Андрей посмотрел плёнку на свет, но крохотное, восьмимиллиметровое изображение не давало возможности разглядеть подробности. Ясно было только, что плёнка цветная, и Квадрачек действительно снял самый захватывающий момент.
Вечером ребята собрались на квартире у Гульки. Гулькина мама налаживала проектор, проверяя рамку кадра, а все ребята сидели напротив экрана.
Гулька включил проигрыватель, зазвучал бодрый джазовый марш. Андрей выключил свет, и на экране появился знакомый нам Квадрачек. Он приветственно помахал рукой, в кадр вошли мальчик и девочка. На экране появилась надпись: «Гурвинек и Клара поздравляют героя!»
Мальчик и девочка аплодировали и посылали воздушные поцелуи.
И снова появилась надпись:
«Слава Андрею!»
Затем замелькали на экране туристические автобусы, знакомый гид, берег моря, пёстрая толпа туристов и, наконец, лодка с Андреем и Гулькой. На экране снова возникло все, что произошло в то знаменательное утро, с той только разницей, что знаменитый телеобъектив Квадрачека запечатлел кое-какие детали с некоторыми излишними натуралистическими подробностями. В частности, хорошо была видна подозрительная возня на дне лодки.
— Чего вы там делаете? — спросил Яшка.
— Не видишь, что ли, дырку затыкают, — ответил ему Давай.
— Не затыкают, а чего-то дёргают, — сказал Яшка.
— Не мешайте смотреть, — рассердилась Шурка.
На экране замелькали кадры спасения Гульки, искусственного дыхания, вызвавшего смех зрителей, и снова появился улыбающийся Квадрачек со своими детьми.
— Чего вы там дёргали? — снова спросил Яшка.
— Чего ты к ним пристал? — сказал Давай. — Ничего не дёргали.
— Нет, дёргали! — упорствовал Яшка. — Они пробку вытаскивали. Там на дне дырка здоровая и пробка. Вот они и вытащили её.
— Зачем? — удивился Давай.
— Я не знаю зачем, только они сами лодку потопили.
— То есть ты хочешь сказать… — закричала Шурка. — Хочешь сказать…
— Яшка, брось! — рассердился Макар.
И за спором никто, кроме Гулькиной мамы, не заметил, как невесело переглянулись Андрей и Гулька.
Ребята разошлись довольно быстро. Яшка, засунув руки в карманы, шёл, насвистывая, впереди, остальные молча двигались за ним. Шествие заключал Транзистор, но и он брёл как-то невесело, изредка, безо всякого интереса, тявкая на прохожих. Все были раздосадованы поведением Яшки, но говорить не хотелось, и сочувствие Андрею выражалось лишь крепким рукопожатием, которое следовало всякий раз, когда кто-либо из компании приближался к своему дому.
Уже скрылся в подъезде многоэтажного дома Макар, попрощался Давай, и Андрей шёл вдвоём с Шуркой. Впереди болталась тощая фигура Яшки. Когда подошли наконец к Шуркиному дому и Транзистор скрылся в щели ворот, Шурка протянула Андрею руку и сказала:
— Ты не обращай внимания на Яшку. Глупости он говорит. — Она улыбнулась Андрею и хлопнула калиткой.
Андрей долго стоял, провожая взглядом удаляющуюся фигуру Яшки, потом вздохнул и пошёл обратно. Но шёл он не домой. Он шёл к Гульке.
Гулькина мама стояла у открытого окна и курила. Экран ещё висел в углу на металлической треноге, а проектор стоял на столе, возвышаясь на стопке жёлтых томов Детской энциклопедии. Гулина мама подошла к проектору и включила перемотку. Она задумчиво смотрела на вертящиеся бобины с плёнкой, потом остановила их и, потушив свет, пустила плёнку с середины. И снова на экране появилась плоскодонка, и снова Андрей и Гулька подозрительно и странно копошились на дне лодки. Гулина мама выключила проектор и присела на ручку кресла. Так она сидела некоторое время, задумавшись, потом встала и прошла в комнату Гули.
Гуля был уже в постели. Мать поправила одеяло, поцеловала его и задумчиво спросила:
— А что вы всё-таки там дёргали?
— Мама, не спрашивай, — взмолился Гулька. — Ничего мы не дёргали.
Мама вздохнула, покачала головой.
— Знаешь, Гуля, мне очень не нравится вся эта история с лодкой, — сказала она, но в это время с улицы раздался свист. — Тебя? — спросила мама.
— Меня.
— Иди.
— А можно, я пойду… через окно? Они все через окно ходят.
Мама пожала плечами.
— Ну что ж, если все… если так надо. — И она вышла из комнаты.
Гулька вылез из окна и спрыгнул на тротуар. Накрапывал дождь. Откуда-то из-за угла появился Андрей.
— Что случилось? — спросил Гуля.
— Принеси плёнку, — хрипло приказал Андрей.
— Зачем? — удивился Гуля.
— Надо, — нахмурился Андрей.
— Сейчас? — недоумевал Гулька.
Андрей кивнул. Гулька неуверенно покосился на своего друга, раздумывая, не следует ли ему вернуться в дом тем же путём, каким он оттуда вышел, но, побоявшись показаться недостаточно ловким, он всё же воспользовался дверью.
Андрей стоял под дождём, не пытаясь укрыться. Он был погружён в тяжёлое размышление и терпеливо ждал возвращения Гули.
Гуля появился в окне и осторожно спустился вниз. Вылезать из окна было для него почему-то легче, чем влезать, особенно в присутствии Андрея. На этот раз он был в прозрачном хлорвиниловом плаще, который заставила надеть мама. Вылезать из окна в этом наряде было неудобно, плащ зацепился за какой-то выступ и порвался.
Андрей не обращал внимания на Гулькины неприятности. Он протянул руку, и Гулька передал ему коробочку с плёнкой.
— Айда, — сказал Андрей и быстро пошёл по улице к морю.
Гулька, придерживая полы развевающегося плаща, побежал за ним.
На дикой пристани было темно и безлюдно. Моросил дождь, и ребята пристроились под вытащенной на берег лодкой. Гуля держал в руках плёнку, в то время как Андрей чиркал спичку за спичкой, безуспешно пытаясь поджечь плёнку.
— Не горит, — вздохнул Гуля.
— Какая-то плёнка… не горючая, — проворчал Андрей. — И спички кончились.
— Может быть, зарыть её… в песок? — предложил Гулька.
— А завтра пацаны начнут в песке ковыряться и найдут, — покачал головой Андрей. — Мы её лучше утопим. Ищи камень потяжелее.
И злополучная плёнка Квадрачека была утоплена. Завёрнутая в безрукавку Андрея, опутанная верёвками, с привязанным к ней большим камнем, она была сброшена в воду. И когда по воде пошли круги, Андрей облегчённо вздохнул.
— А вдруг всплывёт? — тихо сказал Гуля.
— Не бойся, не всплывёт, — сердито ответил Андрей и приблизил лицо к Гульке. — Клянись, что ты всю жизнь будешь хранить нашу тайну.
— Клянусь! — шёпотом сказал Гулька.
— И если даже ты доживёшь до тридцати лет…
— Клянусь!
— И если до ста…
— Клянусь!
Ребята помолчали. И Гулька сказал:
— А ты?
— Что я?
— Ну это… если и ты проживёшь до тридцати?
— Конечно, клянусь, — ответил Андрей.
Итак, концы были упрятаны в воду… Злополучная тайна была похоронена навсегда.
На другой день Подушкин пригласил Андрея и Гулю в молодёжное кафе «Ихтиандр». Ребята сидели за столиком под тентом, и Подушкин, разглядывая меню, с независимым видом завсегдатая делал заказ молодому официанту:
— Вот что, дорогой шеф. Сообразите-ка нам три раза по полтораста и три стаканчика газировочки… с сиропом, разумеется. Какой у нас нынче сиропчик?
— Есть ваш любимый мандариновый, — улыбнулся официант.
— Вот и отлично. Действуйте, шеф.
Официант отошёл, и Андрей спросил:
— А денег хватит?
— Я гонорар получил, — гордо откликнулся Подушкин. — Угощаю.
К ребятам подошёл долговязый, стриженный под машинку паренёк с толстым альбомом под мышкой. Он бесцеремонно оглядел Андрея и мрачно спросил:
— Васильков?
— Васильков, — сказал за Андрея Подушкин. — А тебе что?
— Я из Дома пионеров, — пояснил парень скучным голосом. — Мы оформляем витрину «Знатные пионеры нашего города». Мне поручено нарисовать твой портрет. — Паренёк снова обратился непосредственно к Андрею: — Когда будешь позировать?
— Хочешь рисовать, садись в сторонке и рисуй, пока мы тут сидим, — распорядился Подушкин.
Паренёк помялся, присел за соседний столик, раскрыл альбом и уставился на Андрея.
Вернулся официант, поставил на стол три вазочки с мороженым и три стакана воды с сиропом.
— Так вот, старина, — сказал Подушкин. — Я тут встречался с твоей первой учительницей… с большой теплотой о тебе отзывается. В первом классе, говорит, лучше всех палочки рисовал… ровные, упругие.
— Враньё, — рассердился Андрей. — Из-за этих палочек она меня из класса выгоняла. Дрянь были палочки!
— Очень, говорит, послушный был мальчик.
— Опять враньё! Я был самым недисциплинированным в классе. Я пел на уроках. Ненавижу, когда врут! — Андрей увидел стыдливую улыбку на лице Гули и накинулся на него. — А ты бы лучше помолчал! — прикрикнул он на Гулю.
