Парень взялся за камень. Но поднять его не смог.
– Слабак! – сказал Микоша. – Подтяни штаны.
Парень послушно подтянул штаны.
– Она пошла в конец виноградника, к сухому дубу.
– К сухому дубу… я так и знал, – буркнул парень и побежал в гору.
Микоша опять наклонился к роднику. Пить ему не хотелось. Он опустил в ледяную воду маленький облупившийся нос.
Наверное, пахнущая талым снегом струя текла по темной подземной жиле через всю страну на юг, чтобы передать Микоше привет от родных краев.
Напрасно считают, что друзья должны быть одногодками. Можно дружить с человеком, который вдвое старше тебя. Дело не в возрасте. Иногда старики бывают молодыми, а молодые – стариками.
Микоша дружил с Павлом. С тем самым Павлом, который только что пролетел над берегом на гремящем вертолете. Вертолет рассыпал на виноградники Удобрения, поливал зеленую лозу ядохимикатами, а когда ударяли заморозки, окутывали побеги густым теплым дымом. Он работал в колхозе, как трактор, только передвигался не по земле, а по небу.
Павел слегка прихрамывал, и на руках у него были темные шрамы. Еще недавно он был военным летчиком, летал на сверхзвуковых истребителях-перехватчиках. Он готовился в отряд космонавтов. Но потерпел аварию. Разбился. Еле выжил. И был по всем правилам комиссован – «уволен из вооруженных сил по состоянию здоровья».
«Был боевым летчиком, стал колхозником, – посмеивался над собой Павел и тут же добавлял: – Но я еще слетаю в космос».
«Черта с два ты слетаешь на переломанных ногах, – думали про него люди. – Новые ноги не поставишь».
«Поставлю!» – думал про себя Павел.
Он бегал, плавал, прыгал и к исходу дня падал на койку. Ночью Павел постанывал от боли. Но утром начинал все сначала. Он был приземистый, коротконогий и короткорукий. Ходил вразвалочку – хождение по земле было для него чем-то неестественным.
Один Микоша верил, что Павел добьется своего. Он дружил с Павлом.
Когда Микоша, весь ободранный, в бурых пятнах йода, появился на вертолетной площадке, навстречу ему катилось колесо, сделанное из двух огромных обручей. Внутри колеса стоял Павел. Его руки и ноги превратились в крепкие спицы, а голова шла кругом.
– Эге-ге! – крикнул Микоша.
Колесо остановилось. Павел стоял вверх ногами.
– Поставь меня на ноги! – сказал он.
Микоша сделал пол-оборота. Павел шагнул на землю.
– Э-э, брат, да ты на кого похож? Подрался?
Микоша покачал головой.
– Сорвался.
Павел прищурил глаза и с расстановкой произнес:
– Если вы ушибете коленку или разобьете локоть помните, что на свете есть замечательное средство о ушибов и ран – арника…
И Микоша тут же подхватил:
– …Мажьте арникой разбитые локти и колени – чудодейственная мазь мгновенно затянет все раны.
Павел быстро полез в кабину вертолета и через минуту вернулся с темной склянкой.
Микоша стянул с себя рубаху, и Павел осторожно, чтобы не причинить боль, стал смазывать раны друга целебной мазью.
Согретая солнцем мазь стекала с плеч на ключицы и на лопатки.
Микоша морщился, а Павел приговаривал:
– До свадьбы заживет!
И сочувственно улыбался.
Когда Микоша на липкое тело надел рубашку, Павел спросил:
– Полетим бомбить черепашку?
Микоша мотнул головой.
– Забирайся в кабину!
Кабина была нагрета солнцем, и первое время в ней было трудно дышать. Но когда заработал двигатель и огромные мельничные крылья-лопасти с грохотом завертелись над вздрагивающим телом вертолета, сразу стало прохладней.
Машина сделала плавный прыжок, и ее стремительно потянуло ввысь. Жутковатая легкость хлынула к Микоше. Он сразу забыл про ранки, про розоволицую рыбу-солнце. А внизу уже строчка за строчкой проплывали ровные шпалеры виноградника.
– Добавить обороты! Ручку на себя! – вслух скомандовал Микоша.
В грохоте двигателя Павел не услышал голоса своего маленького друга, однако обороты добавил и машину поднял еще на один воздушный этаж, потому что всегда так делал перед разворотом над краем виноградника. И тут Микоша снова взглянул на землю и увидел большую группу ребят в черных пилотках с белыми стрелами. Они шли, окружив кольцом четыре белые пилотки.
Странное предчувствие овладело Микошей. Он потянул Павла за рукав и показал ему на ребят. Павел принял сигнал и, развернувшись, низко прошел над зеленой лозой. И Микошины глаза – всевидящие глазенапы – увидели девчонку с лицом, похожим на печальную рыбу-солнце… Он услышал приглушенный звук холодного родника, услышал голос парня со слипшимися волосами: «У нас тут военная игра, а она пропала… ее ищут…» Парень вытирал лицо черной пилоткой, а у Шуренции была белая пилотка. И он, Микоша, сказал: «Она пошла в конец виноградника, к сухому дубу». И этим «сухим дубом» он выдал ее «врагам».
Когда вертолет сделал еще один круг, Микоша увидел, как Шуренцию запирают в сарай. И ставят часового в черной пилотке с белой ломаной стрелой…
А вертолет летал взад-вперед над зелеными шпалерами, и за ним, сверкая на солнце, тянулся капельный веер ядовитой жидкости, которая уничтожала зеленого вредителя – черепашку.
Разведотряд белых пилоток был утром этого дня заброшен в тыл противника и обосновался в конце виноградника, у сухого дуба. Трое ребят и Шуренция должны были обнаружить главные силы противника – черные пилотки – и сообщить об их продвижении.
Полный, мешковатый Степа, с маленькими колючими глазами, залег в кустах, остальные разведчики двинулись в разных направлениях. Командир разведотряда – крепкий лобастый парень Азаренок – направился к поселку. Белый, не успевший загореть Толя, с очками, висящими на груди, как полевой бинокль, двинулся в ущелье. Шуренции было приказано пробраться к морю.
Когда она вернулась, все были уже на месте. Никто противника не обнаружил. И было решено передохнуть и двинуться в горы – на седло.
– Может быть, перекусим? – предложил Степа.
– Рано, – сказал Азаренок.
Степа поворчал, но настаивать не стал. Ребята лежали в траве под кустами.
– У нас в Колодулихе не растет виноградная лоза и в сельпо виноград не привозят, – задумчиво сказала Шуренция. – Зато у нас трава сочная, а здесь сухая и колючая. Корова есть не станет.
В это время кусты вокруг зашевелились, ожили. И четырех разведчиков окружило человек двадцать ребят в черных пилотках.
…Микоша относился к той странной породе людей, которые лезут в окно, хотя никто не запирает от них двери. Они пробираются сквозь колючие заросли, купаются между скал и под проливным дождем выходят из дома.
Таких людей недолюбливают. Их пытаются переделать – сделать нормальными. Напрасно! Они так замешаны самой природой, ничего тут не поделаешь. Дед называл Микошу «пещерным жителем». Дед не любил Микошу. Он терпел его ради Марии – Микошиной мамы.
Утром за дедом приходила машина. Шофер Коломийцев, худой, тщедушный, в старой фуражке военного образца, ходил вокруг машины и ждал. Иногда к Коломийцеву выбегал Алик – Микошин двоюродный брат. И каждый раз Коломийцев спрашивал Алика:
– Кто у нас бог, царь и воинский начальник?
И Алик отвечал:
– Деда!
– Правильно! – говорил Коломийцев и щурился – улыбался.
Потом появлялся дед – высокий, грузный, бритоголовый. Три складки на прямом затылке. Нижняя губа недовольно оттянута. Коломийцев подносил руку к козырьку и спрашивал:
– В правление?
Дед не отвечал. Он чмокал Алика в щеку и говорил:
– Беги к бабке.
Алик растирал ладонью поцелуй деда и шел домой.
Машина уезжала.
К трем часам дед приезжал обедать.
На этот раз он застал Микошу в плачевном виде – ободранного и побитого.
– Что это за чучело? – сердито спросил дед.
Микоша промолчал.
– Кто тебя разукрасил?
– Сам, – под нос буркнул Микоша.
– Оставь его, дед, – вмешалась тихая бабушка, – на нем и так живого места нет.
– Пещерный житель! Вроде этого вертолетчика Павла!
– Он скоро уедет, – сказал Микоша. – Его скоро вызовут в отряд космонавтов. Он полетит…
– Он у меня скоро в трактористы полетит, – перебил внука дед. – На днях чуть вертолет не разбил… Загрузил его камнями…
– Он грузоподъемность выжимал.
– «Грузоподъемность»! Его голова столько не стоит, сколько вертолет! Что ты на меня уставился?…
– Не хочу есть.
– Ешь без разговоров!
Микоше и в самом деле не хотелось есть. Плечи, руки, ноги охватила зудящая боль. Чудодейственная мазь арника не оказывала мгновенного действия. Но сильнее этой боли Микошу мучило сознание того, что он сказал парню со слипшимися волосами про сухой дуб – выдал «врагам» Шуренцию и ее друзей. То, что «враг» был не настоящий и что все зто произошло в военной игре, а не в бою, не умаляло Микошиной вины перед Шуренцией и перед самим собою.
– Ты что-то бледный, – сказала бабушка, – пойди приляг.
