Бабушка ещё три раза подряд Василия обыграла.
— Увы, — говорит. — Нам с Сашей пора!
А все уговаривают, что не пора. Вполне можно до вечернего автобуса подождать: они нас накормят, у них колбаса…
— Я же с Сашей ещё не сыграл, — говорит Василий.
— У Саши всё впереди, — смеётся бабушка. — Сыграешь!
— А правда играет? — спрашивает Василий.
И все на меня так смотрят. Серьёзно. Прямо меня из-за бабушки зауважали.
— Не-е, — говорю я. — Немножко.
— У нас в доме только Ардальон не играет!
— А это кто? — спрашивает Василий, почтительно так.
— Кот, — говорит бабушка. И уже встала.
Василий тоже встал. Он и не думает нас одних отпускать. Где наша сумка? Какие-нибудь вещи? Он нас проводит до городского автобуса, тут почти три километра! Это ему только приятно. И всем остальным тоже одно удовольствие — нас с бабушкой проводить. Все вскочили. Своего Витю зовут из воды. Витя тоже бежит.
— Спасибо! — смеётся бабушка. — Только нам ведь на автобус не надо. Мы на даче живём — тут, в посёлке…
— А можно к вам как-нибудь зайти? — говорит Василий.
У него ещё есть отгулы. Если бабушка позволит, он бы к нам приехал. Может, на даче что-нибудь сделать нужно? Или вообще. Он так просто приедет.
— Так просто можно, — говорит бабушка. — А для дела у нас хватает мужчин! Не знаем, куда от них и деваться. Вот на пляж сбежали. Приезжай! Спросишь Строговых…
— Обязательно приеду, — говорит Василий.
Мы обратно идём. Домой. Разговариваем о том о сём. Что всякое уменье в жизни полезно, даже играть. Например, в шахматы. От уменья друзья заводятся. Всегда есть люди, которые тоже это умеют или хотят уметь. А если человек ничего не умеет, другим возле него тоже неинтересно. Возле такого человека прямо скулы сводит! Вот он всю жизнь и торчит один, без друзей, как пень на вырубке. И свою жизнь ругает…
— А ведь сам виноват, — говорю я. — Надо было учиться.
— Вот именно, — смеётся бабушка. — Об чём и речь.
Потом вдруг говорит:
— Знаешь, что? У меня душа лежит потише идти…
Это можно. Хотя я и так еле-еле иду. Я когда разговариваю, быстро не умею ходить. Но могу ещё тише.
А бабушка всё равно отстаёт.
Она как-то боком идёт. Осторожно. Будто боится за что-то задеть. Мы уже из леса выбрались, теперь над морем идём, в траве. Уже дачу видно.
— У тебя опять печень болит? — догадалась я.
— Не твоего ума дело!
Грубит. Значит, я правильно догадалась. Как у бабушки приступ, она начинает грубить. Мне, дедушке, дяде Владику, Прасковье Гавриловне — все равно кому. Такой характер!
— Ты зачем грубишь? — говорю я.
— Прости, — говорит бабушка. — Правда вдруг схватило. Сейчас пройдёт!
— «Вдруг»! Тебе врач запретил далеко заплывать. А ты опять заплываешь!
— Честное слово, последний раз, — улыбается бабушка.
Она этих слов уже миллион, наверно, давала.
Мы за рябину свернули, и уже только одна лужайка до нашей дачи осталась. Трава тут некошеная, высокая. Стрекозы звенят. И Арфа за ними носится. Лает. Носом роет в траве и фыркает.
Алёна кричит:
— Арфа, сюда!
Арфа к ней бежит и лапами на Алёну кидается. Марина с Лариской стоят и друг другу на ухо шепчут. Люся Поплавская свою куклу учит сидеть. Но кукла такая бестолковая — всё падает! Люся говорить ещё не умеет. Трясёт свою бестолковую куклу. И опять сажает. Но кукла снова падает…
— Арфа, сидеть! — кричит Алёна.
Арфа тоже сидеть не хочет. Что она — кукла? На Алёну скачет.
Никита говорит:
— Она ничего не понимает. Невоспитанная собака! Собака должна любую команду слушать, если хозяин приказывает. Даже на другого человека бросаться по команде. Может, это враг?
— Бросится, если надо, — говорит Алёна. — Вон на тебя может броситься. Сейчас прикажу.
— Я не враг, — попятился Никита.
А Алёна хохочет:
— Ага, испугался!
— Ничего я не испугался, — сердится Никита.
— А вот испугался! — кричат Марина с Лариской. — Испугался!
— Арфа, взять! — кричит Алёна. И сама Никиту хватает за рукав. Показывает Арфе, как взять.
Арфа лает и Алёне в шорты сзади вцепилась. Уши так и летают в траве. И хвост летает. Породистый!
Алёна визжит и на Арфу валится.
Никита тоже визжит. Даже Люся Поплавская вдруг визжит. Конечно, говорить она ещё не умеет, но визжать — пожалуйста.
— А вот и не взяла! — кричит Никита. Сам рад до смерти.
— Что она — дура, что ли? — хохочет Алёна. — Зачем она тебя будет брать? Ты же не враг! И не сахар!
— Хочешь здесь остаться? — спрашивает бабушка. — По-моему, тут довольно весело.
Хочу. А как же бабушка? У неё всё-таки приступ. Может, я лучше с ней на дачу пойду? Чай могу на плите согреть, мало ли что! Я умею.
— Знаю, что умеешь. А мне ничего не надо. Я одна полежу и тебе потом крикну. Своих друзей пойдём объедать! А то, может, они забыли?
Тогда я, конечно, останусь.
— Мы ничего не забыли, — говорит Алёна. — Бабушка пирог с брусникой печёт!
Арфа ко мне кинулась. Хватает за платье. Вполне устоять можно, но я поддаюсь. Тоже в траву падаю, на Алёну. Алёна визжит и катится от меня. Лопухи над нами дрожат. Небо вверху дрожит. Кузнечики скачут. Море где-то шумит, будто оно далеко. Рядом!
Арфа ромашку зубами схватила и с ней во рту носится.
Теперь куклу хочет схватить. Люся Поплавская визжит и куклу ей не даёт. Треплют вдвоём эту куклу.
Никита бежит сквозь траву и кричит. Длинно.
Вдруг на меня набежал! Мы даже стукнулись. Но не больно. Только смешно. Никита же мой самый старый друг. Стукнулись и хохочем.
Он меня за рукав зубами хватает и дёргает.
— Я будто Арфа! — кричит Никита.
— А у нас Ардальон потерялся, — вдруг говорю я.
— Знаю, — сказал Никита. И сразу хватать меня перестал.
— Он найдётся, не думай, — говорю я, успокаиваю Никиту. — Он знаешь как любит дом! Очень! Так уж получилось, — это я успокаиваю. — Я Ардальона, может, на зиму возьму в Ленинград. Если мама согласится. А когда папа приедет с зимовки, он мне собаку купит. Честное слово! Не веришь?
Никита молчит.
Насчёт собаки пока разговору не было. Но я сама уже верю. Вот папа приедет, и я с ним сразу поговорю…
— Папа согласится, — говорю я. — Не веришь?
— А твой папа никогда не приедет, — вдруг говорит Никита. — Он тебя бросил!
И так усмехнулся противно.
Небо дрожит, и трава дрожит. Я тоже почему-то дрожу. Алёна рядом со мной стоит, моя ближайшая подруга. Стоит её пудель Арфа. Марина с Лариской стоят. Даже не шепчутся!
Алёна вдруг говорит:
— Нечаев, у тебя когда-нибудь волчья пасть была?
— Чего? — говорит Никита.
— Сейчас будет, — говорит Алёна.
И вдруг Никиту ударила. В нос. Кулаком.
Никита заревел и к своей даче бежит. Руками лицо закрывает и мотает головой туда-сюда.
— Арфа, возьми! — кричит Алёна. И показывает на Никиту.
Арфа сразу вскочила, догнала Никиту и сзади в него вцепилась.
Никита ногами от неё отбивается и бежит…
Я тоже к своей даче бегу. Алёна что-то кричит, но я не слышу. Прибежала и в малинник залезла. Присела на корточки.
Малина у нас густая. Солнце сюда не может залезть. Даже днём тут почти темно. Грустно так! Земля под малиной голая. И пахнет землёй. И кусты снизу голые. Прутья. Растут вверх, растут… Даже душно от них, честное слово! Только крапива сюда может залезть. Вон, залезла…
И я. Сижу на корточках. Всю жизнь буду тут сидеть.
Малинник сверху шумит, шумит…
Вдруг кто-то его раздвигает. Бабушка ко мне лезет. Протискивается. Малина ей сыплется в волосы. Но бабушка всё равно лезет. Тоже на корточки села и дышит.
— Я думала, — говорит, — это медведь. А это ты тут страдаешь.
Знает, что я в этой малине всегда страдаю. Ну, пусть. Мне даже с бабушкой сейчас не хочется говорить.
Бабушка рядом сидит и молчит. Ей на корточках неудобно. Ворочается. А не спрашивает ничего. Молчит. Врач ей, по-моему, на корточках не разрешил бы сидеть. Я встала и из малины пошла. Бабушка сразу за мной идёт. Молчит.
Мы уже вылезли.
— Меня папа бросил? — говорю я.
— А ты не разбилась? — вдруг говорит бабушка.
Я растерялась. Что она говорит? И так на меня глядит: с беспокойством.
— Как это? — не поняла я. Даже остановилась.
И бабушка остановилась.
— Ну, если он тебя бросил? Может, с высоты откуда-нибудь? Вот я и спрашиваю: ты не разбилась? Или надо к соседям бежать за йодом? Мало ли что…
— Да нет, — говорю я, — я же не стеклянная!
Потом думаю — что это я говорю? Папа меня откуда-то сбросил, что ли? Бабушка всё запутала.
А сама почему-то уже смеюсь. Как она сказала, эта бабушка!
— Ну и слава богу! — смеётся бабушка. — А то я уже испугалась. Дед вернётся из города, а от внучки — одни осколки. Он же меня загрызёт, я его знаю…
