Она так бережно касалась вещей и так блаженно улыбалась, словно была не наяву, а во сне.
— Ой, красота-то какая! — прошептала Бекки.
— Нам бы вазочки для конфет… — размышляла Сара. — Ах, да я же только что видела!
Она побежала к сундуку и извлекла оттуда клубок шерсти, завернутый в красную с белым папиросную бумагу. Из бумаги тут же сделали что-то вроде кружочков, последними цветами украсили свечу. Только волшебство могло превратить хоть во что-нибудь старый стол, накрытый шалью, на которой лежит всякий хлам; но Сара отступила на шаг и оглядела его сияющими глазами.
— Скажите, мисс, — спросила Бекки, робко оглядывая комнату, — это у нас Бастилия или что-то другое?
— Совсем другое! — вскричала Сара. — Это пиршественный зал.
— Ух ты! — восхищалась Бекки. — Шественный зал! — и принялась разглядывать новоявленные чудеса.
— Понимаешь, — сказала Сара, — он для пиров. Потолок тут сводчатый, вон там — галерея для менестрелей, тут — огромный очаг, в нем дубовые поленья, и повсюду горят смоляные факелы.
— Ой ты, Господи! — только и сказала Бекки.
Открылась дверь, вошла Эрменгарда, согнувшись под тяжестью корзины, и вскрикнула от радости. Когда в темноте, с холода войдешь в комнату и, против ожидания, увидишь красную скатерть, белые салфетки, цветы — поневоле обрадуешься.
— Сара! — воскликнула она. — Нет, какая ты!..
— Правда, красиво? — спросила Сара. — Это все из сундука. Я посоветовалась с волшебными силами, и они велели поискать там.
— Только, мисс, — воскликнула Бекки, — вы ж не знаете, что это! Наверное, вы думаете… Мисс Сара, вы ведь лучше объясните!
Сара объяснила, волшебство помогло ей, и Эрменгарда почти увидела золотые блюда, сводчатый потолок, дубовые поленья, мерцающие факелы. Потом она принялась вынимать из корзины пироги, фрукты, конфеты — ну, настоящий пир!
— Настоящий пир! — воскликнула она.
— Прямо как у королевы, — вторила Бекки.
Тут Эрменгарде пришла блестящая мысль.
— Вот что, Сара, — сказала она, — представь, что ты принцесса, а тут — королевский замок.
— Это же ты даешь пир, — возразила Сара.
— Тогда принцесса ты, а мы — твои фрейлины.
— Куда мне! — вздохнула Эрменгарда. — Я очень толстая. И вообще, я не умею. Давай уж ты.
— Ну, хорошо, — согласилась Сара.
Тут ей пришла в голову мысль; она побежала к камину.
— Там много мусору и бумаги! — воскликнула она. — Мы их зажжем, и несколько минут у нас будет совсем настоящий камин.
Она чиркнула спичкой, и комнату залил свет.
— К тому времени, что он погаснет, — прибавила она, — мы забудем, что он ненастоящий.
Озаренная радостным светом, она улыбнулась.
— Что же, — сказала она, — начнем наш пир.
Она направилась к столу, величественно повела рукой и промолвила, грезя наяву:
— Окажите мне честь, высокородные дамы, садитесь к пиршественному столу. Отец мой, король, в путешествии, и препоручил мне устроить для вас этот пир. — Она повернулась к углу комнаты: — Менестрели, играйте!
(— У принцесс — быстро объяснила она Эрменгарде и Бекки — всегда есть менестрели на пирах. Вот там, в углу — их галерея.) — Итак, начнем.
Они взяли по куску пирога — и тут же вскочили, страшно побледнев. По лестнице кто-то шел. Каждая из них узнала сердитый голос и поняла, что пиру — конец.
— Это… это она! — едва проговорила Бекки и выронила на пол пирог.
— Да, — сказала Сара, и глаза на маленьком бледном лице стали совсем огромными. — Мисс Минчин выследила нас.
Мисс Минчин резко открыла дверь. Она тоже была бледна, но от ярости. Оглядела она все — от перепуганных лиц до нарядного стола, от стола — до последнего кусочка сожженной бумаги.
— Что-то я подозревала, — вскричала она, — но такой наглости! Да, Лавиния не солгала.
Так узнали они, что это Лавиния угадала тайну и выдала их. Мисс Минчин кинулась к Бекки и снова дала ей пощечину.
— Бесстыжая тварь! — кричала она. — Завтра же выгоню из дому!
Сара стояла тихо, только глаза стали еще больше, лицо — бледнее. Эрменгарда плакала.
— Не выгоняйте ее! — молила она. — Это посылка от тети! Мы устроили пир…
— Вижу, — злобно сказала мисс Минчин. — Во главе с принцессой Сарой. — Она обернулась к ней. — Это твои дела! Эрменгарде в жизни не додуматься. Ты разукрасила стол всяким хламом. — Тут она топнула ногой, обращаясь к Бекки. — Убирайся к себе! — и Бекки убежала, трясясь от слез, закрывая лицо фартуком.
— С тобой, — сказала мисс Минчин Саре, — я разберусь завтра. Будешь сидеть без еды целый день.
— Я и сегодня не ела, мисс Минчин, — негромко сказала Сара.
— Прекрасно, — отвечала та. — Лучше запомнишь. Чего ты стоишь? Сложи это все в корзину.
И она принялась складывать еду со стола, как вдруг заметила книги.
— Нет, что же это такое! — возмутилась она. — Принести красивые новые книги на грязный чердак! Отнеси вниз и ложись. (Это уже Эрменгарде.) Не выйдешь из комнаты целый день, а я напишу твоему отцу. Подумай, что бы он сказал, если б узнал, где ты?
В серьезных глазах Сары было что-то такое, что она опять накинулась на нее.
— О чем размечталась? — крикнула она. — Чего ты так смотришь?
— Я думаю, — ответила Сара, как ответила тогда, в классе.
— Разреши узнать, о чем?
Все было совсем так же. Сара говорила не дерзко, наоборот — печально и тихо.
— Я думаю, — повторила она, — что бы сказал мой отец, если б узнал, где я.
Мисс Минчин совершенно разъярилась и снова — как тогда — не сдержалась. Кинувшись к Саре, она стала трясти ее за плечи.
— Дрянная, наглая девчонка! — орала она. — Да как ты смеешь! Как смеешь!
Она схватила книги, бросила в корзину остаток пира, сунула ее Эрменгарде и повлекла несчастную толстушку к дверям.
— Ну, думай, думай! — кричала она Саре. — Сию минуту в постель! — И хлопнула дверью, а Сара осталась совсем одна.
Сон кончился. Последняя искра угасла в камине, теперь там была только сажа. Стол опустел. Золотые блюда, расшитые салфетки, гирлянды обратились в носовые платки, кусочки папиросной бумаги, искусственные цветы, которые, к тому же, лежали теперь на полу. Менестрели затихли. Эмили сидела спиной к стене, печально глядя на хозяйку. Та подошла к ней и взяла на руки.
— Вот и нет у нас пира, Эмили, — сказала она. — И принцессы нет. Есть только узники Бастилии, — и, опустившись на табурет, закрыла лицо руками.
Что случилось бы, если бы она его не закрыла и хоть случайно взглянула на оконце, я не знаю — наверное, эта глава кончилась бы совсем иначе. Ведь если бы она взглянула, она бы увидела, что, прижавшись к стеклу лицом, на нее смотрит человек, который смотрел сюда и раньше в этот вечер.
Но она не взглянула. Она сидела на табурете, закрыв лицо руками. Она всегда так сидела, когда старалась молча что-нибудь вынести. Потом она встала и побрела к постели.
— Представить я ничего не смогу, — говорила она, — незачем пытаться. Может, если заснуть, я что-нибудь увижу.
Вдруг она ощутила, что у нее совсем нет сил — вероятно от голода — и чуть не упала на постель.
— Я хотела бы увидеть огонь в камине, — тихо бормотала она, — пляшущее пламя… И мягкое кресло… и маленький столик… и горячий ужин… А еще, — продолжала она, натягивая тонкое одеяло, — хорошую, удобную кровать, мягкие простыни, большие пуховые подушки… Я бы хотела… хотела… — и милостивая усталость сморила ее.
Она не знала, сколько удалось ей проспать, но спала она крепко, так крепко, что ее не разбудила бы даже вся семья Мельхиседека, если бы той захотелось поиграть прямо в комнате.
Проснулась она сразу, но не сразу поняла, что же прогнало сон. А прогнал его звук, настоящий звук — это хлопнуло окошко, когда по черепице пополз обратно очень гибкий человек в белом, который был еще близко, и мог видеть, что происходит на чердаке, но самого его с чердака уже никто бы не увидел.
Поначалу Сара не открыла глаз. Ей слишком хотелось спать и, как ни странно, она пригрелась в постели. Лежать было очень тепло и удобно; и она решила, что еще не проснулась.
— Какой хороший сон! — пробормотала она. — Совсем не холодно. Хоть бы не просыпаться…
Конечно, это ей снилось. Белье было целое, чистое, тонкое, а высунув руку, она коснулась чего-то очень похожего на крытое атласом пуховое одеяло. Да, просыпаться нельзя, даже двигаться не стоит, а то это все пропадет.
Но лежать неподвижно она не могла, хотя и не открыла глаз. Что-то будило ее, что-то такое было в комнате — вроде бы мягкий свет и потрескивание поленьев.
— Просыпаюсь, — сказала она. — Не могу я спать… не могу.
Глаза у нее открылись — и тут она улыбнулась, зная, что такого она здесь не видела и увидеть не может.
— Значит, я сплю, — прошептала она, несмело поднимаясь на локте и оглядывая комнату. — Это сон.
