— Так вот я и есть Довиле…
— Вы — Довиле?! — разинули рты, будто два птенца, братья. — А Довас где?
— Довас еще прилетит, увидите… Пойдемте в дом — медом вас угощу. Расскажите, как вы здесь очутились.
— Да просто решили, и все…
— Ехали — я к нему, а он — ко мне.
— Потом встретились и говорим — махнем к Довиле с Довасом.
— И сильно разочаровались… — засмеялась Довиле.
— Мы не думали, что вы такая…
— … большая! — Аудрюс пришел на выручку к брату, у которого чуть не вырвалось «старая».
— А я так радовалась, что вы не спрашиваете в письмах, сколько мне лет и в каком я классе… Ведь забыли спросить, правда?
Близнецы переглянулись между собой и пожали плечами.
— Мы думали, вы такая же — как и мы…
— Шестиклассница или семиклассница…
— И хорошо, что не спросили. Иначе вынуждена была бы признаться, что я не ваша сверстница, а уже старая учительница. И тогда неизвестно, написали бы вы еще раз… Скорее всего вряд ли.
Оба брата молчали. Довиле права. Близнецы порядком разочаровались и смутились. Угнюс отважился еще порасспрашивать о Довасе.
— А можно посмотреть на мяч, который Довас надувает перед полетом?
— Без него не могу, — ответила учительница. — Не огорчайтесь, вы действительно удивитесь, когда он появится.
— А где балкон, с которого он стартует? — не унимался Угнюс.
— Балкон этот не здесь. Наберитесь терпения — все узнаете позже.
— А Див где? — напомнил Аудрюс. — Спаниель, которого вы нашли в портфеле?
— Дива укусила пчела, и он, бедняжка, забился куда-то.
Учительница Довиле пригласила ребят в прохладную гостиную. На стенах висело много картин и детских рисунков. Был здесь изображен и Довас с дудочкой, и Довас на мяче.
— Вы, наверно, учительница рисования? — спросил кто-то из братьев.
— Рисования и музыки.
Она показала на то место над диваном, где висели разные дудочки, свирели, рожки и свистульки.
— А дудочки Доваса здесь нет?
— Нет. Но на некоторых инструментах он пробовал играть. Все-таки давайте подсластим нашу беседу медом, вижу, вы сильно огорчены.
— Самую чуточку… — признался Аудрюс, а Угнюс опять спросил:
— Так Довасу тоже столько же лет, сколько и вам?
— Конечно, — ответила Довиле. — Только он куда меньше меня.
— Но скорее всего не такой маленький, как вы описывали? — осмелел и Аудрюс.
— Не такой… — согласилась Довиле. Она нарезала хлеб, сыр и думала, как бы им объяснить самое главное.
— Вы хотите узнать, не слишком ли я все приукрашивала в письмах? — решилась она наконец начать важный разговор. — Да, кое-что приукрашивала. А что делать, раз мы не умеем удивляться по-настоящему удивительным вещам?.. Если бы я рассказала какому-нибудь инопланетянину, что эту кашицу, именуемую медом, вырабатывают в сотах крохотные летающие создания — пчелы, которые собирают пыльцу с миллионов цветков и цветочков по малюсенькой капельке, то он бы очень удивился!.. И наверное, ему бы показалось, что это и не еда вовсе, а волшебный нектар, просто сказка!.. Мы ведь редко обо всем этом задумываемся, забываем порадоваться. Совсем окостенели и покрылись иголками, стали колючие-колючие, как Кастутины кактусы, о которых ты, Аудрюс, мне писал. Так и хочется иногда прикрепить какой-нибудь искусственный цветок, раз сами не цветут… А наше воображение похоже на эти вот гладиолусы, — она показала на пышный букет. — Кто любит цветы, тому и луковки кажутся славными. Положишь на ладонь такую репку и представляешь, как она выбрасывает зеленые перья, распускается… А вы угощайтесь, угощайтесь. Вас ожидают не только мои поучения. Уверена, Довас удивит вас гораздо больше.
Дальше она принялась расспрашивать гостей обо всем, чего братья не успели ей написать, и очень сожалела, что они не привели сюда дядю Танта. Учительница Довиле так много знала об Аудрюсе и Угнюсе, что они даже принялись гадать, не вещунья ли она или какая-нибудь ясновидящая. Откуда ей известно о «сенной лихорадке» или о том, как их двоюродный брат воодрузил вместо шлема на голову старинный глиняный горшок? Ведь они о таких пустяках отродясь не писали.
Да, эта учительница и впрямь была какая-то таинственная. Зачем она поставила на стол еще одну тарелочку с медом и почему то и дело бросает взгляд на пустой стул и улыбается, словно там сидит невидимый Довас? А когда разговаривает, берет собеседника за руку — как будто кладет пригоршню конфет или орехов. От этого она скоро сделалась совсем своей, и Угнюс даже осмелился поинтересоваться:
— А в школе у вас есть прозвище?
— Как же иначе! Раньше называли Жирафой, а с этого года прозвали Сабонисом… А вам как бы хотелось меня назвать?
Близнецы не успели придумать…
— Довас прилетел! — вдруг воскликнула Довиле и велела пока тихо посидеть за столом. Сама же выбежала навстречу предупредить, что у них нежданные гости.
— Ну? — Угнюс ткнул кулаком брата. — Все равно хорошо, что приехали сюда.
— Губы оближи — все в меде.
— Тс-с! Слышишь, они там шепчутся.
— Наверно, опять что-нибудь не то.
— Тс-с! Она сказала сидеть смирно.
Открылась дверь, и в гостиную вошла мама! Рядом с высокой Довиле она действительно выглядела крохой. И тоже ни сном, ни духом не чаяла увидеть здесь своих близнецов.
— Угрята мои!
— Мама!
— Шалопаи! Сорванцы! Откуда вы тут?
— «Прилетели» — как и ты…
— А где Довас? — расцеловавшись с мамой, спросили братья.
— Вот! — Довиле указала на маму. — Пока сварю кофе, она вам все объяснит. А что непонятно, потом дополню.
Мама рассказала им, что Довиле и в самом деле ей как сестра. С первого класса сидели за одной партой — Довиле и Живиле. Тогда обе были одинакового роста и даже немножечко похожи. Потом Довиле обогнала подругу. Она прекрасно рисовала, пела, хорошо училась, имела уйму поклонников, а Живиле оставалась как бы в тени. Приуныла, захирела, обрезала от огорчения свои косы. Сделалась совсем как мальчишка. В школьном оркестре играла в мальчишеской одежде на дудочке — бирбине. Носила брюки, кепку, поэтому в классе ее прозвали Довасом. Когда Довиле из-за ее высокого роста пересадили на заднюю парту, вместе пересел и Довас. Чтобы лучше видеть с доски, она подкладывала портфель.
Однако чрезмерно большой рост помешал Довиле поступить в консерваторию. А Довас попал туда! Живиле теперь актриса, а Довиле чудесный педагог. На какое-то время они потеряли друг друга из виду, перестали переписываться, и вот однажды в школу, где работала Довиле, пришло письмо от близнецов. Вот вам проделки судьбы-озорницы! Довиле тогда написала не только Угнюсу с Аудрюсом, но и Довасу, который теперь «колесил» по всей Литве со съемочной группой.
Все остальное — фантазия Довиле. Те самые цветы, что распускаются к празднику, из луковички обыденности.
Так что Довас все время жил рядом с Аудрюсом и Угнюсом, а они забрели сюда в поисках его. Смешно! Братья еще никому не могли объяснить, да и сами не понимали до конца, каким важным оказалось для них это открытие. Отныне тайна, немножко романтическая, немножко смешная, связывала всех троих. Маму, Угнюса и Аудрюса. И еще Довиле. В тот день она удивила их самым неожиданным образом. Вечером усадила гостей поудобней, достала из ящика стола кипу исписанных листов и велела слушать.
— «Гадание на яблочных семечках», — объявила она название первой главы и, усмехнувшись, продолжала читать дальше: «Они выбрали самое красивое румяное яблоко, осторожно разрезали его на две равные половинки и выскребли из сердцевины шесть каштановых семечек…»
Это было начало повести, которую вы уже заканчиваете читать. Довиле написала ее как раз до того места, когда получила от близнецов письма, где Угнюс рассказывал, как они с Рамунасом готовятся к схватке с Диндерисом, а Аудрюс описывал, как он разъезжает по коллективным садам в поисках Танта. Здесь еще не было ни фантастических снов, ни последних событий. Не было и названия будущей повести.
Довиле радовалась, что этой негаданной встречей можно будет завершить небольшую книжку. Однако близнецов такой финал, по всему видать, не устраивал. Им хотелось знать, как все сложится у героев дальше… Будет ли ясно читателю, что пребывание вдали друг от друга пошло им на пользу? Поверят ли, что осенью в класс вернутся совсем другие ребята, не похожие на себя?
— Неужели вы хотите, чтобы все случилось так быстро, всего за пару месяцев! — убеждала их мама, — Ну, совсем как ранняя редиска — взошла, выросла, затвердела… Еще и лето не кончилось.
— Тогда и повесть не надо кончать!
— У Жирафы предложение… — сказала Довиле, подняв руку. — Пусть они сами напишут конец! Каждый по-своему.
Братьям такая затея понравилась. Они пообещали через некоторое время прислать свои заключительные главы. Как будто письмо будущему читателю.
