Зиночка помотал головой. Вошла секретарь с журналом. Алевтина Васильевна просмотрела оценки и улыбнулась:
—Вот все и выяснилось. Ты уже шестиклассник. Никаких „условно“. И выбрось свои нехорошие мысли из головы.
—Правда?! — вскочил Зиновий. — И можно маму не вызывать?!
—Правда, — подтвердила директор.
—А она не передумает? — с тревогой спросил он.
—Елизавета Серафимовна?.. Не передумает. Ты скажи лучше, что с мамой?
—Сердце у нее… когда папа… часто болеет… Спасибо, Алевтина Васильевна! До свиданья, Алевтина Васильевна.
Едва он вышел, директор резко встала из-за стола:
Да что же это такое! Только что состоялось это неприятное объяснение с родителями Савченко и Капустина, как явился Углов. И опять та же история. „Условно“!.. Нет, видно, тут без взыскания не обойтись, — она пододвинула к себе книгу приказов и попросила вошедшую пионервожатую: — Алла, найдите Елизавету Серафимовну и скажите, что я ее жду.
—Зинка! Ну что она сказала?.. Почему так долго? Мы хотели уже выручать идти! — наперебой спрашивали Саша с Женей.
А он не мог прийти в себя от счастья. Стоял и улыбался.
—Может, ты того? — Женя ткнул пальцем в висок. — Чокнулся?
—Ну говори же! Ведь все хорошо? — теребила за рукав Саша.
—Хо-ро-шо-о! — закричал Зиновий и побежал со двора.
Они догнали его, схватили за руки, смеялись, теребя. Зиночка, вновь переживая случившееся, рассказал им все.
—Молодец! — радовался Женя. — Я так боялся, что ты струсишь.
—Я говорила? Говорила! Алевтина Васильевна, знаешь, какая мировая! Человека насквозь видит!.. Пошли на Энгельса, газировки выпьем. Что-то во рту пересохло.
Выпив воды, они уселись в Первомайском саду. Саша сказала:
— Пока ты там парился, мы так хорошо придумали! Придем на завод и скажем: „Зиночкина мама часто болеет, потому что сердце… А если полечится — болеть не будет, а хорошо будет работать каждый день. Вам же еще и лучше!..“ Ну как? Здорово?
— Ага, — сказал Зиночка. — Только мне стыдно за себя просить.
— Стыдно?! — налетела на него Саша. — Ты и к директору говорил „стыдно“. И не себе просить, а маме! Понял?!
— А если нас выгонят?
— Не выгонят, — вмешался Женя. — Не имеют права. Папа мне рассказал. Профсоюз защищает рабочих. И должны, если правильно, сделать так, как рабочий просит. А у нас правильно!..
Полные решимости, подходили они к заводу. По крутой, как пароходный трап, железной лестнице поднялись на второй этаж. Остановились перед дверью с табличкой: „Председатель завкома…“ Постучали — молчание. Еще раз — ни звука.
— Пусто, — сказал Зиночка, желая одного — поскорее уйти.
— Посмотрим, — шепнула Саша и глянула в замочную скважину — Есть! Женщина. Симпатичная. Эта сразу поймет!
Саша рванула дверь. Женщина удивленно посмотрела на них:
— Вам кого?
— Вас, товарищ Афиногенова, — ответил Женя. — Вы ведь Афиногенова?.. Нам нужна сердечная путевка в санаторий.
— Ой, уморил! — засмеялась она. — У тебя, что ли, сердце больное?
— Не смешно, — обиделся Женя. — У Зиночкиной мамы!
— У твоей, что ли? — спросила она, глядя на Сашу.
— Нет. Это его маме надо. Зиночки, — и указала на Зиновия.
— Он — Зиночка?!. Цирк какой-то! Он же пацан!.. Или говорите толком, или выкатывайтесь!
Они рассказали. Афиногенова порылась в бумагах.
— Нет. Угловой не можем. И работает она у нас без году неделю, и не проявила себя так уж очень…
— Так потому что болеет! — перебил возмущенный Зиновий.
— Слушай ты, мамин защитник! — рассердилась Афиногенова. — Ты чего орешь?! Отдыхать все желают. И вообще, тут не детский сад. Пусть мать сама приходит… Идите, идите…
Очутившись снова в пустом коридоре, друзья растерянно переглянулись. Первой опомнилась Саша:
— Надо на нее пожаловаться!.. К кому бы еще пойти?
И тут Зиночка вспомнил, как к ним приходил на праздники папин друг — Семен Семенович Дубровин. Большущий. Вся грудь медалями увешана…
—Дядя Семен еще тут работает, — сказал Зиночка. — Он тоже, как и папа, в парткоме.
—Так чего же ты молчал? Пойдем к нему! — потребовала Саша…
Над заводским двором завыла сирена. Обеденный перерыв. К столовой, заполнив проход между цехами, быстро приближались рабочие. Ветерок донес запахи железа, машинного масла, краски.
—Смотри, Зинка, не прозевай, — предупредила Саша.
—Давай! — крикнул он, увидев в толпе могучую фигуру кузнеца.
—Дядя Семен!.. Семен Семенович!.. Товарищ Дубровин! — в три голоса закричали они разом.
Дубровин увидал их, помахал рукой и пошел к проходной.
— Зиновий?! Вот молодец, что пришел проведать! — протягивая большую, темную от въевшейся копоти руку, сказал дядя Семен. — Знакомь с друзьями… Саша?.. Хороша Саша! А ты, видать, бойкая! Мальчишек не бьешь?.. Женя? Ну ты верняком профессором будешь. Почему?.. Наружность у тебя такая… внушительная.
От него веяло силой. Светлые глаза излучали добродушие.
—Что, ребятки, завод посмотреть? Или какое дело есть?
—Мы в завком ходили. А нас это… а путевка позарез нужна! А она бюрократка, — выпалила Саша.
—Стоп! Раз до завкома дошли, значит, дело серьезное. Разобраться надо. Айда в столовую. Там сразу два дела и сделаем.
—Да мы не хотим кушать! — возразил Женя.
—Зато я хочу. Это раз. А во-вторых, и вы хотите. Когда из дому?.. Ну вот, полдня прошло. Решено. Пошли.
За столом, рассказывая дяде Семену, не заметили, как выхлебали борщ, расправились с гуляшом и запили компотом.
—Как же это? Я ведь совсем не хотел есть, — обнаружив пустые тарелки, растерянно сказал Женя.
—Видишь, — засмеялся дядя Семен, — я прав. Быть тебе профессором. Только по рассеянности не сломай зуб мудрости.
Проводив ребят до проходной, дядя Семен сказал:
— Слов на ветер бросать не буду… После смены заседание завкома как раз. Там и выясним. Подходите часам к шести, — и тихо, будто прислушиваясь, проговорил: — Эх, Оля-Олечка… Горда ты, Ольга Дмитриевна. И я-то, старый дурак… — он, как кувалдой, взмахнул в досаде своей ручищей и пошел к цеху…
Что делать, если вовсю жарит июньское солнце, желудки отяжелели от вкусного обеда, а в двадцати шагах Дон?!. Полдня пролетело, как минута. А около шести с мокрыми еще после купания волосами они стояли в коридоре заводоуправления.
Завкомовская дверь раскрыта настежь, из нее сизой полосой выплывает папиросный дым. Слышатся голоса.
—Я человек новый!.. Я не могу, — говорила Афиногенова.
—Ага! Прищемили хвост! — злорадствовала Саша.
— Не новый! Год скоро… И на бюро тебя предупреждали! — гудели возмущенные голоса. Потом послышался бас дяди Семена:
—Скажи прямо, Афиногенова. До каких пор ты будешь устраивать за счет нас, рабочих, курортные променажи разным там… А вот больной работнице… Да знаешь ты, Афиногенова, кому отказываешь?.. Так слушай. Муж ее, полный кавалер ордена Славы, тут, на заводе, спасая мать двоих детей, голову сложил… А Оля Углова шестнадцать раненых бойцов от фашистов прятала. Кормила. И в путь-дорогу проводила. А потом по доносу ее гестапо сцапало… Там они, ироды, ей сердце и вымучили… В ноги этой женщине поклониться земным поклоном надо!.. Все, товарищи. Сами говорите и решайте…
Зиновий с расширенными от боли и удивления глазами слушал… Мама. Какая же ты, мама?!. Нет ни орденов у тебя, ни медалей… И никогда ты не рассказывала даже сыну своему, как дралась с фашистами голыми руками… Он стыдился плакать при друзьях. Повернулся и пошел по гулким ступеням вниз. Женя с Сашей тоже спустились вслед за ним, И долго стояли, глядя в разные стороны. Наконец загремела лестница — спускались завкомовцы.
— Вот они где, голубчики! — шагнула к ним Афиногенова. — Не мельтеши! — осадил ее Дубровин. — Душу иметь надо, тогда не стыдно будет таким мальцам в глаза глядеть. Поняла?
Их окружили. Серьезно, как взрослым, жали руки. Хвалили. Шли домой молча. В ушах еще звучал гневный голос Дубровина. Уже на Очаковской Саша сказала тихо:
— Как это хорошо… когда у человека есть такие, настоящие друзья. Правда, ребята?..
С ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ ВСЕ БУДЕТ ПО-ДРУГОМУ“
Друзья ликовали: путевку обещали дать через неделю. Но неожиданно возникло препятствие. Мама заявила Зиновию:
— Никуда я не поеду! А ты? Как я тебя одного брошу? Да я еще больше расхвораюсь, о тебе думая.
Зиновий в тревоге побежал к друзьям за помощью.
— Тетя Оля, а мы так старались! — обиженно говорила Саша.
—Ольга Дмитриевна, это только сначала скучно, — убеждал Женя. — Я тоже скучал первый раз в лагере. А потом привык.
—Дорогие мои, — растрогалась мама. — Большущее вам спасибо! Но Зиночку одного бросить не могу. Сердце изболится…
Друзья решили не сдаваться. Саша говорила изумленно:
