Мать встает. В таком тоне она с дочерью разговаривать не будет. У порога она, не оборачиваясь, велит Вишенке вымыть после себя посуду.
Бесконечно тянется время после обеда. Мать читает, сидя в шезлонге под каштаном, потом вяжет кофту, разговаривает с хозяйкой о том, где бы раздобыть еще дров, потом идет в соседний дом за сметаной, возвращается… Вишенку она не видит. Не спрашивает, что Вишенка собирается делать, вообще ни единым словом не показывает, что замечает ее присутствие. Вишенку это бесит. «Раз так, — решает она, — дома мне делать нечего. Возьму и пойду куда-нибудь. Уйду и нарочно опоздаю к ужину». Но куда? На остров сегодня уже никто не пойдет, а одной как-то неловко. К Уле?.. Вишенка с. удивлением отдает себе отчет в том, что ей совершенно не хочется идти к подруге — на обратном пути из сада Уля ни разу с ней не заговорила. Ну, так куда же?.. Ах, все равно, хоть в чистое поле, куда глаза глядят, только бы подальше от дома!
Она выходит на дорогу и, сделав с полсотни шагов, возвращается. Что-то держит ее, точно на привязи. Это мама — мама, от которой невозможно уйти и с которой так трудно оставаться. А ведь раньше было не так. Раньше с ней было легко, весело. Раньше не было этой стены, которая начала расти между ними с того дня, как появился Зенек. А теперь эту стену так трудно пробить!
Уже стемнело, когда пани Убыш вернулась в дом. Вишенка сидела у окна, заставляя себя читать. Услышав шаги матери, она отложила книжку, потом снова ее схватила. Заговорит с ней мама или нет, и каким тоном она скажет первые слова?
Мать закрыла за собой дверь и молча стала снимать жакет.
— Мама… — прошептала Вишенка, не в силах вынести это молчание.
Мать медленно подошла к дочке, обняла ее и прижала к себе.
Вишенка вздыхает с облегчением. И тут же ее охватывает беспокойство, она чувствует, что сейчас начнется тот разговор, которого она так боится. Тут уже нельзя будет отделаться ничего не значащими фразами. Куда проще справиться с мамой, когда она держится сухо и холодно, как сегодня за обедом: можно просто нагрубить. А вот когда она ласкова…
— Девочка моя, — звучит нежный, мягкий голос матери, — как же нам плохо было эти дни, правда?
— Я знаю, я плохо себя вела, прости, — нарочно по-детски говорит Вишенка. — И прости, что опоздала.
— Ладно уж, ладно… — снисходительно улыбается мама. Потом голос ее становится серьезным: — Дело ведь даже не в том, что ты опоздала. Мне хочется поговорить с тобой откровенно.
Как хорошо, что в комнате совсем темно! Иначе мама увидела бы, что ее призыв к искренности испугал дочь.
— Последнее время твое отношение ко мне очень изменилось.
— Мое?
— Еще недавно каждый раз, когда ты возвращалась с реки или какой-нибудь прогулки, ты мне столько всего рассказывала… А последнее время — почти ничего… Почему? Ты что-то от меня скрываешь, ведь правда? Вишенка молчит.
— Доченька… — с легким упреком говорит пани Убыш. Отклика нет. Но мать не сердится, она еще крепче обнимает дочку.
— Доченька, пойми. Ведь если я спрашиваю, так это для того, чтобы помочь тебе.
— Мне? Да ведь ничего не случилось!
Рука, обнимающая Вишенку, падает. Разговор по душам не получился. Пани Убыш встает и, засветив лампу, молча принимается готовить ужин. Вишенка удирает на крыльцо.
На улице уже темно. Лишь через некоторое время глаза начинают различать дорогу, забор, темный купол каштана на фоне более светлого неба. Сильно пахнет душистый табак. Село полно вечерних звуков — то залает собака, то заскрипит запираемая на ночь калитка или ворота, то зазвенят в воздухе запоздалые крики детей, которых давно уже зовут домой. Вишенка не прислушивается к вечерним голосам, она глубоко задумалась.
Она не говорила маме про Зенека, потому что дала слово молчать. Конечно, хлопот с этой тайной было много — неприятно было хитрить, убегать украдкой, таиться, — но много было и радостей. И главное — во всем этом не было ничего плохого, это Вишенка твердо знала. Ее сколько раз так и подмывало рассказать маме о загадочном пришельце, появившемся на острове! Так было до сегодняшнего утра. А теперь— теперь Вишенка должна скрывать от мамы не только тайну Зенека, но и свою собственную — набег на сад.
Мама, конечно, посчитала бы это бог знает каким преступлением, она бы не поняла, что это сделано просто ради спортивного интереса и что Вишенка непременно должна была участвовать. Непременно! Ну разве могла она перенести, чтобы ее считал трусихой такой парень, как Зенек?
* * *
На другой день бабушка поехала в Лентов на рынок продавать творог и яйца и взяла с собой Мариана. Юлек остался один. Было скучно, и он, не дожидаясь девочек, отправился на остров. Потом пришли и девочки и застали обоих ребят за работой — они поправляли шалаш. Зенек неосторожно приклонился к одному из кольев, и стенка разъехалась.
Уля, которой поручили наломать веток, была очень довольна — работа позволяла ей держаться в стороне. Вишенка тоже радовалась, что нашлось дело. Обе все время думали) вчерашнем, и обеим не хотелось об этом разговаривать.
Когда они шли на остров, Вишенка, видя Улино плохое настроение, спросила с неприятным смешком:
— Что, осуждаешь?
Уля не ответила — у нее, как всегда, не хватило смелости возразить подруге. Но Вишенка и так чувствовала, что Уля ее осуждает, и это ее раздражало. Поэтому она, как только увидела Зенека и Юлека, нарочито вызывающе крикнула:
— Ну что, скоро опять пойдем за яблоками, а?
Юлек готов был идти хоть сейчас. Зенек, занятый обтесыванием колышка, промолчал, а потом, поискав взглядом Улю, спросил:
— Дунай не появлялся?
— Нет, — тихо ответила она, растерявшись оттого, что он к ней обратился.
Через некоторое время Юлек, расчистив канаву, которую они выкопали вокруг шалаша, чтобы отводить дождевую воду, во всеуслышание заявил, что ему хочется пить и что неплохо бы сейчас съесть яблочко.
— Неплохо бы! — подхватила Вишенка, громко рассмеялась и выжидательно посмотрела на Зенека.
Но Зенек по-прежнему вел себя так, будто ничего не слышал. Вбивал колья, переплетал их ветками, потом принялся разжигать огонь.
И в эту минуту на поляну вышел Мариан.
Лицо у него было странное. На нем застыло выражение мрачной решимости. Все это сразу заметили, и Юлек, который рванулся было к брату, чтобы рассказать ему об аварии с шалашом, остановился на полпути. Вишенка бросила наземь охапку хвороста и замерла, глядя на Мариана большими глазами. Уля побледнела, она чувствовала, что сейчас что-то произойдет.
Зенек продолжал стоять на коленях перед очагом, только голову поднял; лицо его стало настороженным и враждебным, как в первые дни.
Мариан остановился перед ним, несколько минут они молча мерялись взглядами.
— Зенек… — начал Мариан и замолк, сам испугавшись того, что собирался сказать. Потом он вздохнул и, решившись на все, произнес твердо и отчетливо: — Ты украл деньги у торговки на базаре. Признаешься? Все обмерли. Юлек бросился к брату.
— Ты что несешь, Мариан? Что ты болтаешь? — сдавленно прошептал он. — С ума сошел?
Мариан отстранил его и по-прежнему смотрел Зенеку прямо в глаза. Тот поднялся с земли, небрежно откинул назад волосы, презрительно улыбнулся: — Ты что, видел, как я крал?
Вишенка покраснела от гнева. Казалось, она вот-вот вслед за Юлеком бросится па Мариана.
— Как ты можешь? — закричала она. — Как тебе не стыдно!
— Это ему пусть будет стыдно. Свистнул у торговки пятьдесят злотых.
— Я не верю! Не верю, ясно?!
— Это подлость! Подлость! — выходил из себя Юлек. — Кто-то тебе на него наговорил, а ты поверил! Может, тебе Виктор сказал, а?.. А ты… а ты… — Он задохнулся от возмущения.
— Никакой не Виктор, — ответил Мариан. Ему было больно, что все накинулись на него, как будто виноват был он, а не Зенек. — Рассказывала сама торговка, я слышал сегодня в Лентове собственными ушами. Две недели назад какой-то парень украл у нее деньги. В зеленой куртке и с перевязанной ногой.
Потрясенные, все умолкают. И снова молчание прерывает Юлек.
— Неправда! — вопит он во все горло. Он и сам не задумывается, почему так горячо спорит с братом, он забыл сейчас все рассказы про мальчишек, которые крадут на базарах. Зенек стоит перед ним один-одинешенек, все его обвиняют, осуждают, никто его не поддержит, и этого мальчугану достаточно, чтобы защищать его изо всех сил. — Неправда!
Но Вишенка уже начинает сомневаться. Она подходит к Зенеку и не то просит, не то приказывает:
— Скажи, что это не ты, слышишь? Скажи, что не ты!
Лицо Зенека застыло в высокомерной гримасе. Он отводит глаза.
— Зенек? — беспомощно шепчет Вишенка.
— Зенек! — снова кричит Юлек.
Уля молчит. Она с самого начала знает, что Мариан сказал правду. При первых его словах она посмотрела на Зенека и мгновенно поняла, что его безразличие и презрительная усмешка не доказательство невиновности, а просто защитная маска.
