закружилась по комнате, очень довольная своей первой спортивной победой.
«Совсем еще дитё!» подумал о ней отец.
Мама поставила для Вали прибор, принесла ужин. Но Валя не могла утихомириться. То и дело, отрываясь от еды, она с жаром рассказывала, как шли состязания и как ей, Вале, удалось занять второе место.
Богатый событиями день утомил ее, и вскоре она уже спала.
— Вот видишь, — сказал Кирилл Григорьевич жене, — Валя великолепно себя чувствует и в школе, и в интернате. Сколько у нее уже появилось хороших товарищей! Надо только почаще ей напоминать, что «все за одного и один за всех»…
К последней его фразе женщины отнеслись по-разному. От Анны Никифоровны не ускользнуло желание Кирилла Григорьевича приучить дочку выполнять по дому всевозможную работу, и она решила, что его слова как раз к этому и относятся.
А Руфина Алексеевна почувствовала неловкость и промолчала.
Середина сентября вдруг обрадовала всех замечательной погодой. Особенно хороша была осень в лесу.
Утром в воскресенье Ксюша вышла на крылечко своего дома. Солнце поднималось над землей в светло-голубом небе. В недвижном воздухе стояли леса, одетые в праздничный пышный наряд.
Вон, за линией, особняком от темных сосен, сбежались в хоровод белоствольные березки. Каждая сверху до низу в золотой парче. А подальше пламенеют костром осинки.
«В багрец и золото одетые леса» — вспомнилась строчка из стихотворения, которое читала им Прасковья Михайловна в классе. «Багрец и золото…»
А еще учительница читала:
Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора.
Весь день стоит как бы хрустальный,
И лучезарны вечера…
Что-то невесомое, невидимое коснулось руки Ксюши, защекотало смуглую кожу. Паутинка! Осенняя паутинка, летящая в еле заметном движении воздуха.
Вышла из дома бабушка.
— Ишь, какая благодать! Вот денек, будто подарок! Иди-ка, Ксюша, поешь и пойдем всей ватагой в лес. Наломаем мешка два опят, насушим. Зимой похлебочка из них куда как хороша!
Через четверть часа вся «ватага» — бабушка и трое внуков — отправилась в лес. Не за горами уже была мокрая, холодная осень. А пока лес еще предлагает свои прощальные дары, надо пользоваться.
Весело было идти лесными полянками, где целыми семьями росли опята. То встретятся пять-шесть грибков покрупнее, потемнее, а то чуть не два десятка мелких, длинноногих, с маленькими светлыми по краям и коричневыми сверху шляпками.
На прогалинах, особенно там, где сквозь вянущую траву угадывались старые колеи дороги, попадались рыжики: яркие, оранжевые, сбрызнутые холодной росой.
Бабушка заставляла обязательно срезать рыжики ножом, чтобы не портить грибницу. А какой запах, острый, крепкий и свежий, шел от рыжиков, как красиво были расписаны у них розово-оранжевые шляпки.
Попутно Анисья Кондратьевна показывала, как запомнить дорогу, советовала в пути почаще оборачиваться.
— Обратно ведь вы пойдете в ту сторону. А дереве, одно и то же, спереди и сзади неоднако смотрит. Вот эта береза. Вперед идем — она на опушке крайняя. А обратно пойдем — ее первую увидим. Обернитесь-ка, поглядите на нее… Вон там, гляньте, сосна приметная. Верхушку у нее молнией сожгло…
Особенно довольным был Вася, Бабушка то и дело показывала ему лесные диковины.
Не доходя шагов трех до пенька, придержала Васю за плечо, Тайке рукой знак подала — остановиться. На пеньке грелась гибкая тоненькая ящерка. Глаза — бусинки на маленькой, похожей на змеиную, головке, несколько мгновений разглядывали людей. Потом она скользнула с пня, раздался в траве легкий шорох, и ящерка пропала, как в сказке.
Сколько радости и восхищения было у Васи!
В другом месте, далеко от линии, Анисья Кондратьевна, зорко глянув вперед, шепотком велела ребятам сесть на траву.
— Глазом не моргните, пальцем не шевельните!
Трудно было Васе и Тайке просидеть несколько минут неподвижно. Зато они были вознаграждены небывалым чудом. Из чащи на полянку неторопливо выскочил заяц. Вася словно окаменел от изумления. А заяц, еще не сменивший серую шубку на белую, не спеша, проскакал в десятке шагов от них. Унюхал какую-то вкусную травинку, пожевал ее, смешно шевеля носом, и отправился дальше в низинку, где рос осинник, показывая, при каждом скачке, пушистый короткий хвост.
И только когда он исчез среди деревьев, Вася перевел дыхание и ошалелыми глазами посмотрел на бабушку.
Хотели поймать ежа, но бабушка отговорила. Плохо будет ежу в избе после лесного приволья!
Домой возвращались усталые, истомленные долгой ходьбой и… счастливые. Яркий солнечный день, проведенный вместе с бабушкой в лесу, подарил ребятам радость близости к природе.
Не торопясь подходили к дому. Уже на расстоянии услышали громкий, какой-то остервенелый лай Пальмы. Ускорили шаг. Пальма, привязанная на время их отсутствия вблизи от калитки, металась за невысоким заборчиком, прыгала на него.
— Пальма! Пальма! — закричал Вася и побежал к дому.
Пальма обернулась к нему, потом снова начала ожесточенно лаять.
По дорожке, ведущей вдоль железнодорожного полотна, оглядываясь, шагал какой-то сутуловатый мужчина в стеганке.
— Ну, не лай, не лай, Пальмочка! — открыв калитку и подбежав к собаке, уговаривал ее Вася.
— Собака должна лаять! — сурово сказала Анисья Кондратьевна. — На то она и сторож. Раз чужого видит, должна знак подавать…
«Пальма лает давно, — размышляла бабушка. — Значит, этот бродяга порядком здесь околачивается. Чего он тут выслеживал?»
Торопливым шагом, уже не оглядываясь, незнакомец шел по направлению к станции.
В школе было родительское собрание. Лида Соболева знала, что мама ее на собрание придет. Знала, приблизительно, что скажет маме Прасковья Михайловна:
«У Лиды все пятерки. Есть одна четверка по английскому языку и одна четверка по черчению. Могла бы, конечно, учиться на одни пятерки…»
В этот вечер Соболева дежурила в пионерской комнате. Когда она уходила из школы, собрания в нескольких классах уже кончились.
Улица была освещена слабо. Впереди Лиды медленно шли две женщины. До нее донеслись слова, сказанные одной из них, высокой, в светлом пальто. Вторая что-то негромко ответила. В ее полной фигуре Лида узнала вдруг Прасковью Михайловну.
— Нет у Юры настойчивости, самодисциплины, — снова заговорила высокая женщина. — Я часто уезжаю в командировку, и всегда, как только уеду, у него в учении начинается «черная полоса». Чувствует, что контроль над ним ослаб, и нахватает двоек…
Дальше Лида не стала слушать. Она перешла на другую сторону улицы.
«Какой же это Юра учится в нашем классе? Буравлев? Так его маму я знаю… Да, новенький у нас есть, Логунов».
На другой день, на уроке арифметики, случился инцидент, на который почти никто не обратил внимания.
