С Юлькой что-то случилось
Гешка понял, что ему не догнать друга. Хмурый, он возвратился к Нюре.
— Ну и пусть бежит. Тоже мне товарищ! — стараясь казаться как можно более равнодушным, сказал Гешка.
Мокрая одежда неприятно холодила тело и шуршала, словно сшитая из брезента.
Гешка огляделся. Лодка их перевернулась совсем недалеко от Писанца. Не зря назвали так этот утес. Высоко поднялась на противоположном правом берегу его светло-серая стена. Ветры, дожди выбили на нем замысловатые узоры. Как будто богатырь хотел поведать потомкам о своих подвигах.
На берегу лежало несколько бревен, выброшенных весенним паводком.
Долго наблюдали ребята за быстротечной рекой. Волна то и дело обмывала разбойный камень, о который ударилась лодка. Он становился на мгновение седым от пены, и, как только вода стекала, его мокрая скользкая макушка вспыхивала под солнцем.
— А ящики нам придется доставать из реки, — угрюмо и твердо сказал Гешка.
— Обязательно даже. Мне перед дедушкой стыдно.
Решили дождаться утра, приплавить лодку и с нее, ныряя, поднять ящики.
После захода солнца с низовьев реки поплыл тонкий туман. Казалось, Осьва укрывается одеялом. Сразу стало холодно.
— Давай устраиваться на ночлег! — сказал Гешка.
Невдалеке из крутого берега выпирали два гладких, облизанных, ветрами камня. Между ними была маленькая сухая пещерка. Место для ночлега удобное, защищено от ветра с трех сторон.
Пока Геша выкидывал из пещерки камни, разравнивал гальку, Нюра отыскала прошлогодний зарод и принесла две охапки сена. Вот и готово жилье! Теперь надо позаботиться об ужине: Гешка почувствовал сильный голод. Пошлепав ладонью по животу, он грустно улыбнулся:
— Скучает мой живот. Ох, есть хочет!
— А ты?
— Я-то нет!
Нюра рассмеялась и тоже призналась, что не прочь бы поужинать.
— Пойдем поищем! — сказал Геша, кивнув головой в сторону луга.
И Нюра, выросшая в лесу, поняла его с полуслова.
Они вперегонки добежали до луга и, разводя руками густую траву, стали рвать щавель, сочные перья черемши — дикого чеснока, откапывать маленькие бледно-розовые корешки луговой моркови.
Ребята отнесли «добычу» к пещере. Сразу же за ней начинались заросли малинника. Как не полакомиться ягодами! Гешка надрал бересты с поваленной бурей березы и смастерил две коробки.
Малинник занимал всю гарь — место стародавнего лесного пожара.
Хотя уже смеркалось и к кустам приходилось приглядываться, это не помешало ребятам набрать полные коробки, и даже «с горкой».
Ужинали при звездах. Горы в темноте, казалось, стали круче, ближе подобрались к реке. Запрокинет Гешка голову, посмотрит на небо, и кажется ему, что сидит он на дне глубокого колодца.
Смолкли сами собой разговоры… Нюра подумала о случившейся беде утопила дедушкины ящики. Все же каким нехорошим оказался этот Юлька. В городе подрался с ней и здесь своевольничал… У Гешки думы тоже невеселые. Он беспокоился за Юлия. Взял и убежал! Ну, случилась неприятность втроем-то можно было с ней справиться, достать ящики. Вон водолазы корабли со дна морей поднимают, а они… Ох, совсем бы не надо было ему лезть с кулаками на Юльку. За все семь лет дружбы они подрались первый раз…
Вечера на реке бывают прохладными, ребята озябли. Да и влажная одежда неприятно холодила тело. Гешка вскочил и стал согреваться: энергично размахивать руками и бегать вприпрыжку. И Нюра за ним.
Согревшись, они принесли из зарода еще по охапке сена. Этим сеном каждый прикрылся, свернувшись калачиком на подстилке. Стало чуть теплее. Чтобы забыть о холоде, Гешка начал рассказывать Нюре, как они дружили с Юлькой. Выходило, что отважнее, умнее и честнее, чем Юлька, не было человека в Уньче…
Геша проснулся от холода. Чуть рассвело. В проем пещеры неясно виднелся противоположный лесистый берег.
Нюра спала, свернувшись калачиком. Она вся зарылась в сено, и только двумя змейками выползли косички.
Возле входа лежал Гром. Почуяв, что хозяин проснулся, он приподнялся на лапах и широко зевнул, показав длинный язык и белый заборчик крепких зубов. Весь его вид как бы говорил: «А я всю ночь не спал, вас сторожил. Спать хочется страсть!»
Гешка уже собирался перевернуться на другой бок, как неожиданно Гром вскочил и глухо зарычал. Затем звонко, заливчато залаял, вспугнув на реке зуйка, который с писком пронесся над самым берегом.
— Тихо! Шалый какой! — раздался глуховатый мужской голос.
Гешка моментально вскочил на ноги.
К пещере подходил мужчина с ружьем. Форменный, выцветший на солнце китель его был подпоясан патронташем. Не обращая внимания на беснующегося возле него Грома, он остановился у входа. Увидев поднявшуюся Нюру с сеном в волосах, мужчина удивленно, гулким басом сказал:
— Это ты, Нюся? А я думаю: кто же мой зарод разворошил? Понатрусили сена, по следу я и пришел. Чего ты тут?
— Дядя Павел! — обрадовалась девочка. Она торопливо обтерла ладонью лицо, сгоняя остатки сна, прихорошилась, стряхнув с платья приставшие остяки, сено, и тоже спросила: — А вы чего здесь?
— Корову ищу. Отбилась, никудышная, от стада. Не встретила ее?
Нюра отрицательно мотнула головой. Заметив недоумение на лице Гешки, Нюра сказала:
— Это дядя Павел, лесник с Тулыма…
Лесник снял с плеча двустволку и не спеша протер рукавом кителя мокрые от инея вороненые стволы.
— Холодно сегодня, иней выпал. Вам, наверное… — Он не договорил, что-то вспомнив, вытащил из кармана влажную тюбетейку и протянул Гешке:
— Не твоя ли, углан?
Гешка голову бы дал на отсечение, что тюбетейка эта принадлежит Юльке. Кто-кто, а Гешка-то знает ее.
— Не моя… товарища моего, Юльки. А как она к вам попала? Юлька вчера убежал от нас домой в Уньчу, и тюбетейка была с ним… на голове.
Дядя Павел нахмурился, внимательно посмотрел на Гешку и спросил Нюру:
— И впрямь так было?
Девочка не спеша, обстоятельно рассказала все.
— Странно, ребята! Я переходил по мосткам речушку Звонкую. Смотрю, метрах в десяти выше перехода, под кустом ракиты, на обмытых корнях тюбетейка полощется… — Он задумался. Протянул Гешке находку и тревожно сказал: — Что-то тут не так! Случилось, видно, с парнем несчастье… Если бы он потерял тюбетейку, когда речушку переходил, то ее снесло бы ниже или бы она тут, у мостков, была… Как же это она очутилась выше по течению? А?
Лесник опять задумался, перебирая пальцами короткую, густую бородку. Потом спросил Нюру:
— Так, говоришь, он вчера вечером побежал в Уньчу? По прибрежной тропинке?
Девочка подтвердила.
— М-да! Что-то не так, ребята. Я по этой тропинке шел и никого не встретил. Что-то с ним стряслось. Как только ободняет[2] — пойдем на розыски… А сейчас поедим. Я вижу, вы голодны. Давайте-ка разложим костер!
Собирая хворост, Нюра с тревогой думала об этом непутевом Юльке. А о Гешке и говорить нечего — теперь Юлька казался ему бесконечно дорогим, замечательнейшим человеком. Если бы не этот суровый лесник, Гешка бросился бы на поиски друга немедленно.
«Разве можно так пугать человека!»
Хотя Юлька и убеждал себя, что поступил правильно, покинув друзей, считая это достойным ответом на вероломное нападение Гешки, ему с каждым шагом становилось все яснее, что виноват он сам. Ведь он, не Гешка, перевернул лодку, утопил ценный груз…
Так, терзая себя, Юлька брел по тропинке, сбавив шаг.
Неожиданно тропинка раздвоилась. Одна свернула к реке, продолжая виться вдоль берега, вторая потянулась ниткой прямо, сквозь кусты молодой черемухи. «Пойду напрямик — так скорее», — подумал Юлька и решительно раздвинул густые черемуховые ветви.
Тропинка вначале была торной, нахоженной, но вскоре стала прятаться в траве, и Юльке приходилось нагибаться, разглядывая ее.
Занятый розыском тропинки, Юлька не заметил, как углубился в тайгу. Деревья собрались вокруг шумливой стеной. И Юлька почувствовал себя маленькой рыбешкой на дне зеленого неспокойного океана.
Строгие пирамидальные ели, белоствольные березы, словно оклеенные бумагой, молодой рябинник с прямыми и тонкими, как удилища, стволами, пахучий черемушник росли вперемешку. Между взрослыми деревьями поднялась молодая поросль и подлесок: ивняк, малина, кусты жимолости с синими сережками ягод. Трава и лапчатый папоротник доходили Юльке до груди, а лопоухий пикан «медвежья дудка» кивал белой шапочкой выше его макушки.
Разгребая руками листву, кипящую под ветром, перепрыгивая через колодины, обходя завалы из старых поваленных бурями деревьев, Юлька продирался вперед. Давно уже не слышно шума реки, лишь изредка пискнет птица да хрустнет под ногой сучок и прозвучит пистолетным выстрелом, заставив Юльку вздрогнуть.
