Сейчас она уже не плачет. Сидит на свернутом матрасе, отвернувшись к окну. Плечи вперед, спина круглая. Даже не шевельнется. Борька рядом примостился, глядит сочувственно, тоже молчит. Мама по комнате ходить пробует, ковыляет кое-как, помогать не разрешает.
А новости такие: светин папа попал в кардиологию, их квартиру будут продавать за долги, а тётя Ира встретила на родине первую любовь и, пока наладится личная жизнь, предложила «хазбенду» отправить детей пожить у ее родителей в уральской деревне. О чем Свете по телефону и сообщила: «Денег-то все равно у него теперь нет! А там воздух свежий, экология». Ванечка, Светкин братец, уже там. И ждет — не дождется любимую сестричку.
— Света, а ты хоть с дедушкой-бабушкой знакома? — спрашивает мама.
Светка бурчит «колхозпаи» и качает головой. Опять замирает.
— Может, еще папе позвонишь?
Света плачет, плач переходит в крик:
— Я его не брошу, не брошу! Сука она, сука поганая!
— Света, так нельзя!
А она сидит, прижавшись щекой к своему айфону, и слушает. Нам тоже хорошо слышно — гудки, гудки, гудки. Длинные гудки. Не берёт светин папа трубку.
— Мама, а вы с папой точно не разведетесь? Никогда-никогда? — мы втроем на кухне, Света спит в зале. Борька пытливо смотрит на маму, опять, как попугай, повторяет: — Точно не разведётесь?
— Мы всегда будем вместе, не бойся.
— А у Светы они, может, помирятся?
— Не лезь в чужие дела, детка. Хотя, мне бы очень хотелось, чтобы помирились. Когда все вместе, это так хорошо. Вы тоже не разводитесь, когда семьи заведете.
— А ты папе звонила сегодня? Что говорит? — Борька очень тоскует по папе. В отличие от меня. Мне нормально. Если бы он был рядом, меня дальше калитки не пустили б.
— Он на день позже домой прилетит, чем мы. Сказал, что уже квартиру приглядел. В старинном доме. Кажется, 1895-го года постройки. Памятник архитектуры.
— Ни фига себе! Вот пацанов приглашу… Фу, блин, их же там не будет… фу. Ну, зачем мы уезжаем! — Борькина рожица моментально мрачнеет.
— Других найдешь.
— Дура ты, Таня! Сама найдешь! Этого своего… Лё-ё-шу…
— Да без проблем.
— Ты — предательница!
Я понимаю, негоже девушке на глазах родной матери лупить мелкого поганца, но надо ж честь защитить!
Мама вспылила:
— Быстро разошлись по разным комнатам! Каждый по книге в руки — и вперед. Тебе — двадцать страниц. Через час проверю! А тебе (это Борьке) — стихотворение учить! — и выдернула из стопки михаиловых книг два тома чуть не наугад.
Мне внезапно достались комментарии к роману «Бесы» Достоевского. Как Федор Михайлович Тургенева в романе злобно высмеивал, и что Иван Сергеевич на это отвечал. Так до вечера и провалялась с книгой — обед уж Борька сам, под маминым руководством, готовил. А чтоб веселее было, выученное стихотворение на мотив «Катюши» пел. Ложилось идеально: «Гул затих, я вышел на подмостки…» — это значит, Пастернак братцу достался. Мамо очень довольно, даже подпевать взялось. А надо, спрашивается? Голос-то неплох, но слуха нет совсем.
Света приняла решение ехать к отцу завтра. Поспала, вскочила — снова собранная и деловитая. Будто не она сидела в отключке. Мама и дядя Миша ее отговаривают — нам всего тут два дня осталось, есть ли смысл билеты менять? А вдруг не обменяют?
Она уперлась. Мама названивает светкиным родителям попеременно — то одному, то другому, и вот, наконец, дозвонилась до тёти Иры.
— Светланка, тебе маму дать? — протягивает ей трубку.
— Ни о чём…
— Ир, она не хочет говорить… Ир, возвращайся. Ир, любовь, это да, я понимаю… Ну, почему «Бог наказал»? Ему сейчас помощь нужна… Бил, но… Ир…
Конец связи. Дело знакомое: роуминг с Россией. А ведь, вроде, только вчера Надежда ей денег на телефон положила. Вот, кстати, и она. Светка вцепилась в хозяйку дома, как бультерьер. Напомнила про обещание обеспечить вертолет до города: «Зря, что ли, я вам имущество спасала?» Тетя Надя только головой покачала:
— Невозможно, девонька. Это бригада летит, вахтовым методом. Под тебя график ломать не будут. Сказано — послезавтра, значит — послезавтра. Не обессудь.
Светка металась из угла в угол и все пыталась дозвониться до отца. И не могла. Наконец, вышла на больницу через справочную. Там объяснили: «Емцов в реанимации, состояние после операции стабильно тяжелое, искусственная вентиляция легких». Тут она и вовсе свечой взвилась, кинулась вещи свои собирать. Все мы поняли, что Светика сейчас нам не остановить — ну, не запирать же, в самом деле? Дядя Миша посмотрел-посмотрел, повздыхал-повздыхал и утянул Надежду на кухню.
Посоветовались. И дядя Миша сказал, что по утрам в райцентр ходит автобус, а уж оттуда в город выбраться намного легче. И что он, дядя Миша, завтра Свету проводит до самого аэропорта, а также, если потребуется, поможет билет обменять.
— Там тебя кто встретит, как прилетишь? — встрепенулась мама.
— Там фигня уже. Родной город. Чего меня встречать?
Я испугалась:
— А вдруг эти подкараулят, которые отомстить хотят?
Светка посмотрела на меня — долго, и не злобно совсем. Кажется, за ночь повзрослел человек. Складочка между бровями появилась — и совсем не вяжется с ее обычным обликом Барби. И вообще — она отца своего стала напоминать. Не пойму только, чем? Вроде непохожи были. А, поняла. Ногой так же трясет — полы ходуном ходят.
— Тоже фигня. Да я про них и забыла. Отцу помочь надо — вот что главное. А эти мамбеты пусть только попробуют — порву! У меня теперь пневматика есть. Дома лежит.
Тут Борька влез, образчик гуманизма. Переживает:
— А вдруг ты домой попасть не сможешь? Вдруг у вас там все уже опечатали?
— Боря! — мама аж подавилась от возмущения. — Ну, ты думай, что говоришь!
Но тетя Надя братца моего поддержала.
— Дело говорит, все правильно. К родственникам пойдешь, если дома дверь поцелуешь?
Света нахмурилась.
— Дверь целовать?
Мама поковыляла к своей сумке.
— На, держи! — и достала ключи от квартиры. — Адрес наш знаешь. Нет никого, да и безопаснее там. Кстати, больница рядом.
Тут Светка взяла и обняла мое мамо. Натурально, с чувством так. Крепко.
— Спасибо большое, тётя Соня! Я, когда опять разбогатею, Вам остров в Финляндии куплю. Хотите?
— Ещё б! — кивает мама, улыбаясь. — И побыстрее! Мне остров очень нужен. Только небольшой, ладно?
На улице затарахтел мотоцикл. Тётя Надя не удержалась, прошлась «про рыжих кобелей». — Вот ты, Татьяна, тот раз сколько отмывалась, как он тебя уделал, а теперь к нему же на свидания скочешь. Гордость где?
Господи Боже, какие еще свидания? Совсем ничего не соображает женщина.
— Всё б вам опошлить! — огрызаюсь на бегу.
— Таня, ты куда?! — спохватилась мама.
— Мне… мне отдать надо… мне глобус отдать надо, — торопливо вру на ходу.
Какой, спрашивается, глобус? И почему я вру? Да и торопиться, вроде, незачем. Все равно он там на улице стоит и терпеливо ждет. Лично меня. Я даже мимо Барбароссы проскочила, не задумавшись. Пёс онемел от такой наглости.
* * *
— Ты почему убежал от меня?
— А вот! — гладит руль мотоцикла. На руле шлем болтается. Не люблю шлемы. В них люди выглядят очень пафосно и глупо, по-моему.
От ирландца пахнет бензином и зелеными яблоками. Вечер поздний, темно совсем, только мутным пятнышком свет из окна, где мама с Борькой. Небо в тучах, холодно.
— К мотоциклу от меня убежал, что ли?
— Нет. К автобусу.
Разговор зашел в тупик.
— Брадан, ты вообще, понимаешь, о чем я тебя спрашиваю?
— Конечно. Про автобус, правильно? Я ездил в город за насосом. Автобус по расписанию идет, боялся опоздать.
— А что не сказал сразу?
— Байкер — на автобусе? Позор.
Смеется. Да, очень удачная шутка. Куда бы деться.
— А насос тебе зачем?
— Очень нужен. Это важная деталь для мотоцикла. Без нее нельзя ехать. Я сюда попал, потому что насос сломался. Мотоцикл на себе шесть километров нес в эту деревню. Мейрамбек обещал насос достать, но очень долго собирался. Тогда я сам поехал, купил в десять раз дешевле. Мейрамбек абориген, а не знает, где нормальные цены есть.
— Ох, Брадан, как ты путешествуешь… — мне стало жаль его, такого нехитрого. Но потом я вспомнила:
— Это ты меня грязью… два дня назад?
— Грязью? Как это?
— Проехали.
— Проехали, — простодушно повторяет он за мной по-русски. И опять берет за плечи, всматривается в лицо:
— Починил мотоцикл, успел. Поедем за тюльпанами завтра?
— Когда?
— С утра.
— Завтра? Там же грязь везде. Ты сам видел. Тебе что, поехать не с кем?
Он очень удивился. Непритворно. Даже голову набок склонил и глаза сощурил:
— Не с кем? Я с тобой хочу. Да, и еще: ты как к абортам относишься?
