class="p1">— Добрый день, — перебила ее мама. — Присаживайтесь.
— Мария! — раздался мужской голос из-за забора. — Я ухожу на работу!
— Подождешь! — грубо ответила женщина и снова повернулась к маме. — Мой, все ему некогда. Такая красотка и без муженька, — продолжала соседка. — Ну, здесь вы не пропадете. На курортах мужчины ласковые.
— Перестаньте, — сказала мама и посмотрела в мою сторону.
— Мария! — снова раздалось из-за забора. — Я ухожу!
Соседка убежала. А мы с мамой позавтракали и пошли гулять по городу. Людей на узких гурзуфских улицах было мало. Местные работали, а отдыхающие сидели у моря. Была очень сильная жара. Асфальт перегрелся и прогибался под ногами, как подушка. Но мы с мамой ходили и ходили. Я молчал, и мама молчала. Мне показалось, что мама хочет замучить себя и меня. Наконец мы спустились к морю.
— Можешь выкупаться, — сказала мама.
— А ты?
— Я не буду.
Море было теплым и тихим. Я плыл долго и все ждал, когда мама крикнет, чтобы я возвращался. Но мама не кричала, а я уже устал. Тогда я оглянулся. Мама сидела, как-то неловко поджав под себя ноги. Я подумал, что мама похожа на раненую птицу. Один раз я нашел на озере утку с перебитым крылом, она также как-то неловко сидела. Я поплыл назад. Вылез на берег. От напряжения у меня дрожали ноги и в ушах сильно стучало. Лег животом на горячие камни и опустил голову на руки. Совсем рядом зашуршали камни, кто-то прошел чуть ли не по моей голове и остановился. Я приоткрыл глаза и увидал ноги в исцарапанных и сбитых от постоянного хождения по камням сандалиях. Я поднял голову: за маминой спиной стояла маленькая девочка и рассматривала собак на платке. Когда она заметила, что я уставился на нее, то отвернулась от собак.
— Тебя как зовут? — спросил я.
— Сойка, — ответила девочка.
— Сойка? — удивился я. — Это птичье имя. А может быть, ты лесная птица из породы воробьиных?
— Нет. Я девочка. Я живу на Крымской улице, дом четыре.
«Ну, Сойка так Сойка, — подумал я. — Мало ли каких имен не придумывают родители для своих детей. У нас, например, в классе учился мальчик, которого звали Трамвай. Его отец был первым вагоновожатым на первой трамвайной линии, проложенной в городе. Это было, можно сказать, историческое событие. В честь этого он дал своему сыну имя Трамвай. Не знаю, как они называют его дома: Трамвайчик, или Трамчик, или Трамваюшко? Язык сломаешь. Комедия. А Сойкин отец, вероятно, охотник».
— Сойка, — спросил я, — твой отец охотник?
— Нет. Он колхозный рыбак. Бригадир.
Мама повернулась, посмотрела на Сойку и сказала:
— Ее зовут не Сойка, а Зойка. Правда? — Девочка кивнула. — Просто она еще маленькая и не выговаривает букву «з».
— До свидания, Зойка, — сказала мама.
— До свидания, Сойка, — сказал я. Теперь мне больше нравилось имя «Сойка». Смешное имя и какое-то ласковое.
Деда дома не оказалось. Он пришел значительно позже, когда на соседнем дворе уже раздавались голоса курортников. Наша соседка сдавала внаем комнаты приезжим. Дед пришел веселый. Он похлопал меня по плечу и сказал:
— Ну, вот что, Катюша — (это так зовут мою маму), — завтра пойдешь наниматься на работу. Я уже договорился. В санаторий, по специальности, медицинской сестрой.
— Вот это хорошо! — сказала мама.
И вдруг дед вскипел. Он даже закричал на маму:
— Долго ты будешь в прятки со мной играть, что у тебя случилось?
Мама рассказала деду про дядю Николая и про то, что он говорил о папе.
— Все это твои придирки к Николаю. Он хороший парень.
— Он был бы плохим отцом для Толи, — упрямо сказала мама.
— Толя, Толя! Семь пядей во лбу. Толя первое время мог бы пожить у меня.
— Я не останусь без мамы, — сказал я. — И она тоже никуда не поедет. Я не люблю дядю Николая.
— А ты-то что? Ты даже не знал своего отца. Николай его обидел. А если Николай прав, если он до сих пор где-нибудь живет там, в чужой стране?
Дед сказал страшное. «Папа живет там, в чужой стране? — подумал я. — Значит, он просто предатель».
— Этого не может быть, — сказал я.
— Много ты понимаешь в людях! — ответил дед.
— Отец, сейчас же замолчи! — закричала мама. — Подумай, что ты говоришь?
Последних слов ее я уже не слышал. Я выскочил из дому и побежал по темным улицам Гурзуфа.
— Толя, Толя!.. — послышался голос мамы. — Вернись!.. Толя-я!..
Я решил тут же уехать от деда, раз он мне такое сказал. Он, видно, меня ненавидит, потому что я как две капли воды похож на своего отца. И мама из-за этого никогда не сможет забыть про папу. У меня не было ни копейки денег, но я прибежал на пристань. Там стоял тот самый теплоход, на котором мы приехали в Гурзуф. Я подошел к капитану и спросил:
— На Алушту?
— На Алушту!
Я думал, что капитан меня узнает, но он меня не узнал. Я немного прошелся по причалу и снова подошел к капитану:
— Товарищ капитан, вы меня не узнали? Мы вчера приехали с мамой на вашем теплоходе.
Капитан внимательно посмотрел на меня.
— Узнал. А ты куда один так поздно?
— Надо в Алушту, срочно. А денег у меня нет, не успел у мамы захватить. Пропустите без билета, а я потом вам отдам.
— Ладно, садись, — сказал капитан. — Довезу.
Я проскочил на теплоход, пока капитан не передумал, и уселся на последней скамейке, в углу.
Теплоход отчалил, качаясь на волнах. За бортом мелькали береговые огоньки. Они все больше и больше удалялись, а впереди было черное ночное море. Оно шумело за бортом, обдавало меня холодными брызгами. Ко мне подошел матрос и сказал:
— Эй, паренек, тебя капитан зовет в рубку.
Я встал и пошел. Идти было трудно, сильно качало, и палуба уходила из-под ног.
Капитан стоял за рулем и смотрел в темноту. Не знаю, что он там видел. Но он смотрел пристально и изредка крутил колесо то в одну, то в другую сторону. Над ним горела тусклая электрическая лампочка, и такие же лампочки горели на носу и на корме теплохода. Наконец капитан оглянулся:
— Ну, что там у тебя стряслось?
Я промолчал. Мне нечего было говорить этому чужому человеку. Но он ко мне пристал, и я в конце концов сказал:
— С дедом поругался…
— Так, — сказал капитан и снова уставился в темноту.
Я начал говорить, что уезжаю к своему приятелю Лешке и там как-нибудь устроюсь, но тут наш теплоход загудел и заглушил все мои слова.
— Так, —
