Надо же! Папа никогда в таких случаях иронические нотки не улавливает, а этот встрепенулся:
— Не любишь танцевать?
— Ненавижу.
— Вдвоем на мотоцикле — это как вальс. Женщине вообще не обязательно уметь танцевать. Главное, чтобы она доверяла тому, с кем она. Ты доверяй, и все. Я хорошо езжу, ты увидишь. Не бойся и не делай резких движений. За мной повторяй, и все. Но, если вдруг захочешь, чтоб мы упали, всего лишь начни двигаться в другую сторону. Я направо — ты налево. Договорились?
Интересно, а обнимать его обязательно надо будет, а? Я вообще-то не люблю до чужих дотрагиваться. Брадан как мысли читает:
— Обнимать меня не обязательно, хоть я и не против. Придерживайся за мои бока и как следует ногами сжимай мотоцикл. Если захочешь ехать медленнее, стукни меня по плечу один раз. Надо срочно остановиться — два раза.
Как бы там мама не проснулась. Поехали бы уж побыстрее!
М-м-мама, ма-амочки! Мы все прибавляем скорость, и вот уже в зеркале поселковые строения слились в одно серое пятно, а впереди — вау! Это как на самолете, когда он разгоняется, но еще не оторвался от земли, и ты всем своим существом ощущаешь плотность воздуха. Нет никаких запретов и барьеров, нет страхов, обид, ничего, кроме этого чувства полета. Такое ощущение — будто до того всю жизнь провел, закутанный в смирительную рубашку, в маленькой-маленькой комнате где-то глубоко под землей. И там нельзя было ни сильно пошевелиться, ни крикнуть во всю мощь, ни сделать что-либо значительное: ты всех тем самым потревожишь, расстроишь, и вообще: НЕЛЬЗЯ. Но вот срок заточения вышел, и меня отпустили на свободу.
— Свобо-ода-а-а!!!
Воплю, и даже не стесняюсь. А вокруг только небо, и только степь, и рев мотора. А Брадан передо мной — как проводник в совершенно новый мир. Мир, где радостно. Где не надо бояться. Где можно доверять. И надо жить — взахлеб, большими жадными глотками.
Внезапно с проселочной дороги мы выскочили на ровную трассу. Широкую, просторную и абсолютно необитаемую. Я что-то говорила про «скорость»? Скорость — это здесь! Справа и слева проносится розовая и красная земля. Поворот. Заваливаемся так низко, что вот-вот, и рукой асфальт достану. Непреодолимо захотелось выпрямиться, чтобы удержать равновесие. Ну, как в самолете тогда. Но раз Брадан в эту сторону нагнулся, значит, надо и мне так. Эта игра совсем не страшная. Что же он не сказал, какой сигнал подавать, чтобы мчаться еще быстрее? Меня всю трясет изнутри. Это не физическое состояние, а, скорее, нервное. Мне хочется, чтобы было еще быстрее, еще дальше, и так долго, как только возможно, лучше бы всегда. Я убегаю из плена своей обыденности. Мне важно, чтобы меня не догнали. Я не чувствую свое тело, только скорость и ветер, который будто бы проходит насквозь. Борьба с этим потоком воздуха, пытающимся откинуть меня назад, всегда заканчивается моей победой. Я не сдаюсь, я лечу!
Но вот Брадан сбавляет скорость и вскоре вообще останавливается. Стою на асфальте, шлем в руках, волосы сбились в кошму — и ветер продолжает свистеть в ушах, хотя вокруг тихо и благоуханно. Что-то знакомое. Да, пахнет, как на цветочном рынке перед Восьмым Марта.
Но меня продолжает трясти, Хочу еще скорости!
А между тем, вокруг раскинулось такое великолепие, что дух захватывает теперь уже не от полёта, а от красоты. Красная и розовая земля, остановившись, оказалась полями цветущих тюльпанов. Все пространство, до самого горизонта, в цветах. Я подбежала к обочине, склонилась над небольшим и нежным алым цветком с остроконечными точёными листьями. Он рос себе и рос, и ему не было дела ни до чего на свете. По всему бескрайнему степному простору стремились к солнцу миллионы таких же ярких и хрупких корон. Брадан снял шлем, присел рядом.
— И ты вот так, через всю Землю… — выдохнула я.
— Через всю не получится! — улыбается ирландец.
— Почему это?
— Воды много.
— Возьми меня с собой!
— Ты — прекрасный пассажир. Мою музыку играешь. Очень хорошо ехала, — похвалил меня Брадан. — Мы с тобой будем ездить, много будем. Только дождись меня. Дождешься?
— А сколько ждать?
— Не знаю. Но когда-нибудь я вернусь. Эмилио Скотт объехал планету на мотоцикле за десять лет.
— Кто это? Никогда не слышала.
— А я о нем знаю с детства. Это один аргентинец, врач, писатель. Уехал из дома с тремя сотнями долларов в кармане. Южная Америка, потом Северная, потом Африка, и к нам он тоже заезжал. А потом — огромная Евразия, Австралия, острова. У него был супермощный мотоцикл по имени «Черная принцесса». Побывал почти везде. Был свидетелем войны и голода в Эфиопии, чуть не умер от малярии, подвергся нападению обезьян, в Индии женился, в Никарагуа был обстрелян революционерами. Десять лет такой жизни! И он уважал всех людей, и никогда не терял хорошего сна, аппетита и оптимизма. Он искал спонсоров, кто готов был заплатить за бензин и запчасти, и ехал дальше. Эмилио исполнил свою мечту. Сейчас живет в Аргентине. Гоняет по дорогам на своем байке. Очень счастливый человек. Очень.
— А у тебя как мотоцикл называется?
— Пока не могу назвать. Ничего не подходит! — он сокрушенно обводит взглядом своего красавца.
— Может, еще покатаемся?
— А там скоро трасса кончится. Она еще не доделана. И пойдут горки-ямки-горки-ямки-горки-ямки, — он красноречиво показывает, как мы сперва взлетаем на горку, затем съезжаем в ямку и, наконец, заваливаемся набок.
Тянет меня за рукав в степь: цветы собирать. А мне так жалко их топтать! Тут цветы — на каждом квадратном дециметре. Все в цветах. Красное великолепие в желто-фиолетовую крапинку. Желтое и фиолетовое — это тоже тюльпаны.
— Брадан, зачем их собирать? Пусть живут, где родились.
— Но тут никто не видит, какие они красивые! Они здесь никого не обрадуют. Здесь ведь и людей не бывает.
— Нас радуют. Мы же люди. Пойдем до горизонта!
— Пойдем! — он протягивает свою руку, небольшую и жесткую, теплую-теплую. И моя ладошка вполне равноправно умещается в его ладони, совсем в ней не скрываясь. И мы идем-бредем неизвестно куда, среди степи, где нет никого, кроме птиц, кроме цветов да неба над нами. И нелепыми кажутся сейчас Интернет-пророчества о конце света и разных катастрофах, которые могут погубить этот мир. Вот этот древний, остро-прекрасный, мудрый и величественный мир! Ну, кем возомнил себя человек, если все щели пытается заполнить своей драгоценной особой? Выйди в степь и оглянись вокруг, и опомнись, и спесь твою снесет весенним ветром за пять минут. А если так же повезет, как и мне, и везде будет благоухать миллион цветов, а рядом идти проводник, то поймешь и зачем родился, и зачем жил до сих пор. Да чтобы сюда попасть, к безымянным прекрасным цветам! И чтобы идти вот так, рядом с тем, кто ничего не боится и живет в другом измерении.
Все-таки Брадан наклоняется и срывает что-то. Эх, не слушается меня. Ну как ему только не жаль эту красоту?
Он протягивает мне… белый ирис. Вокруг — море тюльпанов, а он стоит с ирисом.
— Вот. Это — ты. Все вокруг такие красивые, но — одинаковые. А это — ты. Ты белый ирис, Татьяна. Ты совсем другая. Я никогда не встречал таких девушек, как ты.
Цветок пахнет еле уловимо, потом все сильнее. Сладкий, но с загадочной сыровато-горькой ноткой аромат будоражит, как признание Брадана. Он нежно ведет цветком по моей щеке. Закрываю глаза. К аромату ириса прибавляется запах яблок и бензина.
Судя по солнцу, целовались мы в степи часа четыре. А казалось — мгновение. Время может лететь совершенно по-разному.
Я вспомнила про маму. Мобильник впопыхах дома оставила. Можно, конечно, попросить у Брадана, но… Лучше объяснюсь, когда приедем. Но уходить так не хочется. Через силу шепчу:
— Брадан, пора! Меня мама будет искать. Она волнуется.
И мы все-таки набираем великолепный букет тюльпанов — надо же маме привет из ее цветущей степи привезти! А то, бедненькая, все пропустила. А завтра мы улетаем.
Господи, завтра мы улетаем!
— Брадан! — и я плачу, а он целует в глаза, и утешает, и обещает всегда быть рядом — в Интернете. И писать мне каждый день, и рассказывать обо всем, что увидит…
Следующий час пролетает очень, очень быстро.
Дорога обратно не показалось мне такой же захватывающей. Да и мотоцикл ревел немного устало. Под курткой притаились тюльпаны, а в зубах, чтобы не помять, я держала хрупкий ирис. Под шлемом он был спрятан вполне надежно, но только «свобода-а!» уже не покричишь. Вот и закончилась трасса, мы сворачиваем на проселочную дорогу, сбавляем скорость, мимо проскакивает ряд поселковых домиков, глухие покосившиеся заборы, сквозь рев мотоцикла слышен собачий лай.
Мы еще не доехали, а я подаю условный знак: остановка! Хочу попрощаться не под окнами. Что-то мне подсказывает, что дома назревает скандал.
