Астрид Линдгрен - Расмус-бродяга

И он вывел Расмуса из сарая, они уселись на мостках, прислонясь спиной к двери сарая. Оскар обнял Расмуса за плечи.

— Погляди-ка, Расмус, — сказал он, обводя рукой усадьбу. — Погляди, в какой богатой усадьбе ты будешь жить. Чуть погодя они повезут молоко, и ты поедешь с ними, и, когда вернетесь домой, пойдешь поглядеть на щенят и будешь толковать со своими отцом и матерью.

— Я хочу быть с тобой, Оскар! — всхлипывал Расмус.

— Подумай только! Теперь у тебя есть свои собственные отец с матерью! Ведь ты их так долго искал.

— А я хочу бродяжничать вместе с тобой. Не мог бы ты быть мне отцом?

— Какой из бродяги отец? — рассердился Оскар. — Неужто ты хочешь, чтобы твоим отцом был бродяга?

— Да, такой бродяга, как ты, — пробормотал Расмус.

— Но ведь ты все время говорил мне, что хочешь жить у красивых и богатых людей.

Расмус повернулся и хмуро посмотрел на Оскара.

— По-моему, ты тоже красивый.

Оскар расхохотался.

— Да, я красивый как невеста. И богатый, ничего не скажешь. Ленсман дал мне десять крон, значит, я богатый.

— А бродягам много денег и ни к чему, — буркнул Расмус. — Наплевать, что зимой ногти на ногах трескаются, я все равно хочу бродяжничать с тобой! Оскар, миленький…

Продолжать он не смог, потому что снова заревел.

Оскар помолчал немного, потом похлопал Расмуса по плечу и задумчиво сказал:

— Ну, пусть будет по-твоему. «Что ни делается, всё к лучшему», — сказала старуха, когда старик повесился. Пусть будет по-твоему.

Расмус вздохнул, это был глубокий, счастливый вздох. И чуть погодя его заплаканное лицо осветилось улыбкой. Он дернул Оскара за рукав пиджака.

— Пошли отсюда скорее.

— Сперва ты должен сказать фру Нильссон, что передумал.

— Должен я? А не можешь ты… — испуганно спросил Расмус.

— Нет, парень, это ты должен сделать сам.

Не легко сказать людям, что ты не желаешь, чтобы они стали твоими родителями. А для того, кто застенчив, это еще труднее. Но Расмус готов был выдержать что угодно, лишь бы уйти с Оскаром. Он подошел к бочке с водой, стоявшей возле хлева, и смыл с лица следы слез. Потом, чтобы подбодрить себя самого, помахал Оскару и решительно пошел в кухню.

Хозяин и хозяйка Стенсэтры сидели за столом и завтракали. Расмус остановился на пороге, как делают бродяги. Его прямо-таки бил озноб, ведь сейчас ему придется сказать всю правду. А вдруг они сильно рассердятся?

— Я лучше хочу быть с Оскаром, — пробормотал он.

В кухне воцарилось молчание, потом фру Нильссон сказала:

— Садись поешь сначала. Потом расскажешь, почему ты хочешь лучше быть с Оскаром.

Расмус поежился.

— Потому что я больше привык к нему, — тихо добавил Расмус.

Фру Нильссон потянула его к столу, но он стал упираться. Упираясь ногами в пол, он пятился назад, как упрямый козленок, он боялся, что они помешают ему уйти с Оскаром.

— Надо же тебе сначала поесть, если даже ты пойдешь бродяжничать, — со смехом сказал хозяин Стенсэтры.

— Да, поторапливайся, Оскар ждет тебя, — добавила фру Нильссон.

Похоже было, что они не собираются удерживать его силой. Он перестал упираться и позволил подвести себя к столу и осторожно сел подальше от хозяев на край стула. Он смущенно поглядывал на людей, которые чуть было не стали ему отцом и матерью.

— Стало быть, никто нам не поможет ухаживать за щенятами, — сказала фру Нильссон.

Расмус опустил глаза.

— Я хочу лучше уйти с Оскаром, — промямлил он.

Фру Нильссон похлопала его по щеке.

— Не горюй о нас, — сказала она. — Просто теперь нам придется поехать в Вестерхагу, поглядеть, не найдем ли мы там другого малыша, кто любит собак.

Расмус вдруг так оживился, что забыл про свою застенчивость.

— Я знаю, кого вам взять! — закричал он. — Возьмите Гуннара! Волосы у него прямые, но в остальном он очень хороший, лучше всех. Я знаю там всех детей, Гуннар из них самый хороший.

— И он не хочет бродяжничать? — насмешливо спросил хозяин Стенсэтры.

— Нет, он больше всего хочет работать в какой-нибудь усадьбе, он очень любит животных. Гуннар не ругается, как Петер-Верзила и Эмиль, как почти все остальные. Он лучше их всех.

— Тогда придется поехать и поглядеть на этого Гуннара, раз он такой хороший, — сказала фру Нильссон и положила Расмусу целую тарелку каши.

Чуть позднее, собираясь уходить, он на прощание по очереди протянул им руку и поглядел на фру Нильссон большими серьезными глазами.

— Не берите кудрявую девчонку, — попросил он. — Гуннар лучше всех.

Ночью накануне шел дождь. Они шагали по дороге солнечным летним утром после дождя. Длинноногий Оскар перешагивал через лужи, а Расмус то и дело ступал в них, только брызги летели.

— У меня ноги какие-то счастливые, — сказал он, глядя на жидкую глину, которая выдавливалась у него между пальцами. — По правде сказать, у меня все тело какое-то счастливое.

Оскар засмеялся.

— Ясное дело, будешь счастлив, избавившись от большой усадьбы, лошадей, коров и прочей животины!

Расмус радостно зашлепал по следующей луже.

— Знаешь, что я подумал, Оскар?

— Почем мне знать. Верно, что-нибудь шибко умное и дельное.

— Я подумал, что, когда бродяжничаешь, тогда все вокруг, на что ни поглядишь, твое.

— Ну тогда ты, стало быть, не прогадал. Конечно, если вот все это — твое, — сказал Оскар, показав рукой на чисто вымытый дождем лес и луга, озаренные утренним солнцем.

Он остановился и поглядел вокруг.

— Боже милостливый, до чего же красив белый свет в эту пору! Немудрено, что человека тянет отправиться в дорогу.

Расмус радостно подпрыгивал рядом с ним.

— И все вокруг наше. Березы наши, и озеро наше, и все колокольчики, и дорога, и все лужи!

— Нет уж, лужи-то твои, — ответил Оскар, — с меня хватит одной, если ты ее мне подаришь. Я и ее могу отдать, когда захочешь.

— А вот дома не наши, — рассуждал Расмус. — Потому что в них живут другие люди.

— Нам-то какое до них дело. Дома тоже наши, по крайней мере один дом.

Лицо Расмуса вдруг стало серьезным, он мечтательно смотрел на маленькие серые домишки торпарей, мимо которых они шли.

— Да, хорошо, кабы у нас с тобой был один дом! — согласился Расмус, вздыхая. — Дом, где можно было бы жить зимой, чтобы не трескались ногти на ногах.

— Охо-хо-хо-хо! — сказал Оскар.

Но солнце светило ярко, до зимы было далеко, и печалиться о доме пока что не стоило.

Они пошли дальше. Расмус смотрел на свои зеленые рощи и луга, блестевшие под солнцем лужи и не думал о домах.

Они миновали деревню, по обе стороны дороги не было видно ни одного торпарского дома, только лес. Между высокими прямыми стволами сосен просачивался солнечный свет, освещая зеленый мох и маленькие розовые колокольчики линией, которые звонили, возвещая, что наступил прекрасный летний день.

— Мы идем по лесу хозяина Стенсэтры, — сказал Оскар. — Все эти деревья и в самом деле могли стать твоими.

— А я все равно хочу лучше быть с тобой, — ответил Расмус, глядя с любовью на Оскара.

Оскар посмотрел на этого босоногого, искусанного комарами, худенького, нестриженого парнишку в заплатанных штанах и грязной полосатой сине-белой рубашке. Ничего не скажешь, бродяга с головы до ног.

— Тогда и я скажу тебе кое-что: я тоже хочу быть с тобой.

Расмус покраснел и ничего не ответил. Ведь Оскар в первый раз сказал, что хочет быть с ним. И он почувствовал себя еще счастливее. Он топал по лужам, и ему казалось, что он может идти без устали сколько угодно.

Но скоро лес кончился, и дорога, петляя, начала спускаться к озеру. На берегу озера Расмус увидел торп с серым домишком, как и во всех торпах, яблоньками и покосившимся забором.

Оскар остановился у калитки.

— Ясное дело, дома тоже наши! Например, вот этот дом пусть будет нашим.

Он отворил калитку.

Расмус засмеялся.

— Ну и горазд ты шутить, Оскар. Что, мы будем здесь петь?

— Нет уж, здесь нам нужно петь как можно меньше.

Он без лишних слов направился к дому. Расмус пошел за ним.

Тут он увидел женщину, которая развешивала белье. Она стояла к ним спиной и вешала полотенца на веревку, натянутую между двумя яблонями.

— Мартина! — позвал Оскар, и женщина вернулась к нему.

У нее было грубоватое широкое лицо. Увидев Оскара, она нахмурилась.

— Вот оно что, — сказала она. — Явился!

Расмус остановился поодаль. Видно, Оскар знал эту женщину. Она была не слишком-то любезна с ним. Вид у нее был даже очень сердитый.

— А кого это ты привел? — спросила она, указывая на Расмуса.

Оскар бросил на Расмуса подбадривающий взгляд.

— Да вот, шел по дороге и нашел мальчика. Такого маленького, что едва заметишь. Зовут его Расмус.

Женщина продолжала сердито смотреть них, и Расмусу захотелось, чтобы они поскорее ушли отсюда.