Я весь измучился, пока смотрел на этого Ивана Кузьмича: «Где же это я его видел?» Но, как ни ломал голову, не мог вспомнить. Только когда взглянул на Дусю, понял: это её отец! И волосы у него русые, и глаза голубые, только чуть светлее. Даже веснушки у них такие похожие, что, кажется, если их посчитать, то получится одинаковое число. Удивительное сходство! Даже говорят одинаково: что ни слово, то поговорка или пословица! И всё-таки я чуточку разочаровался. Дуся рассказывала, что её отец такой сильный: и коней подкуёт и колхозный инвентарь починит, и даже больные тракторы в два счёта вылечит. Я представлял его великаном с мощными бицепсами и широкими плечами, мечтал с ним встретиться и расспросить, как стать таким же силачом.
— Скажите, вы работаете в колхозной кузнице? — начал я с ним разговор.
Иван Кузьмич улыбнулся Дусиной улыбкой:
— Как в воду глядели, молодой человек!
— А вы правда можете мять железо в руках и делать из него всё, что угодно?
— Не всё, но кое-что могу.
— Трудно?
— Почему? — засмеялся Дусин отец. — В нашем деле главное не сила, а сноровка. Сила без сноровки — что лошадь без узды, только напортит. Другой раз нужно ударить так, чтоб заготовка сплющилась чуть-чуть. Тут сила не поможет. Читал рассказ Лескова «Левша»? О том, как англичане сделали маленькую блоху, а наш кузнец её подковал? Вот так-то. А ты, случаем, не Алик?
— Алик. Откуда вы знаете?
— Как не знать! Дочка о тебе много писала.
Дуся в нашу сторону ни разу не посмотрела, но так покраснела, что я сразу понял — она всё слышала. Я, конечно, тоже и виду не показал, что польщён, но сделался таким добрым — даже Люсе и Лиде передал по пирожному. Слово за слово, и мы с Иваном Кузьмичом стали друзьями — водой не разольёшь! Он пригласил меня погостить к себе в деревню. Я обрадовался, но вспомнил, что через несколько дней начнутся занятия в школе, и вздохнул:
— Нельзя, дела!
— Ну, если дела, ничего не попишешь! — согласился Иван Кузьмич. — Дела есть дела. Они всегда на первом месте. Тогда на будущий год приезжай!
Мы бы ещё о многом поговорили, но тут кто-то застучал ложкой по моему блюдцу и строго сказал:
— За столом не разговаривают!
Я поднял глаза и увидел тётю Таню, Димкину мать. Её нарядное платье шуршало и переливалось, как рыбья чешуя. Тётя Таня только вчера вернулась из Крыма. Кожа у неё совсем как шоколадная, губы красные-красные, а волосы собраны в какую-то очень сложную причёску. Она такая красивая, что девчонки с неё глаз не сводят. Но тётя Таня больше всего интересовалась Васильком — взрослым почему-то всегда нравятся такие толстые дети.
— Василёчек, съешь вот эту корзиночку! — попросила она Василька и положила ему на тарелку ещё одно пирожное.
— Спасибо! — с тяжёлым вздохом сказал Василёк — он съел уже столько сладкого, что еле дышал.
— Вот хороший мальчик! — растрогалась тётя Таня — Какой у вас чудесный бутуз! — сказала она тёте Кате.
— Сколько с ним мороки, Татьяна Кирилловна! — довольным голосом пожаловалась тётя Катя и показала на окно, у которого сидел Санька. — Если бы не старший сын, мне бы с этим не справиться. Это Саня его воспитал.
Санька сделал вид, будто не слышал похвалы, но высунулся из окна почти наполовину, чтоб все его лучше разглядели.
— Прекрасное, прекрасное воспитание! — не переставала восхищаться тётя Таня.
В это время Василёк заёрзал на месте, и она его спросила:
— Что тебе, малыш?
— Дайте теперь мне винограду, тогда я ещё раз скажу вам «спасибо».
Взрослые засмеялись, а Санька сразу перестал высовываться из окна.
— Ну, ребятки, подставляйте чашки — я вам ещё подолью.
Тётя Маша принесла свой обновлённый чайник со змеиной ручкой и поставила его на самую середину стола.
Вдруг тётя Таня сказала каким-то странным голосом:
— Извините, Мария Анисимовна, где вы достали такой чайник?
— Он у меня, наверно, со времён царя Гороха, — засмеялась тётя Маша, — но не стоять ему на этом столе, если бы…
— Подумать только, у меня в точности такой же чайник! Бывают же совпадения! — перебила её Димкина мать. — Мне подарили его в одном целинном молодёжном посёлке, который называется Зеленославск… В нём всего несколько домиков, а вокруг — голая степь. Летом — ветер, зимой — мороз! Жутко! А ребята там такие мечтатели! Пока у них прижилось всего одно деревце, а они уверяют, что со временем посёлок будет утопать в зелени!
Я стал думать о том, как эти ребята боролись с ветром и морозом, чтобы отвоевать у них это одно-единственное деревце. А потом вспомнил про нашу улицу: у нас здесь нет ни ветра, ни трескучих морозов, и всё же она голая, как степь.
— Герои, значит, те ребята! — сказал Иван Кузьмич, словно подслушал мои мысли.
— Сейчас я принесу этот чайник, — сказала тётя Таня и пошла к себе домой.
Димка вдруг побледнел и жалобно заморгал — и я сразу догадался, что чайник он не починил, а стащил у матери! Через несколько минут тётя Таня вернулась с расстроенным лицом и сказала:
— Ума не приложу, куда чайник мог деться. Дима, ты не брал его?.. Дима, ты где?
А Димки уже и след простыл, даже я не заметил, когда он успел исчезнуть. Тётя Маша в волнении кусала губы и вдруг сказала:
— Наверно, Татьяна Кирилловна, это и есть ваш чайник! Дима взял мой починить — он такой же синий, только без ручки, — да, верно, не сумел и заменил своим. А мне и невдомёк, старой!
Тут откуда-то снизу послышалось хныканье: оказывается, Димка залез под стол. Конечно, в его возрасте хныкать позорно, но в таком положении, пожалуй, это самый лучший выход: матери всегда становятся добрее при виде слёз. Тётя Таня вытащила Димку из-под стола и так встряхнула, что он взвыл.
— А на что нам этот чайник? — плаксиво спросил он. — У нас эти чайники да сервизы на полках ржавеют, а тёте Маше скипятить чаю не в чем!
У тёти Тани глаза позеленели, а губы стали тон-кие-тонкие.
— Ну погоди, только приди домой! До чего распустился — вещи стал из дому таскать!
— Вы уж не ругайте его, Татьяна Кирилловна, — вступилась за Димку тётя Маша, — он же по доброте сердечной. Чайник какой был, такой и остался. — И она пододвинула чайник Димкиной матери.
За столом стало тихо-тихо, и у всех был какой-то виноватый вид. Никто теперь, даже девчонки, не смотрел на красивую Димкину мать.
— Нет, нет, возьмите его себе! — смутилась тётя Таня. — Дима прав, такой подарок нельзя прятать в кладовке. Только надо было мне сказать…
— Вот это по-нашему! — одобрительно сказал Иван Кузьмич. — Бери чайник, Мария Анисимовна, и угощай нас…
Все облегчённо вздохнули. Зазвенели стаканы, затренькали ложечки. Стало очень весело. А чайник со змейкой выпевал какую-то приятную песенку.
Глава 29. Какую кашу заварил Василёк
— …Поздравляю вас с началом учебного года! — сказал мне кто-то в самое ухо сначала хриплым, а потом звонким голосом.
Я подскочил на постели и увидел мать — она настраивала репродуктор Так вот кто меня поздравлял— «Пионерская зорька»!
— Вставай, именинник! — сказала мне мать. — Нехорошо валяться, когда тебя поздравляют!
Я люблю первое сентября. В этот день взрослые становятся ласковыми, весёлыми и очень вежливыми. Даже если ты прольёшь невзначай чай на скатерть, они скажут: «Ну ничего, не расстраивайся!»
Мать готовит в этот день особенно вкусный завтрак, как в день рождения.
А на улице как празднично! Из всех дворов выходят ребята. Ветер треплет красные галстуки на груди — совсем как маленькие флажки!
Мы идём в школу всей компанией, нет с нами только Дуси, которая уехала в свою деревню. Зато рядом шагает Василёк. На нём новая ученическая форма, а за плечами в ранце гремят пенал и коробка с деревянными палочками для счёта. Как все первоклассники, Василёк очень волнуется и всё время нюхает букет.
Осень подкралась совсем незаметно. За палисадниками и заборами пестро от опавших листьев. Они приятно и немножко грустно шуршат под ногами. Но на нашей улице нет ни единого цветного пятнышка — вокруг асфальт да голые квадраты земли.
— А в Зеленославске, наверно, уже высадили целую аллею, — сказал Димка и далеко отпихнул камешек, который всё время катил впереди себя.
— А хорошо бы им письмо написать!
— Ну, у нас ещё до них нос не дорос.
Если бы кто со стороны послушал наш разговор, то наверняка ничего бы не понял. И в самом деле, какое отношение имеет Зеленославск к нам и кто эти таинственные «они», до которых у нас ещё нос не дорос?
Но мы хорошо понимали друг друга. Если бы высказать вслух наши мысли, то получилось бы вот что:
«Там, в Зеленославске, среди голой степи, люди борются с суховеями и трескучими морозами. Они строят город, который хотят прославить своими садами и парками. А мы спокойно ходим мимо голой земли, оставленной специально для деревьев. И разве мы в праве писать зеленославцам, если на нашей улице нет ни одного деревца?»
