Я велел Маттиа подержать корову, а сам зашел в лавку и купил масла и муки. Пройдя еще далее несколько шагов, я увидел с пригорка домик матушки Барберен.
Легкая струйка дыма поднималась из трубы.
— Матушка Барберен дома, — сказал я.
— Если матушка Барберен дома, то как же мы сделаем ей сюрприз? — спросил Маттиа.
— Ты войдешь к ней и скажешь, что ей велели отдать корову. А когда она спросит, кто велел, я войду.
«Легкая струйка дыма поднималась из трубы».
Когда мы сделали еще несколько шагов, то увидели на дворе белый чепчик. Матушка Барберен отворила калитку и пошла по дороге к деревне.
Мы остановились, и я указал на нее Маттиа.
— Она уходит, — сказал он. — Как же наш сюрприз?
— Мы придумаем что-нибудь другое.
— Что же?
— Я пока еще и сам не знаю.
Спустившись с горы, мы подошли к домику. Я знал, что дверь не заперта и нам можно будет войти. Прежде всего, нужно было поставить Рыжулю в коровник. Я вошел в него, чтобы посмотреть, все ли там в порядке. Да, он был совершенно такой же, как прежде, только теперь в нем был навален хворост.
Я позвал Маттиа. Мы быстро сложили весь хворост в один угол и привели сюда нашу корову.
— А теперь пойдем в дом, — сказал я Маттиа. — Я сяду около очага, а ты спрячься с Капи за кровать, когда скрипнет калитка.
С того места, где я сидел, была видна дорога. Матушка Барберен не могла застать нас врасплох даже в том случае, если бы мы не расслышали скрипа калитки.
Усевшись перед огнем, я огляделся кругом. Все здесь осталось по-прежнему, все стояло на тех же местах. Вдруг я увидал из окна белый чепчик и услышал скрип калитки.
— Прячься скорее, Маттиа, — сказал я. Дверь отворилась.
— Кто тут? — спросила матушка Барберен.
Я смотрел на нее молча, она тоже молча смотрела на меня. Вдруг она задрожала, и слезы полились у нее из глаз.
— Неужели это он… Неужели это Рене! — воскликнула она.
Я бросился к ней и обнял ее.
— Мама! — воскликнул я.
— Мой мальчик, мой милый, дорогой мальчик!
Несколько времени целовали мы друг друга и плакали от радости. Наконец, немного оправившись, вытерли глаза.
— Если бы я не думала о тебе постоянно, мой милый Рене, я не узнала бы тебя, — сказала матушка Барберен. — Как ты изменился, как вырос!
В это время за кроватью послышался шорох. Я вспомнил про Маттиа и позвал его.
— Это мой брат, — сказал я.
— Значит, ты нашел своих родителей? — воскликнула матушка Барбереи.
— Нет. Я назвал так Маттиа потому, что мы дружны, как братья. А вот это — Капи, мой товарищ, и друг. Поклонись моей маме, Капи!
Капи встал на задние лапы, передние приложил к сердцу и низко поклонился, что очень рассмешило матушку Барберен.
Маттиа подмигнул мне, чтобы напомнить о сюрпризе.
— Не пойдем ли мы на минутку на двор? — сказал я матушке Барберен. — Мне хочется показать Маттиа наше грушевое дерево, на ветке которого я ездил верхом.
— Можешь посмотреть и на свой садик, — сказала матушка Барберен. — Я все время держала его в порядке. Мне всегда казалось, что когда-нибудь да приедешь ко мне.
— А что коровник, — спросил я. — Он так и стоит пустой с тех пор, как увели нашу бедную корову?
— Конечно, пустой, — со вздохом сказала матушка Барберен. — Теперь я держу там хворост.
Так как мы в эту минуту шли мимо коровника, то она отворила дверь, и в эту же минуту наша корова, которая, наверное, проголодалась, громко замычала.
— Корова, здесь корова… — воскликнула матушка Барберен.
Я и Маттиа громко расхохотались.
Матушка Барберен с изумлением глядела на нас. Несмотря на то, что мы смеялись, она не понимала, в чем дело и откуда эта корова.
— Это наш сюрприз! — воскликнул я.
— Сюрприз? — с недоумением повторила она, — какой сюрприз?
— Я не хотел, — продолжал я, — вернуться с пустыми руками к матушке Барберен, которая была так добра к маленькому Рене. И вот, на ярмарке, в Усселе, я и Маттиа купили корову на деньги, которые заработали вместе.
— Ах, мой дорогой мальчик! Мои милые добрые дети! — воскликнула матушка Барбереи, обнимая и целуя нас обоих.
Мы вошли в коровник, и она внимательно осмотрела Рыжулю, все время радостно восклицая:
— Ах, какая великолепная корова!
Корова продолжала мычать.
— Она просит, чтобы ее подоили, — сказал Маттиа.
Матушка Барберен обмыла вымя коровы и подоила ее, а затем пустила ее пастись, мы же вошли в дом. На самом видном месте находилось положенные мною масло и мука.
Матушка Барберен снова принялась ахать и удивляться. Я поспешил объяснить ей, в чем дело.
— Это мы принесли не только для тебя, но и для себя. Мы очень проголодались, и нам хочется поесть блинов. Помнишь, как на маслянице Барберен взял для своего супа масло, которое ты заняла у соседки для блинов? Теперь он нам не помешает.
— Так ты знаешь, что он в Париже?
— Знаю.
— А знаешь, зачем он пошел туда?
— Нет.
— Он пошел для тебя.
Матушка Барберен хотела сказать что-то, но, взглянув на Маттиа, остановилась, не зная, можно ли говорить при нем.
— При Маттиа ты можешь говорить все, — воскликнул я. — Ведь ты знаешь, что мы дружны, как братья.
— Это длинная история, — сказала матушка Барберен. — Я лучше расскажу потом, теперь нужно ставить тесто.
Когда тесто стало подниматься, я накрыл на стол и пошел по воду. Когда я вернулся, матушка Барберен уж мыла и вытирала сковородку.
Потом она поставила ее на горячие уголья и, когда она разогрелась, положила на нее кусок масла.
Первый блин я подал Маттиа, и он быстро съел его, обжигая себе руки, рот и горло, но не обращая на это ни малейшего внимания.
— Ах, как вкусно! — с трудом проговорил он, набив себе рот.
Второй блин достался мне. Я так же, как и Маттиа, не обращал внимания на то, что обжигаюсь.
Маттиа протянул тарелку за третьим блином, но Капи завизжал, требуя свою долю. И ему дали блин: ведь и он помогал набирать деньги на корову. Когда мы, наконец, наелись, матушка Барберен напекла блинов для себя и с удовольствием принялась за них.
Маттиа, думая, должно быть, что у нас есть о чем поговорить наедине и не желая мешать нам, сказал, что отведет Рыжулю на двор и побудет с нею. Мы остались одни.
— Объясни же мне, — сказал я, — зачем Барберен ушел в Париж и при чем тут я?
— Твои родные ищут тебя, — ответила матушка Барберен.
— Мои родные?
— Да, мой маленький Рене. — Раз, когда! я была в чулане, к нам вошел какой-то незнакомец. Барберен был дома. «Вас зовут Барберен?» — спросил этот человек. «Да», — ответил Жером. «Это вы нашли ребенка в Париже, на улице Бретель, и взяли его к себе?» — «Да». — «Где же этот ребенок теперь?» — «А вам на что знать?» — спросил Жером.
Я внимательно слушал этот рассказ, не спуская глаз с матушки Барберен.
— Ты знаешь, — продолжала она, — что из чулана слышно все, что говорят здесь, но когда я вздумала подойти к самой двери, чтобы было еще слышнее, то нечаянно наступила на сухую ветку, и она хрустнула у меня под ногою. «Тут кто-то есть», — сказал незнакомец. Оба они вышли, а часа через три Жером вернулся один. Я стала расспрашивать его, но он сказал только, что не этот человек твой отец, но что он разыскивает тебя по поручению твоей семьи.
— А какая у меня семья? — Есть у меня мать, отец?
— Я спрашивала об этом у Жерома, но он ответил, что не знает. Потом он сказал, что отправится в Париж, чтобы разыскать твоего хозяина, который оставил ему адрес своего знакомого, Гарофоли, живущего на улице Лурсин. Запомни хорошенько это имя и адрес.
— Я знаю их. А после того, как Барберен ушел в Париж, ты не получала от него никаких известий?
— Никаких, он, должно быть, все еще ищет тебя… Мы поздно легли в этот вечер спать, но я все же долго не мог уснуть. Мысль о том, что меня разыскивают родные, не давала мне возможности успокоиться.
Как мне найти их? Только Барберен мог бы мне указать это. Но Барберен в Париже, и неизвестно, когда он вернется. Значит, мне необходимо снова вернуться как можно скорее, в Париж.
Долго думал я о своей будущей семье, о матушке Барберен и об ее муже, а лотом все перепуталось у меня в голове, и я уснул.
Утром, когда мы все сидели около очага, где кипятилось на угольях молоко нашей коровы, я рассказал, о чем думал ночью.
— Тебе, конечно, нужно итти в Париж и как можно скорее, — сказала матушка Барберен. — Родные ищут тебя, и не нужно заставлять их ждать.
Тяжело мне было, расставаться с матушкой Барберен. Долго обнимал и целовал я ее, обещая скоро вернуться, приехать к ней с моими родными. Мы простились и с нашей милой коровой. Маттиа раз десять поцеловал ее, и она каждый раз лизала его за это.
А затем мы снова очутились на большой дороге. Капи бежал впереди, мы шли за ним, и я невольно ускорил шаг.
