— Бери же. Смотри, передумаю! — пригрозил человек. И пошел себе полем.
Верховые ринулись вслед. Лишь один молодой на минуту замешкался: обронил он случайно кисет с табаком.
— Всевышний, всевышний послал! — зашептал обалдело крестьянин.
Повернулся мужик к коню. И вдруг испугался: да не колдовство ли все это? Потянулся он к лошади. Конь и дернул его копытом. Схватился мужик за побитое место.
— Настоящий! — взвыл от великого счастья. — Кто вы, откуда?! — бросился мужик к молодому парню.
— Люди залетные. Соколы вольные. Ветры весенние, — загадочно подмигнул молодец.
— Да за кого мне молиться? Кто же тот, в шапке, такой?!
— Разин. Степан Тимофеевич Разин! — уже с ходу прокричал верховой.
СТРАНА ИШПАГАНЬ
Степан Тимофеевич Разин родился на Дону в станице Зимовейской. Отец Степана, Тимофей Разя, воспитывал сына в казацких строгостях: будь честен, будь прям, друга не брось в беде, шапку не гни перед сильным. Вырос Разин статным, красивым, широкоплечим, широкогрудым. С малолетства сидел на коне как влитой. Кудри у Степана густы, как степные травы. Глаза черные. Словно черным огнем горят.
— Казак, казак, — говорил старый Разя, поглядывая на сына. — Кровью — казак, видом — казак. Береги, сынок, честь казацкую смолоду…
В 1667 году, собрав до тысячи таких же молодцев, как и он сам, Степан Тимофеевич Разин перешел с Дона на Волгу, потом на Яик и отсюда Каспийским морем двинул в заморские страны. Часто тогда казаки уходили на поиск далеких, свободных земель. Там, за морями, искали счастье. Ходили походами в Турцию, в Персию. Персию называли «страна Ишпагань». В гости к персидским ханам и повел своих казаков Разин.
Распустили паруса казацкие струги. С волны на волну, с волны на волну плывут они выводком лебединым. Все дальше и дальше уходит родная земля. За каспийской волной скрывается.
Казаки — удалой народ. Не занимать им у смелых храбрости. Однако морской поход не прогулка в леса за ягодой.
— Что же ждет нас в далеком краю?
— Как нас встретит страна Ишпагань?
— Суждено ли домой вернуться?
«Ишпагань, Ишпагань, — сам с собой рассуждает Разин. Стоит он на атаманском переднем струге. Смотрит на воду, на небо, в синюю даль. — «Ишпагань» — слово какое мудреное».
Прошли казаки по Каспийскому морю. Побывали в Дербенте, в Ширване, в Баку. Есть в Персии город Решт, есть Фарабад, есть Астрабад. И здесь лихих донцов повидали. Сотни верст прошли казаки. Вступали с персами в жаркие схватки. Чуть не погибли, зимуя в чужом краю. С эскадрой персидской бились. Проявили и ум и геройство. Однако свободной земли не нашли. Правда, вернулись назад с добычей.
Качает Каспий стрелецкие струги. Гонит к дому попутный ветер.
«Ишпагань, Ишпагань, — сам с собой рассуждает Разин, — нет свободной земли на свете. Да и стоит ли счастье искать за тысячу верст от дома. Эх, скрутить бы боярство в своем краю! Людям бы хлеб и волю».
Дерзкие думы у Разина.
«Ишпагань, Ишпагань, — нет свободной земли на свете».
Вот и берег родной вдали. Чайки криком людей встречают.
ЧАЛМА
Вернулись казаки из похода. Стали на отдых в Астрахани. Уходили в персидские земли — жалко было на них смотреть. Обносились совсем казаки. Рубахи и те не у каждого были. На одежонках дырка к дырке тогда лепилась.
Ну, а теперь глянешь на казаков — зарябит в глазах. Кто в кафтане суконном, кто в бархатном. Кто в лисьей шубе, кто в соболиной. Халаты почти у каждого — алые, желтые, вишневые, в малиновый цвет.
Август. Солнце палит пожаром. Пот ручьями льется. Однако терпят лихие донцы. Ходят в кафтанах, халатах и шубах. Нарядом своим красуются.
При разделе персидской добычи Кривому Симошке досталась чалма. Чалма дорогая, шелковая. Золотом, жемчугом шитая. И размером как раз на Симошку. Напялил на чуб свой казак чалму. Глянешь теперь на Симошку, словно это идет не казак, а шествует важный турок.
Нравится Симошка себе в чалме. Народ на Симошку поразинувши рты глазеет. Следом мальчишки толпой бегут. Идет Симошка, глазом кривым на людей косит, по-глупому как-то, по-заячьи улыбается.
Встретил дружка Гаврилу Большого — похвастал своей чалмой.
Встретил Любимку Непейвода — этому тоже чалмой похвастал.
— Золотом, жемчугом шитая, — объясняет любому Симошка. — Такая чалма стоит двести казацких шапок. Ее до меня сам турецкий паша носил.
Гулял, расхаживал казак по улицам Астрахани и вдруг нос к носу столкнулся с Разиным. Остановился Разин, посмотрел на необычный вид казака, на чалму, на кривой глаз, на глупую улыбку Симошки, ткнул пальцем, проговорил:
— Турок?
Опешил Симошка.
— Батюшка атаман, я же казак. Я же Симошка Кривой, — поспешно добавил.
— Что кривой — это вижу, — ответил Разин. — Кривой есть, казака же не вижу.
— Я же с Дону, батюшка Степан Тимофеевич. Мы же разом с тобой в Ишпагань ходили. Я же казак, казак, — уверяет Симошка.
— Не вижу, не вижу, — повторил Разин. Голос стал у него суровым.
Сообразил Симошка, в чем дело, не таким уж был глупым, скинул поспешно чалму.
Посмотрел Степан Тимофеевич на казака и снова сказал:
— Нет казака. Не вижу.
Екнуло тут у Кривого Симошки сердце. Показалось ему, что Разин потянулся к острой казацкой сабле.
«Ну как возьмет зарубит!»
— Один минут! — закричал Симошка.
Рванулся он в сторону, к торговым рядам. Прошла минута — и впрямь вернулся. Нет у Симошки в руках чалмы. Смушковая шапка на голове.
Посмотрел Разин на шапку, усмехнулся:
— Ну, теперь вижу, что ты казак.
Расплылся в улыбке Симошка.
Сокрушался потом казак:
— Суров атаман, суров. И как я ему на глаза попался? Вдругорядь я бы за ту чалму выменял двести казацких шапок.
История с чалмой и другим послужила наукой. Скинули разинцы лисьи, собольи шубы. Вновь надели зипуны и казацкие свитки.
Передохнув после морского похода в Астрахани, Разин вместе с казаками вернулся к себе на Дон.
«РАВЕН ОДИН ОДНОМУ»
Радостно встретили разинцев на Дону. Многие и веру уже потеряли, что вернутся домой казаки. Разные слухи о них ходили. То шептались люди о том, что потонули донцы в неспокойном Каспийском море. То новые вести пришли на смену: положили где-то в каких-то боях казаки свои буйные головы.
И вдруг — целы, невредимы вернулись они домой.
— Эх, удалой народ!
— Ну как там, в краю чужом?
— Хороша ли страна Ишпагань?
— А верно, что нет там ни солнца, ни месяца?
Смотрят станичники на добычу заморскую. Лезут, как мухи, к Разину:
— Может, снова пойдешь походом? Мы бы тоже с тобой заодно. И нам бы сгодились халаты твои и шубы, не помешало бы золото и серебро.
Но дума другая у Разина:
«Да разве счастье в персидских халатах! Если даже каждый десятый мошну набьет, богаче не станут люди».
Немало исходил по белому свету Степан Тимофеевич. Даже старый Разя как-то сказал:
— Шатун!
Ходил и на юг к крымчакам и ногайцам, в военном походе к польской границе шагал на запад. Дважды бывал в Москве. Добирался и дальше — на самый Север, к студеному Белому морю.
Насмотрелся Степан, навиделся. Прижали всюду бояре Русь. Несладко везде человеку.
— Нет, не в халатах радость. Счастье, станичники, надо искать в другом. Птица имеет волю, — рассуждал Степан Тимофеевич. — Рыба имеет волю. Букашка степная, зверь ли лесной — и эти сами себе господа. Чем же люди на свете хуже? Э-эх, оседлало боярство Русь! Нет бы стать на дыбы коню да тех, кто залез на шею, махом единым скинуть.
Дивились казаки необычным речам. Конечно, кто подороднее был, побогаче, не очень торопился кричать: «Согласен!»
Зато большинство:
— Правда твоя, правда, Степан! Пора бы людишкам вздыбиться.
Вскоре после возвращения на Дон Разин побывал в Черкасске, в столице донского войска. Здесь и произошел у него крутой разговор с войсковым атаманом Корнилой Ходневым.
— Что-то ты, Стенька, мутишь народ! — строго сказал атаман.
— Я ли мучу, Корнила? Может, бояре тому виной? Вот бы кого к ответу.
— Не балуй, казак, не балуй!
Корнила — старший здесь на Дону. Перед царем он за все в ответе.
— Ты, Стенька, язык припрячь. Добром говорю, по-свойски.
— Эх, Корнила, Корнила Яковлевич! — Разин с усмешкой глянул на атамана. — Высоко ты, видать, взлетел. Прибился к боярской стае. Да как бы с небес не рухнуть.
Насупился Ходнев. Уж больно дерзкие речи ведет казак. Да за такие слова… Однако осторожен войсковой атаман. Знает: на Дону Разин в большом почете. Сила стоит за Разиным. Решил Корнила пока не ссориться.
— Ну-ну, так ты за какую Русь?
— Нет ни бедных тебе, ни богатых. Равен один одному. Вот за какую Русь, — ответил Корниле Разин.
