потом председатель чай пить зовет. А после в школу поедем, я тебя, учитель, повезу.
Возле вторых саней сгрудился народ. Мефодий с вывихнутой ногой оправдывался:
— Хорошо ведь ехали, вот уже над рекой ехали, не сами упали, — снег оборвался. Берег крутой, падать далеко пришлось. Сани о камни совсем разбились, олени которые тоже ноги поломали. Что делать? Идти не могу, а куда он пойдет? Ждать надо, — Нинка скоро приедет, искать сразу же будут. Холодно, так я учителя в снег закопал. Мех постелил, мехом укрыл. Шкур много, так мягко ведь. Сверху снегом засыпал. Не ушибся ведь, так лежи спокойно, спи. Тепло ведь там.
Как только выходила хозяйка из маленького домика, к ней подбегали ребятишки.
— Спит учитель, — отвечала она.
Председатель из сеней тихонько приоткрыл двери в избушку, и на него женщина замахала рукой: «Спит!»
— Хорошо ли спит?
— Хорошо, хорошо!
Наконец Василий Николаевич проснулся; пришел председатель, и через два часа, когда чаепитие было в разгаре, — только начинали пить шестой самовар, — принесли малицу, меховые чулки — липты, пимы и волт — пимы, что в сильные морозы надевают на обыкновенные пимы.
Взмокший от пота Василий Николаевич посмотрел на два мешка, доходившие ему до пояса, и блаженно улыбнулся.
Нагруженный мехами, он вышел из домишки, укутанного в снег по самую трубу, и увидел, что на утоптанной площадке кружком сидят ребятишки, и большие, и маленькие, и даже совсем крошечные, похожие в своей одежде на меховые колобки. Тут же был Нинка.
— Учитель, ребята пришли тебя смотреть, — сказал Нинка.
— Так почему в дом не зашли?
— Много нас, дом маленький, и ведь старшие там. Вот в школу придем, которую моряки построили.
— Буквы покажи, учитель.
— Классной доски нет. На чем писать? Бумаги и карандашей нет…
— На снегу пиши, как Нинке писал.
Так Василий Николаевич начал свой первый урок.
— Хо! хо! — раздался крик каюра, и на площадку перед правлением колхоза вылетела упряжка оленей.
К председателю колхоза подошел приезжий моряк с полевой сумкой, одетый в белый полушубок и черную шапку с эмблемой. За приезжим двигался каюр.
— Олени больше бежать не могут, нужно другую упряжку, далеко ведь ездили, председатель, — сказал каюр, пока военный здоровался с председателем.
— Правильно… Будут свежие олени, отдыхайте немножко. Скоро из стада пригонят.
— А эти разве устали? — спросил моряк, показав на свежую упряжку, украшенную ленточками и ошейниками из красного сукна.
— Эту никак нельзя, Иваныч, — ответил смущенный председатель, — Мефодий ногу себе вывихнул, ходить не может, сейчас другой пойдет. Кабы не эта беда, были бы олени в запасе.
— Мефодия к нам в госпиталь вези, доктор лечить будет. Только учти, — мне скоро надо ехать. Мефодий не может, — Нинка пускай везет… Ай, ай, Копылов! Сам предложил обслуживать базу: кино на дальние точки возить, почту возить. Говорил, — задержки никогда не будет, а вот и задержка… опоздаю я.
— Слушай, Иваныч, скоро олени придут. Эту никак нельзя. Нинка учителя везет. Вот он, — показал мгновенно вспотевший председатель.
— Мичман Лукошин, — представился Архип Иванович, козырнув Василию Николаевичу.
— Далеко ли изволите ехать? — осведомился Василий Николаевич, немного смущенный тем, что из-за него такой переполох.
— К поселку Боевому, — ответил Архип Иванович.
— Так вместе поедем, — предложил Василий Николаевич.
— Ой, хорошо! — воскликнул Нинка. Он любил ездить с Архипом Ивановичем, — с ним и пушки можно посмотреть, а тут повезет сразу Иваныча и учителя. Василий Николаевич был готов в дорогу, и выехали сразу. Нинка пел песню и гнал оленей прямо на вершину маленькой горушки.
— Возьми правее, а то на зенитки наедешь, — сказал Архип Иванович, когда можно было уже различать на горушке снежные бугры.
— Давай еще вправо! — вновь сказал Архип Иванович, когда миновали горушку.
— Ой! Окоп рыли, говорили, только доро́гой езди… Нельзя больше туда поворачивать, — забеспокоился Нинка.
— Поезжай, мне нужно. Я там останусь и потом на лыжах дойду, а вы по дороге уедете на базу, — сказал Архип Иванович Нинке и объяснил Василию Николаевичу: — Это, верно, окопы. Вы в будущем лучше всего придерживайтесь дорог. Раньше, когда жили на «пятачке», все наше хозяйство можно было накрыть одной бомбой. А теперь для захвата базы противник должен высадить большой десант. На этот случай имеется береговая оборона, так что если полезут, то уколются…
Архип Иванович слез возле дзота, а учителя Нинка лихо подвез к самому крыльцу школы.
На другой день в школу пришел Сережа — пока единственный мальчик в поселке. А в полдень прибыла целая вереница упряжек с ребятами из тундры, и у крыльца школы вырос лес оленьих рогов.
Стаценко был недоволен, хмурились и остальные водолазы.
Они сделали все, что могли: достали тральщик с глубины ста метров, привели его к берегу. И вот теперь он стоит в узкой бухточке, приподняв один борт выше другого. Его палуба чуть возвышается над водою; в трюме вода, проникшая через пробоины.
Чтобы отремонтировать корпус корабля, нужно завести его в сухой док. В базе дока не было, такая постройка — настолько серьезная задача, что об этом даже Архип Иванович не мечтал, хотя уж он-то был горазд на всякие выдумки.
Тут были плавучие мастерские, но в них можно отремонтировать отдельные части судового котла и машины. А для ремонта корпуса тральщик нужно четверо суток буксировать в ближайший порт.
Это расстояние корабли проходят с боем. В море нападают подводные лодки и самолеты, возможна встреча с крейсером противника. Нужно буксирное судно, нужно и конвойную охрану для этого каравана. Кроме того, на море начались осенние штормы. По всему видно, придется тральщику ржаветь до лучших времен в узенькой бухточке с понтонами по бортам и трубой, склоненной набок.
Пришли морозы, льдом стал покрываться рейд. То ветер и волны сломают тонкий лед и нагонят, нагромоздят торосы в каком-нибудь углу залива, то опять рейд ровно застынет. Однажды во время отлива на малой воде так прихватило морозом, что никакая буря уже не могла сломать ледяной покров.
Около плавучих мастерских остался на зимовку другой тральщик. Этому нужен был небольшой ремонт машин, а плавал он благополучно. Его приготовили к зимовке, утеплив дощатой обшивкой палубные надстройки и трюм. Стоял он в этой одежде, как в шубе, и потихоньку дымил, отапливаясь от своего котла.
Так вмерзли в лед два тральщика. Один утепленный и даже замаскированный Бордюжей, другой заброшенный, почерневший.
Жившие в кубриках матросы протоптали на льду тропинки к своему тральщику, — к другому никто не
