— Ничего, ничего. Ты продолжай, — попросила Таня.
И Шурка стал рассказывать дальше.
— Ты есть хочешь? — спросила женщина.
Шурка кивнул. Теперь он чувствовал голод. Внизу живота щекотало: хотелось в туалет. От стояния ноги онемели.
— Идем ко мне. Я недалеко живу. Посидим до вечера. Или тебя ждут? Где ты живешь?
— Я могу посидеть с вами.
И они пошли. Шурка был так доволен собой, что не стал возражать, когда женщина повела его за руку. Как маленького. Наверно, своих детей у нее нет, поэтому все дети без разбору кажутся ей малышами. Ну и пусть, решил Шурка. Все люди на улице казались ему симпатичными. Даже тусклый серый свет их не портил. Женщина шла вперед с таким видом, будто никому не намерена была уступать дорогу. Как меняет человека мысль, что он прав, подумал вдруг Шурка.
Они свернули на большую улицу. Посредине неслись, тренькая, трамваи. Важно катили грузовики. Изредка попадались лошади, они тянули телеги, цокая копытами. Шурка радостно глазел по сторонам. Улица напоминала Литейный. Вывески, полуарки подворотен, чугунные вензеля с трамвайными проводами. Мигали светофоры. По тротуарам в обе стороны шли пешеходы. Теперь Шурке во всех виделось что-то птичье. Вот этот прохожий напоминал гусака с тощей шеей и длинным носом. А эти похожи на важных серых ворон: вышагивают, заложив руки за спину, и презрительно отводят взгляд от тех, кто на ворон не похож. Вот прошла женщина-индюшка в толстых красных серьгах и с толстым висячим носом. Как воробьи, скакали от магазина к магазину покупательницы, они трещали и чирикали. А прямо на Шурку шла женщина с большим животом. Губы поджаты. Круглые маленькие глазки. Она семенила коротенькими ножками в коротеньких сапожках. Вылитый голубь! Шурка вильнул всем телом, чтобы с ней не столкнуться.
— Ты чего всё извиваешься, как червяк? — недоуменно спросила его новая знакомая.
— Ничего, — ответил Шурка. И остановился: на светофоре горел красный.
— Меня Елена зовут, — сообщила та, но не остановилась и потянула Шурку за собой на мостовую. — Можно Елена Николаевна. Можно тетя Лена. А вообще, зови меня просто Леной. Как хочешь. А тебя?
— А-а-а-а-а-а! — закричал Шурка.
— Ты чего?
Шурка заметался, забился как на привязи. Но Лена крепко держала его за руку.
— Да что с тобой?
На них надвинулось глазастое рыло грузовика. Конец, подумал Шурка. Он даже глаза не успел закрыть. И ясно увидел, как грузовик проходит сквозь него: сперва пронеслись медные кишочки мотора, потом усталый шофер в рубашке с пуговицами и с сигаретой в углу рта, потом клетки с сонными пушистыми курами, поставленные одна на одну.
От этого не было ни больно, ни даже щекотно. А просто никак не было.
— Как тебя зовут, говорю? — дернула его за руку Лена. — Ты слышишь?
— Ва-ва-ва… — Шурка не мог выговорить ни слова.
— Вова?
Она остановилась посреди мостовой.
— В-в-в-в-в… — не мог он прийти в себя.
— Вава? Валя?
— Видели? — наконец выдал Шурка. — Ай, да осторожнее вы! — завизжал он.
Он толкнул Лену на тротуар. Успел. И тотчас почувствовал, как сквозь него — прямо глядя перед собой — прошла какая-то гражданка со всеми своими маленькими колючими заботами. Она была похожа на сороку.
«Я что — прозрачный?!» — изумился Шурка. Растопырив руку, поднес к самым глазам. Рука как рука. Сквозь нее ничего не было видно.
— Ты чего толкаешься? — удивилась Лена.
— Извините. Нечаянно, — сказал Шурка.
А что еще он мог сказать?
Она перевесила корзинку на другую руку. Взяла Шурку покрепче.
— Пришли.
Перед ними стоял розоватый дом в завитушках. Таких в Ленинграде много. Они прошли в арку.
В комнате у Лены было тепло и хорошо. Тихий серый свет проходил сквозь шторы. На кровати были разложены аккуратно выглаженная рубашка, брюки. Висел на плечиках пиджак. Как будто их хозяин только что вышел, но вот-вот вернется.
На столе посреди комнаты лежал пухлый комок из шерстяного одеяла. У Шурки мама тоже так делала: плотно укутывала горячую кастрюлю с обедом, чтобы поели, пока она на работе.
— У вас ребенок в школе? — спросил Лену Шурка.
Она засмеялась.
— Что ты! Нам сначала курс закончить надо. Диплом получить.
Шурка понял, что она не сильно старая: студентка. Люди для него делились на взрослых и детей. Взрослых он не различал по возрасту.
Лена скинула ботинки. Принялась разворачивать одеяло. Высвободила кастрюлю.
— Для мужа оставляю, когда ухожу куда-нибудь. Вдруг он вернется, пока меня дома нет. Его же в любую минуту могут выпустить. Он же ни в чем не виноват.
Согревшись, она оттаяла и болтала без умолку. Сбегала на кухню, принесла дымящийся чайник. Вынула из корзинки и выложила на стол баночки и свертки.
— Я мужу собрала. А оказалось, не надо. Зачем ему? Гора с плеч, правда! Его же вечером вернут. Может, даже раньше. Представляешь, мы сидим пьем чай — и тут звонок в дверь: он. Всё выяснят — и вернут. Ты ешь! А вечером я ему горячий ужин приготовлю! — тараторила Лена. — Не стесняйся. Вот хлеб. Повидло. Масло. Сыр. Колбаса.
Шурка впился в бутерброд. Никогда еще еда не казалась ему такой восхитительной. После серой массы, которой кормили у Ворона, всё было невероятно вкусным. От джема на языке стояла радуга!
После обеда Лена отвела ему место на скользком и скрипучем кожаном диване.
Шурка и уснуть не успел. Только глаза закрыл, а Лена уже трясет его за плечо.
— Пора! Рабочий день скоро закончится.
Он рывком вскочил и сел.
Лена надевала пальто, тыча мимо рукава. Наконец попала. Шурку не нужно было приглашать дважды.
Они вышли на проспект.
Небо всё так же было по-утреннему мглистым и тусклым, как будто дню не хватало сил наступить, и утро прямо сменилось вечером. Если бы не часы на чугунном столбе, можно было решить, что время не движется. Впрочем, может, оно и в самом деле не двигалось, а двигалась только черная острая стрелка, толчками перепрыгивая с деления на деление.
Шурка и Лена торопливо шагали — будто от этого скорее наступит час, когда конторские служащие прячут в стол бумаги и гасят зеленые лампы, а в магазинах начинают убирать с прилавков товар. Час, когда мама и папа, держась за руки, выйдут из дома Ворона и воскликнут: «Шурка! Какой ты молодец!» — а военный в голубой фуражке вскинет ладонь под козырек, извиняясь за ошибку.
Прохожие шли мимо, не глядя на Шурку и Лену и проходя сквозь них.
Лена и ухом не вела. Она больше была озабочена большими лужами, старательно обходя их или перепрыгивая.
Видно, так надо, подумал Шурка. Он пожалел, что учился еще только в первом классе, и у них не было физики и химии, а лишь рассчитанное на малышню природоведение, которое не объясняло тайн природы. Но папа, конечно, знает!
И Шурка по пути тихонько подмечал всё, чтобы потом выложить перед папой. И даже нарочно вставал у кого-нибудь на пути, чтобы почувствовать, как это.
Он быстро собрал целую коллекцию:
— лошадь и телега — будто кто-то продергивает через тебя шерстяную нитку, зато от лошади потом еще долго тепло в руках и ногах;
— ужасно щекотный детский сад с двумя воспитательницами — одна шла впереди малышей, выстроенных в пары, а другая позади;
— душистая гражданка в беретике;
— шершавый прохожий в кепке;
— милиционер с металлическим привкусом на боку;
— грузовик с надписью «Рыба» — от него внутри появился приятный холодок.
Больше всего Шурке понравился трамвай с вагоновожатым в черной фуражке, крикливой кондукторшей и усталыми хмурыми пассажирами. Пока трамвай проходил сквозь него, Шурка будто успевал прочесть каждого пассажира как книгу, целиком.
— Что ты мечешься туда-сюда? — сказала Лена и взяла его за руку.
Она, видно, привыкла ко всем этим чудесам и не выглядела испуганной, радостной или удивленной. А может, муж занимал все ее мысли.
Шурка весело припрыгивал на ходу. Радовался нескладной музыке большого города.
Скоро он будет дома. С мамой и папой, Бобкой и Таней.
Теперь даже дом Ворона показался ему красивым: весь в оранжевых квадратиках света на фоне синего темнеющего неба.
Очереди не было.
Никого не было. Окошко было задраено.
— Опоздали! — ужаснулась Лена. — Не может быть.
Она испуганно заморгала, веки покраснели.
— Вы погодите плакать, — сказал Шурка.
— Заперто же, — в ее голосе дрожали слезы.
— Стойте здесь. Ждите, — крикнул ей Шурка.
Бывает, что дверь заперта, ну и что? Это просто значит, что придется лезть через забор, ползти под воротами, залезать на сарай или отогнуть шаткую доску с черного хода. Много есть разных способов, которые знают только дети.
— Дяденька, который час? — окликнул Шурка военного, который переходил мостовую. Фуражка с голубым околышем — значит, в дом Ворона идет.
