— В газете. Давайте завернём куда-нибудь и сядем.
Мы завернули в сквер и сели.
— Почитать вслух? — спросил Ферапонт Григорьевич.
— Мы сами, — сказали Сиракузовы.
Пока мы читали, Ферапонт Григорьевич задумчиво разглядывал рыжего кота.
Собственно, я уже знал эту историю: это была история про банку Лафонтена. Только в газете она имела ещё подзаголовок «Рассказы бывалого человека».
Я был так рад за Ферапонта Григорьевича, будто это я сам напечатался в газете.
— Ну? — наконец спросил он.
— Это неправда, — мрачно ответили Сиракузовы и строго посмотрели на Ферапонта Григорьевича.
Тот печально и приветливо улыбнулся. Даже снял фуражку и провёл рукавом по козырьку.
— А ты, Вера?
— Это сказка, — сказала Вера.
Ферапонт Григорьевич надел фуражку.
— Это почти правда, — сказал он. — Некоторые ещё называют это художественным вымыслом. Поздравляю тебя, Кирюша, с возвращением домой.
После чего забрал у нас обе газеты, сунул их в пачку и, улыбаясь чему-то, пошёл к автобусу.
Как молодого педагога, Михайлу Михайловича часто навещали инспектора. Вероятно, они думали, что Михайла Михайлович с нами не справляется, но он вполне справлялся.
Поэтому, когда Михайла Михайлович сказал:
— Ребята, сегодня на третьем уроке будет присутствовать инспектор. Так что, учтите это, — нам даже стало обидно.
— А вы вызывайте только отличников, — стали советовать мы Михайле Михайловичу. — Или хороших учеников. Тогда никакой инспектор не подкопается.
— Это порочная практика, — сердито ответил Михайла Михайлович. — И мы её придерживаться не будем. Я буду вызывать всех подряд. Я ещё вчера знал про инспектора, но предупредил сегодня, чтобы вы не очень рассиживались в столовой. А то, я знаю, некоторые из вас любят являться с пирогом в руках.
И на третьем уроке нас действительно посетил инспектор. Это был бодрый, весёлый старичок, который всё время улыбался и нам, и Михайле Михайловичу и делал какие-то совершенно секретные записи в своём блокнотике. А когда Михайла Михайлович, опросив семь человек, поставил три двойки и три пятёрки, тут уж старичок до самого звонка не переставал улыбаться.
«Радуется двойкам, наверное», — думали мы.
И тут старичок поднял руку.
— Пожалуйста, — несколько опешив, сказал ему Михайла Михайлович.
Старичок встал.
— Я вот что хочу узнать, — сказал он. — Как вы тут, живя в Монетке, относитесь к своему городу?
— Хорошо относимся, — заверили Сиракузовы.
— Доказать это надо, доказать, — сказал старичок Сиракузовым. — Я вот тут был у ваших соседей, в Приваловске. Тоже, говорят, хорошо относятся к своему городу, а знать ничего не знают про свой город.
— Ну, то в Приваловске, — ответили Сиракузовы. — Мы-то знаем про свой город.
— Например? — подбодрил старичок Сиракузовых.
— Ну, хотя бы почему Окулинина гора называется Окулининой или когда образовался наш город и почему называется он Монеткой.
Услышав, что Сиракузовы знают, почему наш город называется Монеткой, Михайла Михайлович заметно побледнел.
— А ну? Почему? — заинтересованно спросил инспектор.
Павел Сиракузов набрал побольше в рот воздуха и начал:
— Давным-давно это было. Ехал купец на корабле и обронил в море монетку. А больше монеток у него не было. Тогда он слез с корабля и всю свою жизнь осушал море. Так возник наш город Монетка, и вот почему вокруг нашего города нету ни одного болота.
— Так. Очень хорошо. А кто же придумал эту легенду? — с интересом спросил инспектор.
— А вот его сестра Вера придумала, — вздохнул Павел.
Инспектор записал что-то.
Из класса Михайла Михайлович и инспектор вышли вместе.
— Должен вам сказать, товарищ инспектор, — смущённо начал Михайла Михайлович, но инспектор перебил его:
— Ну, что вы, голубчик! Понимаю: нету такой легенды, они её сами придумали. Но ведь придумали! — он засмеялся. — И это мне, честное слово, нравится!
Когда мы возвращались из школы, я спросил Сиракузовых:
— Знаете, сколько у Ватникова и Матвеева родственников?
— Ну? — без всякого интереса спросили Сиракузовы, которые всё ещё были там, целиком и полностью поглощены разговором с инспектором.
— У одного — семьдесят два, а у другого — сто двенадцать!
Но это не произвело на Сиракузовых никакого впечатления.
— У нас не меньше, — сказали они.
— Сколько — не меньше? — не отступал я, убеждённый заранее, что они этого не знают.
— А ты думаешь, мы их считали? Мы их сосчитаем, когда они приедут к нам на летние каникулы.
Я ошеломленно посмотрел на Сиракузовых.
— Кто приедет? Когда? Опять врёте?
Сиракузовы переглянулись.
— А пусть они и в самом деле приедут! — обрадованно заговорили они. — Надо только послать письма.
— Да вы знаете, сколько нужно посылать писем?!
— Ну, сколько? — спросили Сиракузовы.
— Двести семнадцать! Где мы столько марок возьмём?
Некоторое время Сиракузовы изумлённо молчали, привыкая к этой цифре.
— А ты точно знаешь, что двести семнадцать? — наконец спросили они.
— Точно. С Ферапонтом Григорьевичем подсчитывали.
Неожиданно Сиракузовы блаженно улыбнулись:
— Без марок пошлём. Узнаем адреса и пошлём.
В тот же день мы составили текст письма. Вере только надлежало переписать его тридцать четыре раза грамотно под копирку. Потому что, сгруппировав родственников по территориальному признаку, мы решили посылать приглашение только самым главным, а уж те должны были передать это приглашение всем остальным.
Вот что это было за приглашение:
«Уважаемый товарищ! В связи с тем, что Сиракузовы и Лапины отмечают нынче трехсотдвадцатипятилетие своей фамилии, приглашаем Вас и всех других известных Вам родственников на общий сбор. Сбор состоится 1 июня 1974 года. Подпись: Организационный Комитет».
9. Застрельщики Сиракузовы
Утром, впервые после долгого перерыва, вызванного ссорой, мы опять пошли в школу вместе с Сиракузовыми.
— Сегодня мы всю ночь не спали, — сообщили нам Сиракузовы.
— А что? — спросила Вера.
— Думали, — ответили Сиракузовы. — Музей открывать надо, вот что, — сказали Сиракузовы.
Мы с Верой даже остановились. О возможности открыть свой собственный музей мы с Верой никогда не думали.
— А то что получается? — продолжали Сиракузовы. — Приезжий человек Михайла Михайлович пишет книгу, думает, а мы про наш город совершенно не думаем.
— Да ведь у нас экспонатов нету, — сказала Вера.
— А кресало? — сказал я. — Его любой музей возьмёт!
— Может, и возьмёт, — сказали Сиракузовы, — только мы его не отдадим. Давайте что-нибудь другое поищем.
И тут мне пришло в голову:
— Есть другое, есть! — сказал я. — Марка!
И объяснил про марку банки Лафонтена, которую получил от Ферапонта Григорьевича.
— Ну вот, один экспонат уже есть, — сказали Сиракузовы.
И застенчиво добавили, что хотели бы найти ещё одну Царь-пушку, и хотя они понимают, что другой такой пушки нет, но всё-таки. Она им очень нравится.
— Нет, с пушкой ничего не выйдет, — сказала Вера. — Она стоит в Москве, и всего одна.
— Мы знаем, — печально сказали Сиракузовы.
И тогда мне захотелось хоть как-то подбодрить их.
— Нету пушки, найдём рыцаря! — сказал я.
— Какого рыцаря? — оживились Сиракузовы.
— С конём, — сказал я.
— Нет, — печально ответили Сиракузовы, — их почему-то всегда в болотах находят, а у нас болот даже нету.
Мы всё шли и шли, а Сиракузовы всё становились печальнее и печальнее, и мы просто не знали, что с ними делать. И тут Вера сообразила, чем можно расшевелить Сиракузовых: она сказала, что хорошо бы найти столько экспонатов, чтобы они сначала заняли весь класс, потом все коридоры, а потом и всю школу.
— А учиться где будем? — уже не так уныло спросили Сиракузовы.
— А нам другую школу построят, — ответила Вера. — А до тех пор каникулы сделают.
— Во! — сразу оживились Сиракузовы. — Хорошо бы!
Вот они какие были, эти Сиракузовы: ещё месяц в школе не проучились, ещё ни одного экспоната не нашли, а уже думали про перерыв!
Зато в школу они пришли в более хорошем настроении.
10. Бронислава защищает Михайлу Михайловича
Надо сказать, что Михайла Михайлович не только писал книгу, он ещё вёл и другую общественно полезную работу: руководил самодеятельностью в нашем Доме культуры. И даже играл иногда эпизодические роли. Так, после одного спектакля он всякий раз приходил с шишкой на голове, так как его партнёр по пьесе бухгалтер Кучин, игравший Ивана Грозного, каждый раз ударял его посохом — ручкой швабры.
