ДЛЯ ДЕТЕЙ СРЕДНЕГО ВОЗРАСТА переработал Вл. Суходольский
О том, что я — найденыш, мне пришлось узнать недавно. До восьми лет я был уверен, что живу с родной матерью. Женщина, в доме которой я жил до сих пор, относилась ко мне нежно и ласково.
Наша деревня называлась Шаванон. Это была одна из самых бедных деревень центральной Франции. Земля отличалась здесь крайним неплодородием. Несмотря на все старания и работу крестьян, урожаи были плохие. Вокруг деревни находились обширные пространства необработанной земли. Огромная равнина покрыта была мелким кустарником и вереском. Лишь на берегу реки росли высокие каштаны и могучие дубы.
В такой местности, на берегу ручейка, находился наш домик, в котором я провел свое детство.
У нас в доме не было мужчин. Но женщина, которую я считал своею матерью, не была вдовой. Ее муж-каменотес работал в Париже и время от времени присылал домой весточку, а иногда и немного денег. Обычно кто-нибудь из его товарищей, возвращавшихся из Парижа домой, заходил в наш домик и говорил:
— Матушка Барберен, ваш муж здоров. Он поручил мне передать от него привет и немного деньжонок.
Вот и все. Матушка Барберен довольствовалась такими вестями и радовалась, что у мужа есть в городе работа, и он здоров.
Но вот однажды вечером, в ноябре, в наш дом вошел незнакомец. Матушка Барберен встретила его на пороге.
— Я принес вам вести из Парижа, — сказал незнакомец печальным голосом.
Матушка Барберен всплеснула руками и воскликнула:
— Что-нибудь произошло? С Жеромом случилось несчастье?
— Да, — ответил незнакомец, — произошла беда. Но не падайте духом и не унывайте. Ваш муж Жером сильно разбился на работе. Он лежит теперь в больнице и, вероятно, поправится, хотя и может остаться калекой на. всю жизнь.
Незнакомец хотел итти дальше, но матушка Барберен упросила его остаться и рассказать нам подробнее, как произошло несчастье. Гость остался и, сидя в углу у огня, рассказал нам за ужином, как случилась беда. Оказалось, что Жерома придавило рухнувшими лесами строящегося дома. Хозяин, у которого работал Жером на постройке, отказался выдать ему какую бы то ни было помощь.
— Я советовал Жерому, — сказал наш гость, — подать на хозяина в суд и требовать денежной помощи за увечье.
— Но ведь судиться так дорого стоит, — возразила матушка Барберен. — Под силу ли будет судиться таким беднякам, как мы?
— А все же, быть может, удастся выиграть дело и получить деньги.
Матушке Барберен очень хотелось отправиться в Париж и навестить мужа. Но поездка в Париж так дорого стоила, что от этой мысли пришлось отказаться.
Вскоре от Барберена пришло из Парижа письмо. Он писал жене, чтобы она прислала денег, так как он начал судиться с хозяином и для этого требовались деньги. За этим письмом последовали и другие письма, в которых каждый раз снова и снова он требовал новой присылки денег. В том случае, если денег в доме не окажется, Барберен требовал, чтобы продали корову.
Только в крестьянских семьях знают, как много значит корова в хозяйстве и как тяжело ее лишиться. Крестьянин знает, что пока у него есть корова, жена и дети его будут сыты.
Мы, благодаря нашей Рыжуле, почти никогда не ели мяса. Она не только нас кормила, она была нашим другом. Мы ласкали Рыжулю и разговаривали с ней, а она смотрела на нас такими умными глазами, точно понимала наши слова…
И вот теперь приходилось расставаться с нею, чтобы выручить Барберена. Пришел мясник и начал рассматривать Рыжулю со всех сторон, уверяя, что корова неважная и что он согласен ее купить только из уважения к матушке Барберен. Когда мясник хотел увести ее, Рыжуля, точно понимая, куда ее ведут, не хотела выйти из стойла и жалобно мычала.
Тогда матушка Барберен подошла к корове и ласково сказала ей:
— Иди, голубушка, иди!
Корова покорно вышла, и мясник привязал ее к своей телеге. Мы долго еще слышали жалобное мычание Рыжули, которую уводил мясник.
«Мы долго еще слышали жалобное мычание Рыжули, которую уводил мясник».
С тех пор у нас не стало ни молока, ни масла. По утрам мы съедали кусок хлеба, по вечерам — картофель с солью.
Приближалась масленица. В прошлом году матушка Барберен не скупилась ни на блины, ни на оладьи, и я наедался до отвала. Но тогда у нас была Рыжуля, а, следовательно, молоко и масло для блинов.
— Теперь нет Рыжули, не будет ни молока, ни масла, ни масленицы, — говорил я печально.
Но матушка Барберен решила побаловать меня. Хотя она не любила занимать у соседок, но на этот раз отступила от своего обычая. У одной соседки она взяла чашку молока, у другой — кусок масла.
В среду, на масленице, когда я пришел с улицы, я увидал, что матушка Барберен сыплет муку в большой глиняный горшок.
— Мука! — воскликнул я, подходя к ней.
— Да, мука, — сказала она, улыбаясь, — белая, крупичатая, пшеничная мука! Понюхай, как хорошо пахнет! Сегодня масленица — день оладий и блинов. Мне очень захотелось устроить тебе праздник, и вот, посмотри в корзину!
Я приподнял крышку и увидел в корзине молоко, масло, яйца и три яблока.
— Дай мне яйца, — сказала она, — я буду приготовлять тесто, а ты очисть яблоки и положи хворост в очаг.
Вскоре в очаге запылало яркое пламя. Матушка Барберен достала со стены сковороду и поставила на огонь.
— Подай мне масла!
Она взяла на копчик ножа кусок масла, величиной с небольшой орех, и положила его на сковороду. Масло растопилось и зашипело. Приятный запах, почти уж нами позабытый, защекотал нам ноздри.
Вдруг я услышал чьи-то шаги на дворе.
Послышалось, как стукнула палка, а затем быстро распахнулась дверь.
— Кто там? — не оборачиваясь, спросила матушка Барберен.
На пороге стоял незнакомый мужчина. При свете очага я увидел его белую блузу и палку в руках.
— Ах, боже мой! — воскликнула матушка Барберен, бросая сковороду на пол. — Это ты, Жером?
Затем она взяла мою руку, толкнула меня к человеку, который стоял в дверях и сказала:
— Это твой отец!
Я бросился к нему, но он с недоумением посмотрел на меня и спросил:
— А это кто?
— Это Рене.
— Но ведь ты мне писала…
— Да, писала, только… это была неправда, потому что…
— А, неправда!
Он недружелюбно посмотрел на меня, а затем, оглянувшись вокруг, добавил:
— Я вижу, что вы справляете масленицу. Это очень кстати, потому что я страшно голоден. Что у тебя на ужин?
Он поднял глаза к потолку, где когда-то висели окорока; но крюки давно уже были пусты, и только кое-где торчали пучки лука и чеснока.
— Вот лук, — сказал он, сбивая палкой пучок. — Четыре или пять луковиц, кусок масла, — и выйдет отличная похлебка. Сними свою сковороду и поджарь луковицы на масле.
Матушка Барберен ничего не возразила. Она поспешила исполнить приказание своего мужа, а он уселся на лавке у очага.
Я не смел тронуться с места и смотрел на него, облокотившись на стол. Это был человек лет пятидесяти, с суровым и строгим лицом. Голова его, вследствие ушиба, была наклонена к правому плечу.
«Это был человек лет пятидесяти, с суровым и строгим лицом».
Матушка Барберен поставила сковороду на огонь.
Он взял тарелку с маслом и опрокинул весь кусок на сковороду.
«Нет больше масла, не будет блинов!» — подумал я.
В другое время меня очень огорчило бы такое лишение, но теперь я не думал больше ни об оладьях, ни о блинах.
Меня занимала мысль, что этот строгий человек — мой отец.
— Что же ты стоишь, точно примерз к полу, — сказала мне матушка Барберен, — расставь тарелки на стол.
Я поспешил повиноваться. Похлебка была готова. Матушка Барберен поставила ее на стол.
Тогда отец вышел из своего угла, сел за стол и начал есть. Матушка Барберен ходила взад и вперед вокруг стола, внимательно прислуживая своему мужу.
— Ты, вероятно, не голоден? — спросил он меня.
— Нет!
— Ну, так иди спать и постарайся заснуть сейчас же, или я рассержусь!
Матушка Барберен посмотрела на меня, как бы приказывая повиноваться без возражения.
Наша кухня была одновременно и спальней. Около печки стояли стол, квашня, шкап для посуды, а на другом конце комнаты — кровати. Я быстро разделся и лег. Но заснуть я не мог. Меня мучили всевозможные мысли.
Через некоторое время кто-то тихо подошел к моей кровати.
— Ты спишь? — спросил сдержанный голос отца.
Я не смел ответить ему, потому что помнил его слова: «я рассержусь».
— Он спит, — сказала матушка Барберен. — Говори, не бойся, он не услышит.
