нами. Через полтора часа…
В списках команды «Безупречного», или, как говорят моряки, по судовой роли, числилось Буряков двое. Один — командир эсминца, другой — при автоматической зенитной пушке заряжающий, Володя Буряк. Отец и сын…
У командира не раз спрашивали:
— Зачем берешь мальчишку в опасные походы? Оставил бы на берегу. Спокойнее…
— А потому, — отвечал Петр Максимович, — беру, чтобы команда знала: раз мальчишка со мной, значит, я, отец, надеюсь вернуться с ним назад.
Но в этот поход он Володю брать не хотел: все труднее стало прорываться к Севастополю. В последний момент все-таки оставил сына на эсминце.
На мостик поднялся комиссар.
— Володьку опять взял? — сказал он. — Ну ладно, это, конечно, твое дело. Но если я его, стервеца, увижу в походе без спасательного пояса, не знаю, что сделаю. И с ним и с тобой… Своей комиссарской властью.
— Ладно, — сказал Буряк, — велю, чтобы не снимал.
Из Цемесской бухты эсминец вышел после полудня. Шли весь день. Настала ночь. Было темно и беззвездно. Гудел в антеннах теплый ветер, вспыхивала белыми пятнами за бортом вода, дрожала металлическая палуба. У 37-миллиметровой пушки-автомата прикорнули двое комендоров.
— Ну как, Володя, что говорит отец? Дойдем?
— Отец молчит.
С рассветом обозначились голубые горы. Острым зубцом поднялся Ай-Петри. И тогда ударили колокола громкого боя. Тревога!
В рассветном небе повисли черные точки. Двадцать «юнкерсов» шли на корабль. Часто захлопали автоматы, затрещали крупнокалиберные пулеметы. С тяжелым ревом один за другим стали пикировать на эсминец «юнкерсы». Они снижались почти до мачт. Светлые трассы снарядов неслись им навстречу.
Заряжающему — только поворачиваться, подавать тяжелые обоймы со снарядами. Сбросил Володя и пробковый пояс, и бушлат сбросил, чтобы ловчее работать у пушки.
Один «юнкерс» задымил. За крылом второго вытянулось пламя. Третий рухнул вниз, вспоров воду крылом.
Но бой был неравный: слишком много было самолетов. Сменяя один другого, сваливались они в пике, целясь бомбами в палубу. Огненный столб вырос вдруг над кораблем. «Безупречный», теряя ход, окутываясь клубами пара из развороченных котлов, уходил средней своей частью в воду, переламываясь пополам.
Володя искал глазами мостик эсминца и отца на нем и ничего уже не видел.
Кто-то из моряков силой потянул его с ускользающей из-под ног палубы в воду. Пробковый пояс он не успел надеть и ухватился за обломок доски…
Володя пытался плыть к берегу, но слишком далеко был этот синий, похожий на длинное облако берег.
В Новороссийском краеведческом музее — две фотографии. Капитана третьего ранга и матроса. Отца и сына. Там же можно увидеть и донесение командира дивизиона миноносцев:
«26 июня 1942 года при исполнении боевого задания командования по доставке оружия и боезапаса для обороны героического города Севастополя тов. Буряк вместе со своим сыном Владимиром Петровичем, семнадцати лет, который с начала Отечественной войны был зачислен добровольно на эсминец «Безупречный», погибли смертью героев».
Это было в августе 1941 года. Фашисты окружили Ленинград и двигались уже по направлению к Москве.
Каждую ночь они бомбили наши города, а советские летчики отвечать им тем же не могли: немцам с захваченных аэродромов летать близко, а нашим самолетам до Берлина не достать — на обратный путь не хватило бы бензина.
И вдруг, посчитав, наши летчики обнаружили, что есть один такой аэродром на нашем острове Эзель в Балтийском море, откуда можно долететь до Берлина и вернуться назад. И они нанесли по Берлину первый удар, а потом второй. Стали бомбить столицу гитлеровской Германии!
Но скоро случилось так, что на этом аэродроме кончились все бомбы и подвезти никак было нельзя: фашисты перерезали железную дорогу Ленинград — Таллин и вышли к южному берегу Финского залива.
Нет бомб — и не летают наши самолеты на Берлин. Хоть рельсы под крылья подвешивай! И такое во время войны бывало… Послали из Кронштадта два корабля с грузом бомб. Но оба они подорвались в пути на минах и затонули. А летчики ждут.
Тральщик «Кнехт» только что вернулся с боевого задания, и командир его отдыхал. Приходит вестовой: срочный вызов в штаб. Командир пришел в штаб, а там приказ: «Не считаясь с потерями, доставить на остров Эзель срочный груз…» Ясно, какой груз: бомбы.
Погрузили их на тральщик тридцать штук, здоровенные — по пятьсот килограммов и по тысяче! Бомбы эти матросы прямо на палубе уложили, словно бревна, и закрепили. А детонаторы, взрыватели то есть к бомбам, командир в своей каюте в сейф закрыл. Каюту запер — и ключ в карман.
Вышли в море. У острова Лавенсаари видит командир, что над тральщиком фашистский самолет-разведчик «рама» летает. Кружит, рассматривает тральщик, наверное, своим сообщает. Комиссар говорит командиру:
— Ну, командир, фотографирует нас этот чертов фриц. Сейчас бомбардировщики прилетят…
Командир молчит. На море смотрит. А на море ни тумана, ни облачка, ни дымки. Видимость полная. Тральщик — как на ладони. Не спрячешься.
И верно, прилетели вражеские бомбардировщики. Много. Парами идут и поодиночке. Сколько их было, и не считали. Самолет за самолетом, триста бомб сбросили фашисты. Носовое орудие тральщика стреляло, стреляло и вдруг замолчало. В чем дело? Докладывают командиру:
— Снаряды кончились. Остались одни практические.
Это значит, болванки, которыми по учебным щитам стреляют… Командир приказывает:
— Огонь практическими!
Это чтобы те, кто внутри корабля, кто бой не видит, а только слышит, знали, что орудие не молчит, отбивается…
Сигнальщика на мостике убило, и комиссара ранило. Остался один командир, от копоти черный, как головешка. Одна бомба возле борта ухнула так, что компас из карданова подвеса вылетел! Но тральщик уже к Таллину подошел и встал на рейде под защиту зенитных батарей — бомбы выгружать.
Стоит тральщик на рейде, смотрят моряки: горит город. Больно смотреть.
Хотели раненого комиссара на госпитальное судно, которое в Кронштадт уходило, переправить, а он подозвал командира и говорит:
— Командир, вместе мы с тобой плавали, вместе воевали, и уж если тонуть — пускай тоже вместе…
Махнул командир рукой: оставьте его, мол, на тральщике.
Бомбы на катера перегрузили и дальше на Эзель повезли.
И снова наши летчики бомбили Берлин. Пехотинцы говорили тогда:
— Раз летчики долетают, и мы дойдем!
В теплую августовскую ночь 1941 года тральщик «Кнехт» уходил из Таллина. К городу приближались фашистские войска, и город и порт было приказано оставить.
Узкий и длинный голубоватый корпус корабля то входил в полосы тумана, то стремительно выскальзывал из них. Клочья тумана вились вдоль бортов, цепляясь за
