Ну, как по-вашему, разве это не таинственная история?
Я, конечно, сразу же открыл корзинку. Из неё немедленно выскочил клюв и разинулся во всю ширь, до крайних пределов. Казалось, что, заглянув в эту алую пропасть, можно просмотреть всю птицу насквозь, от лба до конца хвоста. Клюв глухо орал:
«Ррррааа!»
Вот вам и весь Пипуш!
С этой минуты и за всё долгое детство Пипуша мы только и видели что этот разинутый клюв. И слышали неустанное, сдавленное, хриплое «рррааа, рррааа!», что в переводе на человеческий язык означало «жрать!»
Вы знакомы со щенятами, правда? Вы знаете, что бывает у них порой аппетит, который действительно невозможно утолить. Я сам знал такого пёсика — вы, вероятно, догадываетесь, что речь идёт о Душеке, — который единым махом съедал целый коврик, а закусывал его половой щёткой. Так-то оно так, но этот щенок в свободные от обжорства минуты всё-таки жил: спал, играл, бегал, безобразничал. Наш Пипуш существовал только для того, чтобы жрать. Ни на один миг не закрывал он клюва, ни на секунду не переставал орать душераздирающим своим голосом:
«Рррааа! Рррааа! Жрать! Жрать!»
Кроме еды его ничто не интересовало. Он старался проглотить всё, что только можно было захватить вечно разинутым клювом. Кто-то, например, сидел на скамейке в саду и на минуту свесил руку.
Пипуш уже хватал его за палец и делал всё, что мог, чтобы этот палец проглотить. Свисал со стола угол скатерти — Пипуш глотал скатерть. Кто-то держал в руке тросточку так, что её конец не касался земли. Пипуш запихивал себе в горло кончик тросточки и глотал!
Целый день, с утра до вечера, бегал за мной, за Катериной, за Крисей и орал без передышки:
«Рррааа! Рррааа!» — и клюв его был разинут и поднят кверху.
Выглядел он как какой-то диковинный, бегающий, орущий, озверевший цветок. Ибо, надо отметить, горло Пипуша было превосходного, чистого ярко-алого цвета. Как коралл! И человеку делалось как-то не по себе, когда из такой прелести вырывался этот ужасный крик: «Рррааа! Рррааа!», которым Пипуш раздирал наши уши с утра до ночи.
Ворон приставал не только к нам, людям. Он бегал за Тупи, за Чапой, за кошкой, за курами, за утками, за гусями. Никто из наших солидных, благоразумных животных не мог избавиться от приставаний назойливого крикуна. Пипуш заглатывал хвост Тупи, уши Чапы, лапы Имки, кошки, добирался даже и до клюва Малгоси. И не переставал вопить.
С того времени, когда на нашем дворе появился Пипуш, и речи быть не могло о том, чтобы после обеда сладко подремать на солнышке. Все наши мохнатые и пернатые друзья, привыкшие считать себя полными хозяевами на дворе, теперь всячески старались убежать от этого прожорливого надоеды.
Это и развратило Пипуша. Когда попытались умерить наглость воронёнка, было уже поздно. Ибо Пипуш рос и мужал не по дням, а по часам. Вскоре он уже умел в случае необходимости вскочить на высокий забор или на крышу сарая. И ищи ветра в поле!..
Однажды Имка, кошка, попробовала разделаться с вороном всерьёз. Она прыгнула вслед за ним на забор и двинулась к Пипушу с таким выражением, что я подумал: конец нашему ворону! Куда там! Пипуш вскочил кошке на спину и так отколотил её своим клювом, что бедняжка с плачем убежала от него.
Да, Пипуш, потеряв красивые жёлтые усы и научившись есть с земли, почувствовал свою силу и уже никого не боялся. Что я говорю — не боялся! После битвы с Имкой началось самодержавное правление Пипуша на нашем дворе.
До того как в нашем доме появился ворон, животные строго соблюдали кодекс дворового права и жили между собой в примерном согласии. Куры не таскали корм из собачьих мисок, утки не обижали кур, собаки тоже уважали чужую собственность; Имка жила с собаками в ладу и спала с ними в одной конуре, а гусыня Малгося ухаживала за котятами, как родная мать. Никто никого не угнетал, и все жили в дружбе и согласии.
Конечно, и в дворовом мире бывали иногда мелкие недоразумения, а порой даже и довольно крупные разговоры. Не раз приходилось прибегать к помощи шланга с водой или даже выбивалки, чтобы привести в себя распетушившихся жителей. Однако я должен подчеркнуть, что виновником всех недоразумений почти всегда была мелкота: какие-нибудь сопливые щенята или котята, у которых в голове ветер и которые ещё не успели изучить законов нашего двора.
2
Неприятности с Пипушем начались, наоборот, как только он вырос. Он, повзрослев, пришёл к убеждению, что на дворе творятся одни безобразия и дальше так продолжаться не может. Решил навести на дворе настоящий порядок. И не мешкая принялся за работу.
Должен вам сказать, что я в жизни знал многих животных. Были среди них умные, очень умные, но такой мудрой бестии, как Пипуш, я никогда не встречал.
Пипуш умел целыми часами просиживать где-нибудь на возвышении и размышлять. Жмурил то один, то другой глаз, кивал головой. Смотрел на всё вокруг так равнодушно, словно его ничто не интересует. Лишь всесторонне обдумав свой замысел, он начинал действовать. И выполнял он свои планы с таким упорством, что сопротивление было невозможно. Что решено — то решено!
Удивляться ли тому, что Пипуш зажал в кулак весь двор? Ведь он и в доме делал всё, что хотел. На меня, на Катерину, на Крисю смотрел свысока и ни капельки с нами не считался.
Впрочем, меня он никогда не наказывал. Не клевал. А почему? Да потому, что он — единственный из всех животных! — догадался, что главное лицо в доме не Катерина, а всё-таки я, и решил со мной не ссориться. Но Крисе и даже Катерине от него доставалось на орехи, если они осмеливались противоречить. Причём возмездие наступало не сразу. Пипуш брал провинность на заметку и ожидал подходящего случая. Решив, что время настало, клевал преступницу в ногу или в руку. И смотрел ей в глаза: «Говорил я тебе, чтобы ты со мной не спорила?» А потом старался побыстрее удрать, чтобы не получить по голове скалкой или тряпкой.
Ну конечно, и ему попадало за такие выходки. Но это не действовало. Он удирал на забор или на крышу, чистил перья, вытирал клюв, и по глазам было видно, что он презирает людскую злобу…
«Ну и что ж, попало так попало, — бормотал он. — Но уж я тебе дал так дал! Долго, дорогая, будешь помнить, как со мной связываться!»
И меня Пипуш, конечно, тоже воспитывал. Ещё как!
Я курил трубку. Такую, знаете, короткую английскую трубку. Покурив, клал её всегда в пепельницу. Пипуш пришёл к убеждению, что это никуда не годится. Моя трубка должна лежать на печке в гостиной — кончено!
Стоило только мне оставить трубку в пепельнице, Пипуш мгновенно хватал её клювом и тащил на печку. Он клал трубку всегда в одно и то же место, на карниз. Возвращался. Усаживался передо мной и смотрел на меня с укором:
«Когда я только приучу тебя к порядку? Неужели не будешь класть свою трубку, куда следует? Ай-ай-ай!»
Как-то Пипуш сидел на столе, дожидаясь того счастливого момента, когда можно будет стащить у меня трубку. Смотрю я на него и думаю, что неплохо бы над ним подшутить. Беру трубку в руку, встаю. Пипуш следит за мной одним глазом. Я иду к печке. Пипуш уже там. Я положил трубку туда, куда её клал ворон, и вернулся.
Пипуш ошалел от радости! Он пищал, махал крыльями, переступал с ноги на ногу, что у него было признаком величайшего ликования. Потом спорхнул с печки, уселся мне на плечо и своим твёрдым носиком начал осторожно рыться в моих волосах. Это была у него самая большая ласка.
«Умница! Наконец-то ты понял! Молодец! Всегда меня слушайся!» — ворковал он мне на ухо.
Ну, и с тех пор я всегда клал трубку на печь. Что же мне было делать?
Или вспомнить, как Пипуш добился возможности попадать в прачечную, в которой он соизволил поселиться, непременно через окно! Он бил стекла. Одно за другим. Пока я наконец не устроил там форточку. Так и на этот раз он настоял на своём!
Словом, в нашем доме Пипуш делал всё, что хотел. Недаром, недаром его прозвали «ангелом-хранителем»!
А на дворе он был поистине неограниченным властелином. Собаки, кошка, домашняя птица — все боялись его как огня. Пипуш всегда, бывало, сидел где-нибудь на вышке и видел всё, что происходит вокруг. Пусть бы только кто-нибудь вышел из его воли! Ворон молнией обрушивался на непослушного и клевал его куда попало. И прежде чем избитый успевал прийти в себя, Пипуш уже снова сидел где-то под небесами и кричал во всю глотку:
«Так! Так! Так, как я велю! Да!»
3
Некогда, в доброе старое время, когда «ангел-хранитель» ещё не царствовал, Имка, кошка, знала всё, что происходит на свете. Ей для этого не нужно было даже выходить за ворота. По нескольку раз в день посещал её некий рыжий кот. Это была солидная, серьёзная личность. Наши собаки уважали Рыжего и никогда не позволяли себе его задевать. Имкин гость — это Имкин гость. Никому до него нет дела!
Порой Рыжий приводил с собой ещё нескольких приятелей. Имка принимала тогда своих гостей на крыше сарая, где было достаточно места, чтобы спокойно побеседовать и повеселиться в дружеском кругу.
