Конон сделал ещё шажок-другой и протянул прут к медведю.
Рука у Конона заметно подрагивала.
— Чего ты его щекочешь? — крикнул тот монтажник, который раньше стоял на крыше. — Ты дело делай, а не щекочи!..
Но Конон уже зацепил крючком краешек ремешка и пробовал теперь просунуть его в пряжку.
Миха всё посматривал то на Конона, то на ремень у себя на животе, а потом вдруг рявкнул и кинул обе лапы вперёд, как будто хотел обнять Конона.
До Конона было ещё добрых полтора метра, а то и больше, но он откинулся назад, а медведь, потянувшись лапами, рявкнул снова, и Конон опять отшатнулся, торопливо задёргал крючком и рванул им сперва слегка, потом посильней. И вдруг ребята увидели, как и монтажники, и Пётр Васильич со сторожем, и те, кто им помогал медведя удерживать, — все валятся спиной в кучу малу, а медведь стоит уже без пояса на брюхе и смотрит на Конона…
Вокруг стало так тихо, как и на самом тихом уроке не бывает…
Медведь коротко зарычал, и Конон отбросил в сторону железный свой прут — быстро, как по команде.
Медведь зарычал снова, и Конон тоже, словно по команде, повернулся не очень ловко и пошёл от него, сгорбившись, — сначала медленно, а потом всё быстрей и быстрей, и тут Миха опустился на все четыре лапы и, взбрыкнув, прыгнул вслед за Кононом, потом приподнялся, глядя ему вслед, да ка-ак рявкнет!..
Конон бросился бежать, налетел на железобетонный столб, подпрыгнул и пополз вверх, перебирая руками и ногами так ловко, будто всю жизнь тем и занимался, что по таким столбам лазил… Прошли считанные секунды, а он уже долез до самого верха и замер там, вцепившись в кронштейн.
А медведь опустился на все четыре лапы, постоял немного, вытянув морду к земле, а потом сел, развалившись, и стал спокойно почёсываться…
Что тут началось вокруг медведя — сперва ничего нельзя было разобрать!
Взрослые стали на всякий случай отгонять подальше детишек, да только кто же это, интересно, подальше отойдёт, если вот он, во дворе, сидит Миха, и никто ещё не знает, что будет дальше…
Мальчишек становилось всё больше и больше, и взрослых уже собралось, как болельщиков вокруг футбольного поля, никак не меньше…
Стояли шум и суета, и одни говорили, что кто-то уже побежал за милицией, другие — что Пётр Васильич кого-то послал за ружьём, а третьи громко кричали:
— Ну и беги теперь в тайгу, Миша!.. Чего сидишь, дурачок…
А сверху слабым голосом просил Конон:
— К столбу его не подпускайте…
Снизу ему охотно отвечали:
— Ты б уже слез давно!
А Конон говорит таким голосом, как будто вот-вот заплачет:
— Не могу!..
— Да он тебя не тронет — это ты ж его отпустил…
А медведь сидел себе, почёсывался, по сторонам поглядывал. Вот интересно: в клетке, бывало, ни минуты не посидит, всё ходит и ходит, а тут выбрался на волю — и сел…
— Эй, Потап, ты в тайгу шпарь, пока тебя не заарестовали!
Егорка увидел, что к Петру Васильичу, рукой придерживая кобуру, пробираются через толпу два милиционера.
— Конечно, пристрелить его, чтобы беды не наделал!
И Егорка заработал локтями, пробираясь к Петру Васильичу.
Пробравшись, он увидел около директора чёрного старика из музея.
— Послушайте, э-п-послушайте! — тонким голосом говорил старик и пытался взять Петра Васильича за пуговицу.
А Пётр Васильич чуть не кричал:
— Поймите, мне некогда!.. Да поймите же наконец!
Вдруг Егорка услышал рядом очень странную речь:
— Ви ест господин директор эта школа?..
Напротив Петра Васильича стоял невысокий белобрысый человек в вельветовой куртке и в тёмных очках, а рядом с ним улыбался Петру Васильичу и слегка кланялся низенький краснолицый толстяк, лысый и почти безбровый, отчего полное лицо его походило на блин.
— Разрешит представляйт вам западногермански специалист господин Вилли Функ, — сказал человек в тёмных очках.
— Очень приятно, — сказал Пётр Васильич и слегка поморщился. — Правда, не очень вовремя…
Этот, в тёмных очках, заговорил по-немецки, и краснолицый толстяк заговорил тоже, засмеялся и замахал руками, похлопал дружески Петра Васильича по плечу, а потом указал пальцем на медведя и вдруг быстрым движением сделал руки так, словно держал в них ружьё.
— Господин Вилли Функ отлично понимайт ваш трудный забот с этот ужасни звер, — сказал белобрысый. — Но он будет помогать вам как друг. Господин Вилли Функ ест известии специалист металлургия, но господин Функ ест знаменитый егер… как это… охотник! В Африке он имел стреляйт много лев!
«Так вот это кто! — понял Егорка. — Это те самые немцы, которые были на пасеке у отца — „карош русский пасек!..“».
— Ничего-ничего, не беспокойтесь, мы сами управимся, — сказал Пётр Васильич.
И белобрысый снова заговорил по-немецки, и опять быстро залопотал, улыбаясь, краснолицый толстяк.
— Господин Вилли Функ ценит ваш… как это… скромност! Но он всегда иметь закон чести — всегда помогайт беда… Сейчас он будет избавляйт несчастий дети унд все люди этот дикий сибирски звер!
Пётр Васильич открыл было рот, но толстяк снова похлопал его по плечу, а тут кто-то подал ему сбоку уже собранное ружьё с чёрными длинными стволами, и оно заблестело в руках толстяка белым, будто никелированным замком…
А белобрысый сказал:
— Господин Вилли Функ просит ждать одна минута… Унзер второй один друг имеет приносить камера для фото… Это будет печатайт газеты весь мир: немецки специалист избавляйт сибирски народ этот варварски звер медвед, который днём имеет приходить русски город… Его шкура господин Вилли Функ положить свой кабинет…
— Да не приходит он в город, подождите! — взмолился Пётр Васильич. — Что-то я ничего не понимаю… Детей от него избавить!.. Да тут надо около Мишки с ружьём стоять, чтобы они его не…
— Что вы сказаль? — спросил белобрысый. — Пожалуйста, повторяйт конец!
— Это можно не переводить! — махнул рукой Пётр Васильич. — Здесь в другом, погодите…
— Э-в-вы не имеете права! — услышал Егорка тонкий голос. — Этот э-м-медведь принадлежит краеведческому э-м-музею!.. Шкуру этот господин должен отдать нам!
Портфель у чёрного старика был под мышкой, одной рукой он держал теперь за пуговицу белобрысого, а набалдашником трости показывал на толстяка с ружьём.
Белобрысый заговорил по-немецки, и толстяк засмеялся и похлопал по плечу теперь уже чёрного старика.
— Господин Вилли Функ будет подарить вам фотография для ваш музеум!
— Э-н-нет! — тоненько закричал старик. — Это я пришлю господину Функу фотографию э-н-нашей диорамы!.. Пусть он повесит её у себя в кабинете!
Белобрысый сказал:
— Одна минут, господин Вилли Функ имеет стреляйт…
Егорка глянул на толстяка.
Тот стоял, сжимая в руках никелированное своё ружьё с чёрными стволами, смотрел на Миху очень внимательно, и глаза у него были теперь недобрые.
Вдруг краснолицый толстяк мгновенно вскинул ружьё к плечу, и чёрный старик из музея быстренько сунул портфель с тросточкой под мышку и ладонями закрыл оба уха.
Но толстяк, оказывается, только прицеливался.
А Егорка представил себе, как он вот так же вскинет ружьё и нажмёт на оба крючка сразу, грохнет дуплетом выстрел, и Миха опрокинется, коротко рявкнув, и забьётся, и на рыжую осеннюю траву брызнет кровь… Бедный Миха!
Теперь Егорка и сам не понимал, что он делает…
Он бросился к Михе, и Миха приподнял голову, потянулся мордой к Егорке и рыкнул негромко — совсем тихонечко и дружелюбно, словно телок…
— Миха, Мишанька, ну, убегай, Миха! — заговорил горячо Егорка. — Чего ж ты сидишь, убегай… На гору вот, а там лес, и никто тебя не поймает!
— Егорка!.. Полунин! — громко закричал Пётр Васильич. — А ну-ка, вернись!
А Егорка потрепал Мишку за одно ухо и за другое, потом потянул к себе, пытаясь приподнять:
— Ну, беги!.. Беги, а то тебя застрелят тут! Ну!.. А там — тайга, Мишка!
Медведь снова тихонечко рявкнул, высунул длинный розовый язык и лизнул Егорку в нос и в щёку… А потом посмотрел на сопку, покрытую уже облетевшими берёзами да островками пихтача, посмотрел так, словно понял, о чём ему говорил Егорка… А потом на Егорку глянул, и глаза у него отчего-то были очень печальные…
Вдруг кто-то сзади крепко цапнул Егорку за воротник и силой потащил от медведя — Егорка не успевал даже ногами перебирать.
— Ты чего, малец, с ума сошёл? — услышал он над собой хриплый голос.
Егорка обернулся и увидел милиционера. Рука его, которая всё ещё держала воротник, теперь заметно вздрагивала, а на лбу блестели капельки пота…
