— Нет, правда. Может, сбегать за кем?
— Уже побежали. Думаешь, я бы так вот и сидел?.. Ныряйте давайте, пить хочу.
Это была не река, а залив начинающего подниматься моря. С одной стороны лес не вырубили — не успели, видно, сосны подтопило, и теперь они выходили из моря, как тридцать три богатыря.
Ребята быстро разделись и кинулись в воду, спасаясь от мошки. У берега вода была теплая, настоявшаяся. Вздрагивая при каждом прикосновении подводных веток, Антон поплыл по лесу, взмах за взмахом теряя робость и скованность. Если бы море вдруг мгновенно опустилось, обмелело, то он наверняка оказался бы на сосне, в какой-нибудь рогульке, как лошадь барона Мюнхгаузена, привязанная к шпилю колокольни.
Салабон фыркал и крякал где-то впереди. Он как занырнул у берега, так Антон его больше и не видел. Похоже, что вода, как и земля с небом, была для Гошки родной стихией.
Антон осмелел. Он нырнул и поплыл с открытыми глазами. Залив был полон зеленого света. Золотистые стволы с пузырьками воздуха на коре надвигались на Антона, как призрачные стражи моря, и он, словно успокаивая, мол, свой я, касался их рукой. На миг выскочив на поверхность, он опять ухнул вниз и пошел вдоль ствола в глубину. Тотчас обдало холодом и заломило в ушах, и Антон стал подниматься, рассматривая свои руки, как вдруг из-за ствола к нему метнулось что-то большое и гибкое. Антон рванулся вверх, но существо холодными щупальцами успело схватить его за ноги. Вынырнув, вцепился в ветку, дернулся и, освобожденный, одним духом взлетел метра на три по стволу. Следом из воды показалась голова Салабона. Увидя друга, испуганного и сразу посиневшего, почти на вершине, Гошка закатился смехом, захлебнулся и, откашливаясь, тоже забрался на дерево.
— Крокодил! — выругался Антон.
— Ой, держите меня, ой, не могу… На кого же ты подумал? На акулу, ага?.. Ой, не могу!.. Ну айда вон до той сосны и — обратно.
Они прыгнули и поплыли, подныривая под принесенные бревна. Вода становилась холоднее. Антон что-то зацепил в глубине ногой, испугался и свернул к ближайшему дереву.
Молодое море ослепительно серебрилось. Ведь где-то вот тут были Падунские Пороги, и — увы!.. Из-за мыса выглядывала плотина. Она казалась сложенной из серых кубиков, которых в одном месте наставили больше, а в другом меньше, и кубики эти, казалось, лежали свободно друг на друге — бери и переставляй. Портальные краны с раскинутыми руками походили на рыбаков, показывающих, каких рыб им посчастливилось выудить.
Гошка уселся на ветку, чуть прикрытую водой, и сказал:
— У нас там тоже ГЭС строили. Маленькую, конечно. Но тоже море разливалось.
— Это где? В детдоме?
— Ну. Старое кладбище затопило. Кресты снесло, размыло могилы. Кости так и сыпались. Мы нарочно туда бегали — искать черепа.
— Черепа?
— Я по два зараз находил! Продавали.
— Не ври.
— Да чтоб мне… Нарасхват. Даже заказывали. То студенты, то эти… архитекторы, которые копаются-то.
— Археологи.
— Ну. Нарасхват. И тут есть старое кладбище. Но оно высоко. Вода до него, наверно, не дойдет. А то в Братске можно было бы черепами торгануть. Пять рублей черепок — пожалуйста.
— Кончай базар разводить.
— А что, думаешь, не нашлось бы покупателей?.. Навалом. Леонид Николаевич первым бы взял.
— Ну да, в нашей избе только черепа и не хватает. Ныряй давай, могильщик.
— Хоп! — Салабон оттолкнулся и, перегнувшись в воздухе, вертикально ушел в воду. Следом прыгнул Антон.
Они отыскали бутылку, перископом торчавшую наружу, Гошка набрал из глубины воды, и ребята выбрались на берег. Бульдозерист копался в моторе. Они отдали бутылку и двинулись обратно. Сверху, от поселка, послышалось тарахтенье другого бульдозера, спешившего на выручку собрата.
Купанье вымотало ребят, оба захотели есть, но молчали, лишь Гошка, вздохнув, проговорил, что зря они не попросили у водителя хлеба, он бы дал.
Брели долго, зло отмахиваясь от мошки, которая клубилась перед лицом, хоть умывайся ею, и лишь у самого лагеря оживились — их ждал хлеб и отдых.
— Лезь в кабину, там перекусим. Я сейчас принесу, — сказал Салабон.
Антон отворил дверцу, сдернул с головы сетку и вдруг, разинув рот, замер. На стенке, держась на двух щепочках, воткнутых в щель, висел лист помятой белой бумаги, на котором красным карандашом было неровно выведено:
«Заминировано!»
Глава шестнадцатая, в которой опалубочный цех пытаются обокрасть вторично
Антон собирал бетонные ошметки и подсовывал под каркас на поддоне, чтобы при заливке стержни целиком оказались внутри бетона, иначе их разъест потом ржавчина, и арки могут сломаться. Антон видел у Леонида книгу с фотографиями страшных аварий: кровля рухнула, стены рассыпались, только часть колонн торчит из этого хаоса — и чаще всего из-за ржавчины. Антону было странно осознавать, что вся эта жуть зависит от пустяка — наклониться и подпихнуть под стержень камушек. Невероятно! Он, Антон, этими пустяками предотвратил уже сотню катастроф. Вот тебе и пустяк… Отмахнись от него или сделай так себе, а там, глядишь, и громада рухнула… Антон стал внимательнее прислушиваться к брату — взрослые, они умеют улавливать вот эти незримые связи между вещами…
Над соседним поддоном воронкой висела бадья. Варвара Ипполитовна, маленькая и толстая, бухала кувалдой по низу бадьи, проклиная весь свет. Не было минуты, когда бы Варвара Ипполитовна кого-нибудь не ругала.
Бадья гудела все звонче и звонче, и когда, сорвавшись со стенок и с ходу пробив пробку в горловине, вывалился последний бетон, бадья облегченно вздохнула.
— Вира! — крикнула бригадир, отбрасывая кувалду. — Ух, рук моих нет!.. Чтоб они передохли все на заводе за такой бетон!.. Антон, сбегай-ка, сынок, скажи этой ведьме Белке, чтоб пожиже давали!
Над камерами, как торпеды, проплывали сваи. Легкий пар, пронизанный огнями прожекторов, создавал картину морской глубины. Иван, подняв голову, взглядом провожал свои изделия — это была его привычка, иногда он даже ладонь козырьком ко лбу приставлял, словно вослед журавлям смотрел.
Антон со всех ног пустился на завод.
— Ваша Поллитровна сама не знает, чего ей надо! — отрезала высокая черноволосая Белла. — Да идите вы к черту! — она отбила чьи-то руки — шоферы после каждого рейса считали своим долгом обнять Беллу, прежде чем сесть на лавку и закурить. Табличку «Курить воспрещается» не было видно за дымом. — Ну ладно, будет вам пожиже… Иди скажи Червонцу, чтобы подъезжал.
Но «10–10» сам уже подкатил под бункер. Антон запрыгнул на подножку. Неожиданно быстро хлынул бетон и брызгами залепил Антону все лицо. Он плюхнулся на сиденье и некоторое время сидел неподвижно и вроде даже бездыханно, с крепко сжатыми глазами, затем стал медленно снимать шлепки раствора с век и губ.
— Ничего. Я не раз напарывался, — успокоил шофер. — Только сразу же водой сполосни… Держись, поехали…
Возле опалубочного Антон попросил тормознуть, вылез и пошел к цеху. Там был пожарный кран. При моргании глаза так резало, словно веки внутри были выстланы наждачной бумагой. Антон долго промывал их, потом, беспокойно проверяя зрение, по-особому пристально вгляделся в цех. Станки, верстаки, узкоколейка с тележкой, груженной березовыми кольями, каптерка с дверкой на чердак, закрытой на вертушку, — все виделось четко и ясно, хотя резь в глазах еще держалась и приходилось часто моргать.
Изнанкой куртки вытерев лицо, Антон вышел на улицу! Здесь тоже все виделось четко и ясно: галерея камнедробильного завода, пересекавшая над головой почти всю базу, луна над арматурным цехом, казавшаяся его принадлежностью, сам арматурный, с большими окнами, озаренными изнутри голубым светом электросварки, который прорывался наружу, трепетал на многочисленных трубах и решетках вокруг и вспыхивал даже на стене здания, расположенного далеко за дорогой.
Антон отправился к Салабону.
Гошка сидел за рольгангом на маленьком металлическом стульчике, спиной к двери, сидел неподвижно, чуть согнувшись, и, похоже, подремывал. Оба станка его трещали и тянули проволоку, бухтами лежавшую на вертушках. Он обернулся, едва скрипнула дверь.
— Не хандрят? — вынырнув из-под рольганга, спросил Антон, кивнув на станки, в которых Гошка чаще всего копался.
— Пока дрыгаются.
И оба некоторое время следили за тем, как из роликов с легкой дрожью выбегала прямая, спирально оскобленная проволока, как она все удлинялась, затем вдруг, со щелканьем перерубленная, падала в лоток, а из роликов выползал новый прут.
— Хорошо дрыгаются, но уже около четырех, — напомнил Антон.
— Чую. Сейчас вот бухты дотяну.
— Дай-ка ту бумажку, я еще раз прочитаю.
Гошка протянул вдвое сложенный, захватанный листок.
Это было второе послание, найденное в вертолете вчера вечером, три дня спустя после первого. Тогда, лишь прочитав «заминировано», Антон понял, что никаких конфет он не приносил с собой в лес, что фантики все же оставлены чужим. Салабон в тот же вечер изготовил пятизарядный самопал, набил его солью и утром устроил засаду этому следопыту и любителю сладостей. К сожалению, никто не появился. Гошка даже осунулся от переживаний.
