Когда две девочки так настойчиво уговаривают… Словом, я сдался^но с условием, что весь сор они потом сами уберут.
— Все, все вычистим, — горячо обещала Южка, — внутри палатки даже песочком посыплем.
* * *
За ужином Владимир Викторович снова спросил меня о здоровье Южки.
Я покосился на Марью Петровну и Алевтину Алексеевну и нарочно громко сказал:
— Первоначальное мое предположение о нервном характере заболевания девочки теперь окончательно подтвердилось.
Услышав это, Алевтина Алексеевна откинула со лба светлые вьющиеся волосы, вздохнула и сказала:
— Бедная девочка, она так тяжело переживает.
— Марья Петровна, вы бы пошли к ней, — заметил Владимир Викторович, — поговорили бы по душам.
— Ни за что не пойду! — жестко бросила та. — У этой скверной девчонки глазищи черные, ну просто разбойничьи. Как она на меня взглянула, будто хотела насквозь проткнуть. Меня и сейчас всю знобит при одном воспоминании.
Владимир Викторович великолепно знал, что спорить с Марьей Петровной совершенно бесполезно и вместе со мной вышел из-за стола.
На вечерней линейке рапорт дежурного командира вместо Южки принимал Эдик Шестаков. По этому случаю он надел парадную пионерскую форму.
О, как он сейчас был великолепен — наш «заслуженный мастер спорта»! Чистенький, высокий, стройный, подтянутый. И все согласились, что Эдик выступает куда бойчее и лучше Южки.
После линейки я вновь отправился посмотреть, что делают обе мои девочки.
Южка лежала все так же с мокрым полотенцем. Ну, понятно, вдруг еще ненароком забежит кто-нибудь ее проведать. Валя сидела на раскладушке у ее ног. Джек, заботливо прикрытый Валиным пальтишком, мирно почивал на сенной постельке в ящике и потихоньку скулил.
Южка села на постели и лукаво стрельнула в меня своими черными глазами.
— Доктор, а скажите, я тогда очень похоже стонала?
— Ну да, я ни на минуту не усомнился, что ты заболела серьезно.
— Значит, я могу быть актрисой?
— Безусловно. И притом талантливой актрисой.
Южка, очень довольная, задергала плечами, вно легла и неожиданно тяжело вздохнула.
— Да, я больше всего на свете хочу быть актрисой, — проговорила она, — такой актрисой, чтобы все зрители глядели на мою игру и не дышали, а потом возвращались домой и только бы о моей игре и думали, и у них голова бы закружилась от переживаний.
Валя глядела на свою любимую подругу с явным обожанием. Наверное, она считала ее самой необыкновенной девочкой во всей Москве.
Южка на минуту замолкла, и ее мечты перелетели на другое.
Вон Владимир Викторович хочет, чтобы в нашем городке всем бы замечательно жилось. И он очень горюет, что нет у нас дружбы с семиклассниками. И я думаю, думаю: ну как сделать, чтобы у нас всегда все было бы вместе, и никак не могу ничего придумать…
Заиграл сигнал отбоя. Беседа оборвалась. Я распрощался с девочками и вышел из палатки.
Макушки сосен на фоне розовой догоравшей зари были совсем черные. В этот, вечер соловьи впервые молчали, и мне стало немножко грустно.
Защемило под ложечкой. Я знал: уткнув лицо в подушку, сейчас в своей палатке лежит и плачет моя верная помощница Наташа. Она впервые поняла, что ей, двенадцатилетней девочке, до настоящего «главного врача» еще очень и очень далеко.
Я заметил, что за последнее время Владимир Викторович очень сдружился с Эдиком Шестаковым и Сашей Вараввинским. Они были постоянно вместе. То они расхаживали по площади Радости и о чем-то оживленно переговаривались, то сидели на конце обеденного стола и усердно писали, рисовали, чертили и тут же перечеркивали, комкали и рвали бумагу.
Саша и Эдик частенько забегали в палатку Владимира Викторовича.
Казалось, ничего тут не было удивительного, что начальник городка особенно сблизился с двумя нашими самыми выдающимися мальчиками — «заслуженным мастером спорта» и «главным путешественником»; ведь один из них считался гениальным математиком, а другой был, как выражалась Марья Петровна, «самым активным активистом».
Однажды они втроем забрались в «уголок для тихих игр», горячо там заспорили. Саша от нетерпения то вскакивал, то садился.
Мне как раз понадобился Владимир Викторович. Я подошел к нему, и тотчас же все трое замолкли, переглянулись и спрятали свои бумаги. «Эге, да они затеяли какое-то таинственное дело и скрывают его не только от всех жителей полотняного городка, но и от меня!» — подумал я.
Оба мальчика перестали ходить на работу в колхоз. Они уже не раз отправлялись то в лес, то вдоль реки; причем Саша обязательно надевал на левую руку компас, а Эдик перекидывал через плечо полевую сумку Владимира Викторовича.
Эдик и Саша, отмечаясь в «вахтенном журнале» дежурного командира, записывали, что уходят «по особому заданию Владимира Викторовича».
По всему городку пошли разговори куда это Эдик и Саша исчезают, что они делают? На все вопросы оба мальчика пожимали плечами и неопределенно отвечали: «Да просто так».
И вдруг, как раз накануне «заболевания» Южки, все увидели на доске объявлений прикрепленный кнопками лист бумаги.
Большими красными и синими буквами было написано:
«Скоро, скоро, скоро!!!
Операция-40.
Кто хочет стать изыскателем?»
Эти непонятные строчки совершенно сбили нас с толку.
Член штаба Валя Гаврилова, как известно, занимала должность «министра игрушек и книг». В ее распоряжении была библиотека. Сейчас она вспомнила, что там есть книга, которая называется «Сорок изыскателей». Не связана ли эта книга с таинственным объявлением?
Там описывалось, как пионеры пошли в туристский поход — искать портрет неизвестной девушки-красавицы и после многих совершенно невероятных приключений, преодолевая всевозможные трудности, на последней странице этот портрет, наконец, нашли. Пионеры эти были смелые, неутомимые, никогда не унывающие… Поэтому они и называются «изыскателями», то есть людьми, которые все время ищут, изобретают, придумывают или мечтают найти новое, неизвестное, таинственное… И они ищут — на земле, под землей, на воде, под водой, в воздухе и даже в космосе.
И наш Владимир Викторович, конечно, настоящий и несомненный изыскатель, ведь он самый первый придумал наш замечательный полотняный городок.
Ну, а остальные, конечно, еще не заслужили такого почетного имени. Что мы искали? Только мундштук от горна — и все.
И вдруг — воззвание без подписи, и нам предлагают стать изыскателями!
Весь городок точно встрепенулся. Все — и старшие и младшие — толпились возле доски объявлений, гадали — что это за «Операция-40» И кто повесил листок с цветными буквами.
Одна только Галя Клейн, презрительно блестя очками, фыркала: «Маленьких забавляют!» Но никто даже не обернулся на нее.
Возникло подозрение: не дело ли это рук «заслуженного мастера спорта» и «главного путешественника»?Но никаких доказательств никто привести не мог, а оба мальчика самым категорическим образом уверяли, что знать ничего не знают.
И вдруг на третий день «болезни» Южки Владимир Викторович и Саша исчезли. Да, да, обедали вместе со всеми, а во время тихого часа, даже не отметившись у дежурного командира (случай совершенно невероятный), пропали, да еще как — вместе с маленькой палаткой Владимира Викторовича; сейчас на ее месте остался только гладкий деревянный помост. А чемодан и другие личные вещи начальника городка обнаружили в штабной палатке; там же на столе лежал листок бумаги со ' следующим стихотворением:
До свиданья, друзья, не взыщите,
Мы не зря убежали от вас.
Запаситесь терпением, ждите,
И придет наших поисков час.
Это малопонятное стихотворение без подписи только еще больше напустило туману. Почему Владимир Викторович и Саша «не зря» убежали? — спрашивали мы друг друга. Впрочем, как там сказано, надо запастись терпением, подождать, и мы отправимся на поиски.
Марья Петровна вспомнила, что несколько дней тому назад Владимир Викторович говорил: «Хочу испытать, как городок проживет без меня». Он собирался уехать на несколько дней в Москву.
Но вряд ли его нужно искать в Москве. Зачем ему там палатка? Он исчез при загадочных обстоятельствах в неизвестном направлении, да еще прихватил с собой Сашу и палатку.
Спросили часового Ирочку Растеньеву.
Та только удивленно вытаращила свои огромные глаза и дрожащим голосом залепетала:
— Я ничего не видела, ничего не знаю.
— А куда же ты смотрела? — спросили Ирочку.
— А я смотрела, как птички на небе летают, — ответила она, всхлипывая.
Тогда все набросились на Эдика.
«Заслуженный мастер спорта», побледневший и несколько испуганный, стиснул свои тонкие губы, зажмурился и сказал:
