Мисс Минчин очень редко добиралась до чердака, Сара помнила только один такой случай. Но сейчас она уж очень разъярилась и явственно шла вверх, судя по звукам — гоня перед собой Бекки.
— Нахалка! — кричала она. — Воровка! Я вечно слышу, что на кухне исчезает еда.
— Это не я, мэм, — рыдала Бекки. — Я всегда голодная, но еды не беру!
— Тебя бы в тюрьму посадить, — откликнулась мисс Минчин. — Украла полпирога!
— Да не я это! — взревела Бекки. — Я б и целый съела, а не краду-у-у!
Мисс Минчин задыхалась — и от злости, и от того, что лестница стала круче. Пирог она хотела съесть на ужин. Судя по звукам, сейчас она Бекки ударила.
— Не ври! — сказала она. — Сию минуту иди к себе!
Сара и Эрменгарда сперва услышали звук пощечин, потом — быстрые шаги несчастной Бекки, ковылявшей почти на бегу в разношенных туфлях. Потом у нее хлопнула дверь и, видимо, она бросилась на кровать.
— Я бы целых два съела, — рыдала она в подушку, — а ни кусочка не откусила. Кухарка отдает их своему полисмену.
Сара стояла в темноте посреди комнаты, сжав зубы и маленькие кулачки. Ей было очень трудно сдержаться, но она не смела двинуться, пока мисс Минчин совсем не спустилась вниз.
— Какая мерзость! — наконец сказала она. — Кухарка крадет, а сваливает на Бекки. А Бекки не брала, не брала! Иногда она такая голодная, что ест корки из ведра! — Сара закрыла лицо руками и так зарыдала, что Эрменгарда ушам своим не поверила. Сара плачет! Стойкая, непобедимая Сара! Что-то тут не так… Быть не может… Новая, страшная мысль возникла в ее незлобивом и слабом уме. Она сползла с кровати, ощупью добралась до стола, зажгла свечку и посмотрела на Сару. Новая мысль стала совсем уж страшной.
— Сара, — очень робко, чуть ли не испуганно спросила она, — а ты… а ты… не голодаешь? Я не хочу тебя обижать, но ты скажи… вдруг…
Сара не выдержала.
— Голодаю, — каким-то другим голосом отвечала она. — Еще как! Да я бы тебя съела… А Бекки еще голодней.
Эрменгарда просто задохнулась.
— Ой, Господи! — закричала она. — А я и не знала!
— Я скрывала от тебя, — сказала Сара. — Тогда я стала бы вроде уличной попрошайки. Вообще-то я похожа на нищую.
— Нет, нет, нет! — закричала Эрменгарда. — У тебя немножко странное платье… но чтоб на нищую! Лицо совсем другое.
— Один мальчик подал мне милостыню, — сказала Сара и, против воли, усмехнулась. — Вот, смотри. — Она вынула из-под платья шнурок. — Если б я была не такая, он бы не отдал мне свою рождественскую монетку.
Заветный шестипенсовик почему-то утешил их. Они посмеялись, хотя слезы еще не обсохли.
— А кто он? — спросила Эрменгарда, все глядя и глядя на монетку.
— Маленький мальчик, — сказала Сара, — очень хороший. Они ехали в гости. Понимаешь, он — из Большого Семейства, я его прозвала Гай Кларенс. Наверное, у него просто куча подарков, и он увидел, что у меня ничего нет.
Эрменгарда подпрыгнула. Эти слова навели ее на мысль.
— Сара! — воскликнула она. — Как же я не подумала!
— О чем? — удивилась Сара.
— Ах, лучше некуда! — волновалась Эрменгарда. — Как раз сегодня самая приличная моя тетка прислала мне посылку. Чего там только нет! Я ее еще не трогала, я съела много пудинга за обедом, и потом, расстроилась из-за книг… — она говорила все торопливей. — Кекс, пирожки, булочки, тартинки, апельсины, инжир, наливка из красной смородины… Я пойду к себе, все принесу, и мы с тобой поедим.
Сара чуть не упала. Когда тебе худо от голода, такие рассказы небезопасны.
— Ты, — проговорила она, вцепившись подруге в руку, — ты… могла бы?
— А то как же! — ответила Эрменгарда уже на пути к дверям, мягко открыла их, прислушалась и добавила. — Всюду темно. Все легче. Я пойду тихо-тихо… прямо ползком…
От радости они схватили друг друга за руки, и в Сариных глазах вспыхнул свет.
— Эрми! — воскликнула она. — Давай представим! Это у нас — пир… праздничный ужин. Как не позвать узницу из соседней камеры?
— Конечно! — восхитилась Эрменгарда. — Постучим в стену, тюремщик не услышит.
Сара подошла к стене. Бекки плакала тише.
— Вот, — сказала она, постучав четыре раза.
— Это значит: «Иди ко мне по тайному подкопу. Есть новости».
В ответ послышались пять ударов.
— А это — «Иду, иду», — объяснила узница.
Дверь отворилась, вошла Бекки. Глаза у нее были красные, чепчик совсем сбился, а при виде Эрменгарды она стала тереть лицо фартуком.
— Ты не бойся меня, Бекки! — воскликнула добрая толстушка.
— Мисс Эрменгарда тебя и пригласила, — сказала Сара. — Она принесет много вкусных вещей.
Чепчик едва не свалился, так Бекки обрадовалась.
— Вкусных? — проговорила она. — Значит, мы будем есть?
— Да, — отвечала Сара, — и представим себе, что у нас — праздничный ужин. Пиршество.
— Сколько захочешь, столько и съешь, — заверила Эрменгарда. — Я сейчас…
В спешке она уронила на пол красную шаль. Сперва никто этого не заметил. Бекки вообще ничего не замечала от радости.
— Ой, мисс! Ой-ой-ой! — причитала она. — Это вы сказали меня позвать! Я… я опять зареву. — И, подойдя к Саре, она благоговейно воззрилась на нее.
А в Сариных глазах снова зажегся свет; мир стал меняться. Здесь, на чердаке, холодной ночью, когда ты целый день проходила по мокрым улицам и видела глаза нищей девочки, радостная, добрая новость казалась настоящим чудом.
— Когда уж очень плохо, — сказала она, — что-нибудь да случается. Словно по волшебству… Ах, только бы всегда это помнить! Совсем плохо не бывает.
Она весело и нежно встряхнула Бекки за плечи.
— Не плачь! — воскликнула она. — Надо поскорее накрыть на стол.
— Накрыть, мисс? — удивилась Бекки. — Да у нас ничего нету!
Сара оглядела чердак.
— И впрямь, не так много… — начала она, и тут взгляд ее упал на Эрменгардину шаль.
— Вот! — сказала она. — Эрми не рассердится. Это у нас будет скатерть.
Они переставили стол и накрыли его шалью. Красный цвет удивительно радостен и приветлив. В комнате сразу стало теплее.
— Еще бы сюда красный ковер! — воскликнула Сара. — Ничего, мы представим, что он есть!
И она в полном восторге посмотрела на голый пол.
— Какой мягкий, пушистый!.. — говорила она, вставая и трогая что-то ногой.
— Да, мисс, — откликнулась Бекки, зачарованно глядя на нее. Она очень уважала такие Сарины действия.
— Чего бы еще? — продолжала Сара, закрывая глаза руками. — Сейчас, сейчас… Если немножко подождать, — голос ее стал трогательно-нежным, — что-нибудь да наколдуется.
Она очень любила думать, что «где-то там» мысли только и ждут, чтобы мы их позвали. Бекки не раз присутствовала при том, как она «представляет», и знала, что через несколько секунд увидит веселое, сияющее лицо. Так и вышло.
— Знаю! — воскликнула Сара. — Поищу в старом сундуке. Там ведь осталось кое-что с тех пор, как я была принцессой.
Она побежала в угол и опустилась на колени. Сундук стоял здесь не для удобства, ему просто не нашлось места внизу. Оттуда взяли все, кроме совсем уж ненужного хлама. Но она знала, что много чего отыщет. Волшебство всегда как-нибудь все да устраивает.
Наверху лежал пакетик, который не заметили, и теперь она хранила его как реликвию. То была дюжина белых носовых платочков. Радостно схватив их, она кинулась к столу и принялась раскладывать на красной скатерти кружевцем к середине.
— Это золотые блюда, — говорила она. — И вышитые салфетки. Вышивали их монахини в испанском монастыре.
— Нет, правда, мисс? — восхищалась Бекки.
— Ты представь, — объясняла Сара, — представь получше, и все увидишь.
— Хорошо, мисс, — покорно отвечала Бекки и, когда Сара вернулась к сундуку, стала стараться, как только могла. Обернувшись, Сара увидела, что глаза у нее закрыты, лицо перекошено, и она странно дергается, словно пытается что-то поднять.
— Что с тобой, Бекки? — воскликнула Сара. — Что ты делаешь?
Бекки открыла глаза.
— Представляю, мисс, — несмело ответила она. — Чтобы все увидеть, как вы. Очень трудно…
— Да, наверное, — согласилась Сара, — пока не привыкнешь. А когда это делаешь часто — легче легкого. Ты не старайся так, не мучайся, само придет. Сейчас я тебе все расскажу, ты слушай. Вот, погляди.
В руке у нее была соломенная шляпа, которую удалось выудить снизу. Она снимала с этой шляпы цветы.
— Это — гирлянда, — не без гордости объяснила она. — От нее исходит благоухание. Бекки, пожалуйста, принеси с умывальника кувшин… и мыльницу!
— А кто они теперь? — спросила Бекки, почтительно вручая их своей госпоже.
— Это резной кубок, — сказала Сара, украшая кувшин гирляндой. — А это, — и она осторожно положила оставшиеся цветы в мыльницу, — чаша из алебастра, украшенная самоцветами.
