем живыми. Раньше Тося этого не замечала. Между тем папа развесил на дверные косяки одеяла, чтобы они просушились, наполнились теплом. Да и подушки положил поближе к печи.
