А Костя, настойчиво глядя на Маринку, как бы взглядом подначивал ее: ну чего же ты? Ну… ну… Говори же ему «трус»!
Ястребцев медленно отвернулся от окна и в какой-то мрачной задумчивости посмотрел на ребят. Ничего им не сказал. Скользнул по их лицам холодным, равнодушным взглядом, словно по пустому месту, точно их и не было на свете.
И тут Маринка с Костей без оглядки пустились наутек. Они так бежали, будто бы за ними кто-то гнался.
Только увидев свою Веру Павловну и всех ребят первого «А», они остановились и перевели дух.
А Сергей Ястребцев прикидывал тем временем, не выгоднее ли ему все-таки повиниться Степану Степановичу?
Может, если он признается во всем, не будет у него в табеле за полугодие по соседству с круглыми пятерками позорной двойки по поведению…
Никто не предупредил Тусю, чтобы она пораньше пришла в бассейн. Никто из ребят не знал номера ее телефона.
Но сегодня Туся и без того торопилась на занятия. Сегодня была суббота. А завтра… Наконец-то завтра день ее рождения!
Разговоры об этом дне стали самыми любимыми между Тусей и Тусиной бабушкой Анной Мартыновной. Начинались такие разговоры обычно по пути в бассейн. Под эти разговоры они незаметно проходили пешком довольно большое расстояние от своего дома до того места на Ленинградском проспекте, где находилось здание бассейна. Туся не ныла, не жаловалась на усталость, не канючила: «Бабушка, возьми такси, я больше не могу!» — а шла бодро, легко поспевая за размашистыми шагами своей энергичной и властной бабушки. И сегодня тоже.
— Бабушка, — начала Туся, — а когда ты была маленькой, у тебя тоже праздновали день рождения?
— Конечно.
— И гости приходили? Ну, разные там ребята?
— Разумеется.
— А что вы делали? Ну, ты и твои гости?
— Играли, показывали живые картины…
Живые картины? Какие такие живые картины?
В глазах у Туси любопытство сменяется недоумением.
Тогда Анна Мартыновна разъясняет: когда она была такой же, как Туся, более пятидесяти лет назад, они, то есть бабушка, ее братья и сестры и другие дети, часто устраивали живые картины.
— И это было, — добавляет бабушка, — весьма и весьма интересно!
И все-таки Туся не понимает… Она не представляет себе, что за штука — живые картины.
До бассейна еще порядочно, но они уже на Ленинградском проспекте. Шагают ходко — высокая, очень прямая пожилая женщина, которой лет за шестьдесят, и девочка с темными глазами, румяная и хорошенькая…
— И вы тоже можете устроить живые картины, — говорит Анна Мартыновна. — Например, такая живая картина: приход весны. Кто-нибудь наряжается весной. Конечно, девочка. Вся в розовом, с венком цветов на голове, в руках цветы. А вокруг…
Теперь Туся поняла. Поняла и возмутилась: кто-нибудь? Не кто-нибудь, а именно она, Туся, нарядится весной! Уже готово капроновое платье на розовом чехле, уже куплены туфли и чулки. А цветы можно взять у мамы. Они стоят в вазочке на туалетном столике. Там вполне достаточно красивых шелковых цветов.
— Или так, — продолжает Анна Мартыновна. — Живая картина изображает подводное царство. На троне сидит морская царевна. Она в голубом, ее окружают…
— Морской царевной тоже буду я! — восклицает Туся. Восклицает твердо, с непреклонностью в голосе. Словно и спорить с ней нельзя. Раз решила, так тому и быть!
Но Анна Мартыновна и не собирается спорить. Теперь у них с Тусей одинаковые мысли. Теперь они редко спорят.
— Конечно, ты! — говорит Анна Мартыновна. Действительно, кто же может сравниться с ее Тусей?
Туся ускоряет шаг. Ей не терпится рассказать ребятам о том, что будет завтра на дне ее рождения! Сперва она нарядится весной — вся в розовом, потом вся в голубом будет изображать морскую царевну.
— Бабушка! — Туся останавливается вдруг как вкопанная. — Бабушка, у меня ведь нет голубого платья!
На лице у нее чуть ли не отчаяние. Анна Мартыновна смотрит на внучку ласково и снисходительно. Успокаивает:
— Будет у тебя голубое платье. Не волнуйся. Все придумала.
Еще в прошлый бассейновый день Туся рассказывала девочкам Гале и Маринке, какими пирогами их будут угощать.
Как полагается перед уроком плавания, они втроем стояли в душевой. Сверху на них брызгал теплый дождик. Галя и Маринка изо всех сил терли себя намыленными мочалками. Ведь нужно же смыть хотя бы половину из тех тридцати трех миллионов микробов, которые обитают на каждой из них.
Туся тоже стояла рядом. Но она не любит ни мыла, ни мочалки. К тому же какие на ней могут быть микробы? На ней? На Тусе? Да еще тридцать три миллиона? Какая чепуха!..
Она просто так стоит под душевым дождиком. В одной ее руке мокнет кусок мыла, в другой — мочалка. Сверху хлещут струйки воды прямо на расписную шапочку и стекают вниз, а Туся рассказывает: торт у них будет, под названием «Лунный сюрприз»…
— «Лунный сюрприз»? — не веря своим ушам, переспрашивает Маринка и даже забывает отмыть коленки, на которых прямо въелись эти дрянные микробы. Особенно на левой коленке их много. Ну прямо не отдерешь!
— «Лунный сюрприз», — подтверждает Туся и с торжеством смотрит из-за струек воды на ошалевших девчонок. И, чтобы их окончательно доконать, прибавляет: — И еще будет салат, который называется «Марсианский».
Про салат Туся сочинила тут же, на ходу. Теперь ей нужно сказать бабушке, чтобы обязательно был какой-нибудь особенный салат и чтобы он обязательно назывался «Марсианский».
Галя и Маринка слушают Тусю как завороженные. Еще ни разу в жизни ни той, ни другой не приходилось бывать на таком роскошном дне рождения! А после душа, идя к воде с полотенцами на плечах, они шепчутся, шепчутся, шепчутся… Только без Туси. Только вдвоем: Маринка и Галя. Они обсуждают подарки, которые пойдут покупать Тусе.
— Я прямо не могу дождаться, когда наконец! — восклицает Маринка. Глаза у нее блестят. Блестят и капельки воды, оставшиеся после душа на веснушчатом носу. И красная резиновая шапочка, похожая на мокрую от дождя шляпку сыроежки, тоже блестит…
Так было в прошлый раз.
А сегодня, когда Туся и Анна Мартыновна, открыв тугую дверь, вошли в вестибюль бассейна, вся группа уже была там. Ребята стояли возле автоматов с газированной водой и разговаривали. Вернее, все слушали. Говорила одна Маринка Голубева да Ашот бросал нетерпеливые реплики, возбужденно сверкая глазами.
Туся и подходить не стала. Сделала вид, что не заметила ребят. Не будет она им мешать. Зачем же? Они, конечно, говорят о завтрашнем дне, о подарках, которые принесут.
Но Ашот, увидев ее, окликнул:
— Туся, иди! Секрет тебе скажем! Большой секрет.
Туся оставила бабушку возле гардероба и подошла: интересно, какой такой может быть у них секрет?
— Марина, говори ей, — велел Ашот.
И тогда Маринка, волнуясь и перебивая себя, принялась рассказывать об Антоне: о двойке, которую ему поставили совсем несправедливо, о соревновании, на которое его могут не допустить из-за этой несправедливой двойки, и, главное, о том, что вся их семерка, все они должны обязательно помочь Антону…
Туся слушала молча, свысока, чуть опустив ресницы. И вдруг, оборвав Маринку на полуслове, разочарованно протянула:
— Па-а-адумаешь, не допустят… Ну и пусть не допускают! А нам какое дело?
Все с изумлением уставились на Тусю. Маринка, словно подавившись, сразу смолкла.
— Да ты не поняла, наверно, — растерянно проговорила Галя.
Ашот, всем своим видом выражая возмущение, замахал руками и начал сыпать:
— Если бы ей поставили неправильную двойку… Нет, ты скажи, если бы ее не допустили…
— А мы бы ей «па-а-адумаешь»! — в тон ему подхватил Костя Великанов, очень похоже передразнивая Тусю.
— Эгоистка ты! — перебив всех, громко крикнула Маринка. Это трудное, не совсем понятное, но очень обидное слово она употребила, вероятно, первый раз в жизни. Но отчеканила его к месту, глядя Тусе прямо в глаза.
Этого уже Туся вынести не могла. Она побледнела. Лицо у нее стало обиженное, злое. Она им всем покажет!
— Ты вот что, — сказала она, медленно и раздельно произнося слова, обращаясь к Маринке. — Ты, если так… если так про меня говоришь… Я с тобой не вожусь! И не смей приходить ко мне на день рождения. Слышишь?
— Да Туся же… — с испугом прошептала Галя.
Но Туся не могла иначе; она ткнула рукой в сторону Маринки и крикнула:
— Сама она эгоистка! Я ее в дом не пущу!..
Наступила тишина. Прошло полминуты. А может, целая минута. А может быть, еще больше. Наконец, не сводя с Туси колючего взгляда, Ашот спросил:
— А нас ты все же приглашаешь?
Тусины зрачки забегали. Но, собравшись с духом, она твердым голосом ответила:
— Конечно, приглашаю. Всех, кроме нее. — И, стараясь даже улыбнуться полюбезнее, прибавила: — В воскресенье ровно в пять жду вас к себе.
